***
Кавех, едва успевший пригладить растрёпанные волосы, проталкивался сквозь толпу пьяных однокурсников, одной рукой придерживая капюшон мантии у своей шеи, а второй вцепившись в ладонь аль-Хайтама. Мантия помогала ему скрыть от любопытных глаз и засосы, оставленные по всему телу, и натянувшиеся в паху джинсы. Аль-Хайтаму в его бесформенных тряпках в принципе ничего скрывать было не нужно. Но незамеченными свалить с вечеринки им не удалось – когда они почти дошли до выхода, сзади раздался ехидный голос Тигнари. – Эй, Кавех, что это ты нацепил? Тоже решил стать роботом? – Тигнари хихикнул и хитро прищурился, замечая всё то, что замечать не должен был. – Замёрз, – раздражённо буркнул Кавех, желая как можно скорее оказаться в их с аль-Хайтамом спальне, а не отбиваться от кривых шуток ботаника. – А ты у Сайно шутить учился? – Кавех, – аль-Хайтам потянул его за руку, – пойдём. – О, я закрою за вами дверь! – Тигнари весело ухмыльнулся и, дождавшись, когда аль-Хайтам отвернётся, сунул Кавеху в карман маленький пакетик, шепнув на ухо: «Для весёлой ночи». – Только не шумите сильно, а то мы тут думали, что за стенкой кого-то убивают. И, не дав им ответить, Тигнари захлопнул дверь, оставив Кавеха отчаянно краснеть, а аль-Хайтама закатывать глаза....
17 января 2023 г. в 22:25
Само понятие студенческих вечеринок аль-Хайтаму казалось до крайности нелогичным. Скидывать остатки стипендии или родительских подачек в общак, чтобы налакаться дешёвым пивом, не менее дешёвым вином или чем-то, вообще не поддающимся идентификации, чтобы… что? Проснуться наутро с гудящей головой, сожалеть о чём-то, чего мог натворить по пьяни (и этим же себя потом и оправдывать), а после – побираться по всей общаге в надежде наклянчить продуктов на какой-никакой ужин? Не говоря уже о том, что быть пойманным на общажной пьянке равно получить предписание о выселении, штраф, приказ об отчислении (нужное подчеркнуть). Но мельтешившему перед зеркалом Кавеху не было никакого дела до логики, голоса разума и категоричного «нет» аль-Хайтама.
– Не нуди. Я обещал, что притащу тебя, так что натягивай штаны и вперёд. Торжественно позволяю завтра прочитать мне пару нотаций.
Вот и вся аргументация. Кому обещал, зачем обещал, почему это обещание стоит выше его, аль-Хайтама, «не хочу» – загадка. Но, сидя на продавленном диване с отвоёванным стаканом сока в руке («А разбавлять мы чем будем, по-твоему?»), аль-Хайтам так и не мог понять, почему всё-таки согласился и пошёл. Кавех задорно упорхнул на поиски чего-то «вкуснее, чем пиво, и интереснее, чем твой унылый сок, Хайтам, серьёзно, мы же на вечеринке, ну хоть водки туда плесни, чёрт, и чего я тут распинаюсь», и по меркам аль-Хайтама отсутствовал уже настолько непозволительно долго, что его унылый сок успел закончиться, а сам он – внезапно заскучать. Устало пробежав по комнате взглядом и не увидев ни одной светловолосой макушки с вычурными заколками, аль-Хайтам принял волевое решение покинуть импровизированную зону отчуждения и найти своего уже в конец охамевшего соседа. Искать его, впрочем, долго не пришлось: он обнаружился у стола, заставленного бутылками, в компании пары младшекурсниц и внезапного Тигнари, который, увидев приближающегося аль-Хайтама, суетливо спрятал что-то в карман.
– А Сайно в курсе, что ты вместо лабораторной опять свои грибы малышне скармливаешь, или мне ему позвонить? – вместо приветствия бросил он, притягивая к себе Кавеха.
– Это, знаешь ли, тоже своего рода лабораторная, эксперимент в полевых условиях! – нравоучительно заявил Тигнари, ещё и пальцем потряс в воздухе для пущей убедительности.
Кавех, под разочарованные взгляды младшекурсниц, развернулся лицом к аль-Хайтаму и, пьяно хихикнув, потёрся носом об его щёку. За те несчастные полчаса, на которые он пропал из поля зрения аль-Хайтама, он каким-то чудом успел изрядно напиться, словно это было единственной его целью на этой вечеринке. В стакане у него плескалось что-то красное, что вином можно было назвать только с большой долей фантазии; судя по масляному расфокусированному взгляду, он перепробовал вообще всё, что смог найти на этом злополучном столе, а присутствие Тигнари навело на мысли о том, что одним алкоголем дело не ограничилось.
– Хайтам, не обламывай весь кайф своей унылой рожей. Вырядился, как робот, и ведёшь себя так же! – Кавех недовольно поморщился и повернулся к Тигнари. – Представляешь, не дал мне выбрать, что ему сегодня надеть!
– Что не так с моей одеждой? – аль-Хайтам нахмурился и окинул взглядом свою мантию.
– Мы совершенно не смотримся вместе! – Кавех впечатал кулак ему в плечо.
– Куда уж мне до такой куклы Барби, как ты, ага.
Кавех в лучших традициях оскорблённой гордости всплеснул руками, обливая всё пространство вокруг себя вином, чудом не попав на себя самого и на аль-Хайтама, выпутался из объятий и гневно удалился, громогласно оповещая всех присутствующих, что связал свою жизнь с ничего не понимающей чёртовой машиной. Аль-Хайтам, вздохнув, пошёл за ним, игнорируя ехидное хихиканье Тигнари.
Обнаружился Кавех на том самом диване и – внезапно – с уже полным стаканом вина. Как и когда он успел его наполнить, аль-Хайтам предпочёл не думать и вместо этого просто сел рядом. Кавех демонстративно отвернулся, уделяя всё своё внимание стакану.
– Кавех, – на пробу позвал аль-Хайтам. В ответ раздалось нарочито громкое сёрбанье. – Кавех, ты отлично выглядишь сегодня.
Блондинистая голова дёрнулась чуть вправо. Аль-Хайтам закатил глаза и придвинулся ближе.
– Кавех, ты всегда отлично выглядишь. Ты красивый.
Аль-Хайтам сдвинул закрывавшие шею Кавеха пряди и оставил на ней лёгкий поцелуй. Кавех чуть менее сердито забулькал вином. Сейчас почему-то аль-Хайтам отчётливо различил в терпком алкогольном запахе, исходящем от него, едва заметные травянистые нотки. «Значит, не показалось. Надо будет сказать Сайно, чтобы разобрался со своим ботаником».
– Мне нравится, как ты сегодня одет, – скользнув пальцами по выглядывавшему из-под кроп-топа Кавеха животу, пробормотал он, продолжая целовать его шею.
– Охренеть, ты всё-таки живой! – Кавех не удержался от насмешки, но развернулся к аль-Хайтаму лицом. – Кто ты такой и куда дел моего андроида?
Вместо ответа аль-Хайтам притянул Кавеха ещё ближе и прижался к его губам, которые тот разомкнул сразу же, будто только этого и ждал. Пропуская в свой рот его язык вместе с винной терпкостью, аль-Хайтам пытался ухватить мысль о том, что не стоило бы им целоваться у всех на виду, а то фотки завтра разлетятся по всему кампусу, но, когда дело касалось Кавеха, его механические мозги автоматически отключались. Однако Кавех внезапно проявил чудеса рационализма и, разорвав поцелуй, вскочил с дивана и потянул его за руку.
– Не здесь, – только и сказал он, утягивая аль-Хайтама куда-то за собой.
Лавируя в толпе пьяных сокурсников, Кавех умудрился впихнуть ему в руку свой стакан с вином и ухватить где-то по пути ещё целую бутылку. Аль-Хайтам молча принял свою ношу, затолкав поглубже своё «ну куда тебе ещё-то, мне и так придётся тебя тащить на себе», потому что очередной сцены от главной королевы драмы всея Академии не хотелось. А хотелось поскорее вжать его хоть в кровать, хоть в стену – куда угодно, лишь бы без любопытных взглядов со стороны. И Кавех, чётко чувствуя его желания, совершил невозможное на студенческой пьянке – нашёл пустую комнату.
Аль-Хайтам старался не думать о том, что они бесцеремонно заперлись в чьей-то спальне, – в конце концов, когда ты устраиваешь тусовку таких масштабов, ты должен быть готов к тому, что кому-то приспичит уединиться. Да и чужая спальня лучше туалета – это они с Кавехом уже выяснили на личном опыте, когда в самый ответственный момент в дверь начали долбить кулаками, а их – крыть матом. Пришлось в спешке натягивать штаны и искать более уединённое место. Так что чужая спальня ещё не самый худший вариант, тут хотя бы есть кровать.
Кровать, которую Кавех напрочь проигнорировал, устроив свою, без сомнений прекрасную, задницу на комоде.
– Иди сюда, – он поманил аль-Хайтама пальцем.
Судя по обилию светящихся гирлянд, фотографий и постеров на стенах, комната принадлежала девушке. В обычное время Кавех бы наверняка разразился тирадой о столь ужасной детской безвкусице, но сейчас его мысли были не о попытках какой-то из возможных однокурсниц разнообразить скучную обстановку общежития. Тёплый жёлтый свет диодов позволял рассмотреть друг друга в полумраке, но сохранял интимность, и это было только на руку им обоим. Аль-Хайтам обернулся на голос Кавеха и замер. Расшитый золотыми нитями полупрозрачный кроп-топ Кавеха блестел и переливался, лёгкая чёрная ткань широких рукавов покачивалась, словно дымка, когда он откупорил бутылку, поднёс её ко рту, а после – отставил куда-то за спину. Кавех потратил полдня на то, чтобы выбрать, что же ему сегодня надеть, и этот чёртов топ, который аль-Хайтам ворчливо назвал слишком вычурным, в свете маленьких лампочек выглядел как единственная вещь, которую Кавеху когда-либо стоило носить.
Отмерев, аль-Хайтам встал между разведённых ног Кавеха и потянулся к его шее, скрытой невысоким воротником топа. Кавех скрестил лодыжки у него за спиной, и если бы аль-Хайтам не был занят вылизыванием его шеи, то увидел бы, как тот плавно выуживает что-то из своего кармана.
– Красивый, – пробормотал аль-Хайтам, оттягивая воротник.
Обнимая его за шею, Кавех усмехнулся:
– Повторяешься.
Насколько возможно здраво рассудив, что Кавеху сейчас говорить не стоит, аль-Хайтам оторвался от его шеи и перевёл своё внимание на его губы. Кавех с готовностью пропустил его язык в свой рот, сразу же перехватывая инициативу. Пьяный Кавех всегда целовался жадно, прикусывая нижнюю губу, царапая плечи, не давая оторваться, пока он сам этого не захочет, и аль-Хайтам с готовностью принимал всё, что Кавех давал ему, притягивая того ещё ближе к себе и влажно мыча в податливые, но такие требовательные губы. Когда Кавех насытился и позволил в последний раз смазано скользнуть по губам и разорвать поцелуй, аль-Хайтам возблагодарил всех Архонтов за свои необъятные мантии и свободные штаны, скрывавшие под собой его возбуждение. От Кавеха вполне сталось бы усмехнуться над тем, что он возбудился от одних только поцелуев, хотя его собственные узкие джинсы весьма красноречиво показывали, что сам он не менее распалён, чем аль-Хайтам. Но вы же понимаете, это другое.
Кавех не глядя потянулся за бутылкой вина, и аль-Хайтам недовольно нахмурился.
– Что? – Кавех облизнул покрасневшие от вина и поцелуев губы и приложился ими к горлышку бутылки, делая глоток.
– Тебе не кажется, что уже хватит? – аль-Хайтам попытался добавить строгости, но мысль о том, что он бы хотел увидеть эти губы совсем не на мутном коричневом стекле, заставила его голос дрогнуть.
– Ну же, мистер Зануда, ты вообще не умеешь расслабляться! – Кавех ущипнул его за загривок и снова дразняще приложился к бутылке. – Какой смысл ходить на вечеринки, если не позволять себе немного оторваться?
– Я умею расслабляться, – вопреки всему, ворчание аль-Хайтама прозвучало скорее неуверенно, но он упрямо пытался доказать свою правоту, – это ты всегда чрезмерно расслаблен.
Кавех растянул губы в шальной улыбке и откинулся чуть назад, одной рукой удерживая аль-Хайтама за шею. Его топ в очередной раз за вечер задрался, открывая вид на плоский живот и рёбра. В рассеянном свете гирлянды казалось, будто светится сам Кавех, озаряя комнату ярким жёлтым и приманивая к себе аль-Хайтама, как мотылька. Он, словно не понимая, что именно делает, провёл пальцами по обнажённой коже – горячая, как и всегда, как и весь Кавех по жизни. Остатки здравого смысла улетучивались с каждым взглядом, с каждым вдохом. На такого Кавеха невозможно было просто смотреть. Его щёки подёрнулись лёгким румянцем, в расширенных зрачках алых глаз плясали черти, по влажным припухшим губам он то и дело проводил языком, уж наверняка пытаясь раздразнить и без того почти сорвавшегося аль-Хайтама. Но это самое «почти» Кавеха безумно бесило, эта дурацкая принципиальность и неумение просто отдаться во власть чувств и эмоций. Именно поэтому Кавех ускользнул сегодня от внимательного взгляда своего раздражающе трезвого соседа и отдал Тигнари свои последние деньги со стипендии. И плевать, что придётся ещё неделю выпрашивать в долг у Хайтама, если это таки принесёт свои плоды.
Кавех развернулся, чтобы поставить бутылку подальше. Его топ задрался ещё выше, обращая всё внимание аль-Хайтама на задорно мелькнувшие под тканью родинки на спине. И когда он повернулся обратно, выражение его лица можно было описать лишь двумя словами: похоть и безрассудство.
– Ты никогда в жизни так не ошибался, Хайтам, – он высунул язык и продемонстрировал лежащую на нём ярко-розовую таблетку, – но я помогу тебе по-настоящему расслабиться.
– Что это? – только и успел спросить аль-Хайтам, но Кавех резко дёрнул его на себя за ворот мантии и впился в его губы.
Сопротивляться напору Кавеха было бесполезно – это знал каждый, кому (не) посчастливилось встретить его на пути. Аль-Хайтам, будучи порядком на взводе, просто не смог оттолкнуть Кавеха и позволил ему пропихнуть таблетку себе в рот. Привкус вина на его губах смешивался с чем-то терпким и горьким, из чего аль-Хайтам заторможенно сделал вывод, что это – очередная смесь каких-то трав и грибов, которыми балуется чёртов ботаник из Амурты (старосты курса на него нет!), а значит, это не должно быть опасно. Но Кавех и не причинил бы ему вреда, поэтому аль-Хайтам покорно раскатывал таблетку меж их переплетённых языков. Кавех притянул его ещё ближе, буквально вжимая в себя, давил коленями на бока и беспорядочно ерошил волосы на затылке, проходясь по коже головы ногтями. Пальцы аль-Хайтама скользнули под топ, пересчитывая позвонки и заставляя Кавеха сильнее выгибаться навстречу. Таявший во рту – во ртах – спрессованный порошок определённо отошёл на второй план, потому что Кавех без стеснения вылизывал его язык, кусал его губы, приглушённо стонал, притираясь своим пахом к его. И лишь убедившись, что таблетка полностью растворилась, он оторвался от аль-Хайтама и совершенно по-блядски прикусил нижнюю губу.
– Ну как? – Кавех довольно прищурился и окинул взглядом парня напротив.
Аль-Хайтам не знал, как. Ему было странно. Из всех психоактивных веществ он предпочитал только одно – то, которое сейчас царственно восседало на комоде и кормило его непонятными таблетками. Что туда намешал Тигнари, предстояло ещё выяснить («когда-нибудь, однажды, не сейчас»), но это что-то определённо уничтожало любую рациональность и рушило все с таким тщанием возведённые барьеры. Ответом на вопрос Кавеха вполне могло послужить то, что аль-Хайтам вдруг понял, что ему абсолютно плевать, что они не у себя в комнате, вообще в чужой спальне, в которую в любой момент может войти её хозяйка или кто-то ещё; что за стеной находится добрая половина их однокурсников; что, если их застукают, фотки разлетятся по всей Академии, а это может грозить проблемами. Плевать. Единственное, что его сейчас интересовало, это Кавех, на котором было непозволительно много одежды. Кавех, который тёрся об него своим зажатым в джинсах членом. Кавех, которого хотелось нагнуть прямо на этом комоде и вытрахать из него всю дурь во всех смыслах этого слова. А раз Кавех хочет, чтобы он расслабился, и так откровенно предлагает себя, то кто аль-Хайтам такой, чтобы ему отказывать?
Обычно и так немногословный, сейчас аль-Хайтам в принципе не хотел тратить время и силы на разговоры. Зачем, когда можно снова припасть к шее Кавеха, втянуть кожу и оставить яркий, наливающийся кровью засос. Не отрываясь от шеи, аль-Хайтам скользнул ладонью под его топ, прошёлся по рёбрам и, найдя пальцами уже напряжённый сосок, сжал его. Кавеху пришлось прикусить костяшки, чтобы не стонать слишком громко, но аль-Хайтам отвёл его руку от лица.
– Там музыка орёт, тебя никто не услышит, – он хрипло прошептал ему на ухо. – А я хочу слышать тебя здесь.
– Да тут стены тоньше бума… нгх! – аль-Хайтам не дал Кавеху договорить, скользнув языком по ушной раковине и вырывая у Кавеха протяжный стон.
Безумно хотелось вновь впиться в его губы, но тогда пришлось бы довольствоваться лишь приглушёнными постанываниями, а не давать Кавеху стонать в голос было верхом кощунства. Поэтому аль-Хайтам спустился ниже, задрал его топ и устремил всё своё внимание на его грудь. Продолжая массировать пальцами один сосок, второй он принялся с упоением вылизывать. Кавех тщетно пытался сдержать стоны, балуя эго аль-Хайтама и не позволяя ему останавливаться. Он целовал, вылизывал, прикусывал каждый доступный ему сантиметр бархатной кожи, и вскоре торс и шея Кавеха стали похожи на полотно безумного художника, пестревшее отметинами разных оттенков красного и фиолетового. Аль-Хайтам редко позволял себе такую несдержанность, обычно в приступах ревности желая словно пометить Кавеха, дать понять потенциальным соперникам, что архитектор уже занят. Но сегодня Кавех сам сделал так, чтобы у него полностью сорвало тормоза, и ни капли об этом не жалел. Однако кое-что он всё-таки не предусмотрел, осознав это только тогда, когда аль-Хайтам принялся расстёгивать его джинсы.
– Хайтам, стой, – Кавех за волосы оторвал его от своих ключиц и заставил притормозить.
– Чего? – аль-Хайтам поднял на него плывущий взгляд.
– У нас с собой ни смазки, ни терпения. И я не позволю разложить себя на кровати Яванани на сухую, усёк?
Аль-Хайтам со сложным выражением лица уставился на Кавеха.
– Но я не садист и не позволю тебе возвращаться домой в таком состоянии, – Кавех спрыгнул с комода и сжал ладонью возбуждённый член аль-Хайтама, заставляя того поперхнуться воздухом. – Как заботливый старший товарищ, я помогу тебе ненадолго исправить это немаленькое недоразумение, чтобы тебе хватило выдержки не прижать меня где-нибудь на лестнице.
Аль-Хайтам прикрыл глаза, пытаясь воззвать к своей рациональности, но это удавалось с трудом, особенно когда Кавех принялся массировать его член через ткань.
– Хайтам, на тебе всегда слишком много тряпок, – Кавех недовольно фыркнул и рывком распахнул его мантию. – Мне не нравится, когда ты прячешься от меня.
Мантия бесформенной кучей упала на пол, оставляя аль-Хайтама в такой же широкой футболке. Он запоздало заметил, что вместе с Кавехом они действительно не смотрелись – аль-Хайтам, закутанный в свои тряпки, как в броню, и пестревший яркими тканями, заколками и браслетами Кавех, будто специально выглядевший доступно, но гордо демонстрировавший следы зубов соседа то на торчавшей из-под широкого выреза рубашки ключице, то на выглядывавших из-под задравшейся короткой футболки рёбрах.
За своими пространными размышлениями аль-Хайтам не заметил, как руки Кавеха переместились на ширинку его штанов. Сам Кавех продолжал шептать ему на ухо какие-то пошлости, но мозг на слова уже не реагировал – он реагировал только на смазанные поглаживания члена и влажные поцелуи, спускавшиеся дорожкой от уха до самых ключиц. Кавех в третий раз за вечер продемонстрировал способность мыслить здраво и развернул аль-Хайтама, заставляя его опереться о комод. Откуда в нём было столько терпения, аль-Хайтаму оставалось только догадываться, ведь обычно Кавеху первому срывало крышу, но сегодня они словно поменялись местами.
Опершись о комод, аль-Хайтам наблюдал за тем, как Кавех с выражением голодной похоти на лице расстёгивает его ширинку, приспускает штаны и наконец прикасается к его обнажённому члену ладонью. Прикосновение кожей к коже выбило из аль-Хайтама рваный выдох, и Кавех с совершенно развязной улыбкой на лице плавно опустился на колени.
– Уже готов кончить, Хайтам? – Кавех никогда бы не признался, что за этой шпилькой пытался скрыть то, что он и сам едва не спустил себе в штаны от вида такого аль-Хайтама – распалённого и готового буквально на всё.
И как бы ему ни хотелось насадиться ртом на крепкий, подрагивающий член, Кавех остался верен себе, решив ещё немного помучить своего соседа. Прижавшись губами к тазовой косточке, он нарочно медленно провёл ладонью по члену, огладил пальцами поджавшиеся яички и только после надрывного «Кавех, пожалуйста» с наслаждением провёл языком по всей длине и сомкнул губы вокруг головки. Сдержанность аль-Хайтама на сегодня исчерпала все свои лимиты, и на горячую влажность чужого рта он отреагировал протяжным стоном, который уж наверняка, подумал Кавех, можно было услышать даже через оравшую из колонок музыку. Но когда аль-Хайтам так открыто выражал свои эмоции, становилось плевать на всё остальное. И, пропуская его член в горло, Кавех думал о том, что ни капли не жалеет, что решился на этот эксперимент.
Стоны аль-Хайтама заглушали влажные чмокающие звуки, с которыми Кавех увлечённо ему отсасывал. Его член сочился смазкой, которая перемешивалась со слюной и устраивала тотальный беспорядок у Кавеха на лице, но последнему было на это откровенно наплевать. Крупная головка проезжалась по нёбу, проскальзывала в горло, и Кавех упоённо стонал, насаженный ртом до упора. Вибрации от его стонов прокатывались по члену аль-Хайтама, подводя того ближе к оргазму, и Кавех, почувствовавший, как сжимаются пальцы у него в волосах, принялся с таким усердием вылизывать и втягивать в рот головку, словно хотел высосать душу аль-Хайтама через член.
– Кавех, я… – что «я», было и так понятно, потому что аль-Хайтам сорвался на ещё один гортанный стон, и Кавех с ещё большим рвением задвигал губами и языком.
Сфокусировавшись на аль-Хайтаме, Кавех игнорировал собственное возбуждение, хоть стоять на коленях в узких джинсах, скрывавших каменную эрекцию, было тем ещё удовольствием. Но Кавеху совершенно не хотелось потом ещё месяц выслушивать от аль-Хайтама насмешки о том, что он кончил, просто отсасывая ему, и, чтобы сдержать искушение, одной рукой он сжимал его бедро, а второй придерживал его член. Он не сомневался, что дома получит награду за свои старания, а пока аль-Хайтам так нетерпеливо толкается в его рот, можно и потерпеть.
Почувствовав, как напрягаются мышцы аль-Хайтама, Кавех чуть отстранился, оставляя во рту только головку и оглаживая её языком. Его мутный, подёрнутый поволокой взгляд стал для аль-Хайтама последней каплей, и он с очередным стоном бурно излился в его рот. Кавех едва не заурчал, глотая горячую солоноватую сперму и начисто вылизывая и не думавший опадать член. Аль-Хайтам прикрыл глаза в попытках перевести дух, пока Кавех нагло вытирал свои губы и подбородок внутренней стороной его футболки. Нестерпимо хотелось стянуть с себя проклятые джинсы и наброситься на аль-Хайтама, но для начала нужно было привести его в порядок и отвести домой. Срочно. Прямо сейчас.
Поднявшись с колен, Кавех покрутился вокруг в поисках зеркала или того, что может сыграть его роль, и, найдя его на дверце стоявшего рядом шкафа, недовольно окинул себя взглядом.
– Хайтам, ты животное! Как я, по-твоему, сейчас выйду отсюда? Ты что, оставил засос под пупком?! – в голосе Кавеха проскользнули истеричные нотки, что шло вразрез с его недавней покладистостью.
– Мантию мою накинешь, – хрипло пробормотал аль-Хайтам, поправляя свою одежду. – Ты вообще моей футболкой вытерся. Кто ещё из нас животное.
– Эту безвкусицу? Ни за что! – вопреки своим возмущениям, Кавех поднял с пола мешковатую мантию с какими-то невнятными завязками, тесёмками и необъятным капюшоном.
Аль-Хайтам посмотрел на кутавшегося в его мантию Кавеха потемневшим взглядом.
– Домой. Живо.