Эпилог для найденных душ

Тени не стесняются. Они обнимают Ахилла своими жаждущими руками. Ладони холодные, пальцы ищут. Ахилл клянется, что сможет пробиться сквозь них. Копать вверх, вверх и вверх, и он найдет солнце, которое они прячут, словно это игра. Они просто дразнят его, щекочут своим глубоким серым и невидимым дыханием. Солнце где-то здесь. Оно должно быть здесь. Он нащупывает и хватает его свет, который он никогда раньше не держал в руках. Он смотрит на свои руки. Пустые. Но пустота, которую он может видеть. Он смотрит, как тени вырисовывают его кожу, прослеживает пустоту глазами, которые помнят солнечный свет и скучают по нему. "Патрокл? Патрокл?" кричит он. Это слово странно и остро звучит в его устах. Как черствый хлеб. Каждый уголок утыкается в его язык и грубеет в горле. Этому слову не место в его устах. "Патрокл?" спрашивает он. Тени позволяют эху упасть прямо в них. Они съедают его, проглатывают, превращают в ничто. Он снова хочет произнести это слово. То, с краями и странным вкусом. Его губы складываются в знакомую форму, и он останавливается. Солнца здесь нет. Патрокла нет. Тени смеются, и Ахилл краснеет. На его щеках нет теплого цвета. Дни проходят, как воздух в поисках ветра. Ахилл не знает, движутся ли они, не знает, здесь ли еще дни. Тени заслоняют солнце, может быть, они заслоняют и дни? Может быть, прошли годы, может быть, часы, может быть, секунды, может быть, ничего. Может быть, тени пожирают время, как они пожирают голос Ахилла. Каждое мгновение может быть десятилетием. Невозможно узнать. Да это и не важно. Тени ерошат волосы Ахилла. Он верит, что они все еще золотые, даже в их опустошенной хватке. Они гладят его кожу, проводят пальцами по ней и прослеживают его человечность, осматривают ремесло богов. Где они вылепили мускулы и триумф, наследие и тепло. Каждая впадина и изгиб его груди и бедер. Они нюхают его кровь, перебирают в руках его смертность и передают ее друг другу, как дети, играющие в мяч, пока проходят мгновения, если они вообще проходят. Где Патрокл? Где Патрокл? Где Патрокл? Застрял где-то между здесь и там. Вне досягаемости тени, на расстоянии дыхания от света солнца. На расстоянии ширины вырезанного имени от рук Ахилла. Ахилл смотрит вокруг и ничего не видит. Он видит все там, где оно упокоилось. Где все угасло, как пламя масляной лампы в объятиях теней. Он вдыхает свое наследие и в который раз ясно видит его. Вот чего он хотел. Чтобы его помнили, восхищались, лелеяли, как бога, которым он почти был. Наслаждаться им, как сладким вином, которое щекочет язык и придает ему вкус. Если бы только у Патрокла был такой важный вкус. Лизнуть его, попробовать его аромат. Если бы его имя было на языке простолюдинов так же сильно, как имя Ахилла, то, возможно, он тоже был бы здесь. Если бы его имя было достаточно важным, чтобы быть запечатленным на поверхности камня, он тоже был бы здесь. Где же Патрокл? Глаза Ахилла живы в его тоске. В них нет света, чтобы мерцать, нет солнца, чтобы отражаться, но воспоминания делают их влажными. Его слезы холодят кожу, которая, как он надеется, все еще золотистая, как когда-то. Он ищет и ищет, и не может остановиться, ищет и ищет. Патрокла здесь нет, и тени не говорят, видели ли они его. Ахилл задается вопросом, не закончился ли мир вместе с ним. Ему интересно, встречали ли тени Землю Есть ли еще солнце? Где Патрокл? Ахилл жаждет увидеть солнце, но только если он сможет почувствовать его тепло на коже Патрокла. Только если он сможет проследить его свет и провести кончиком пальца по теням, которые очерчивают силуэт Патрокла. Те, что кружатся и извиваются в танце, тени его волос на лбу. Или тени его ресниц, которые трепещут на ветру, словно нервничают. Ахилл видит их. Он видит каждую тень лица Патрокла. Он изучил их все, каждую в отдельности, и проследил их. Где эти тени? Почему они были намного добрее, чем тени подземного мира? Было время, когда он проводил каждую ночь, рисуя линии Патрокла. Он очерчивал его фигуру, проводил золотыми кончиками пальцев по каждой линии, пока не мог перечеркнуть Патрокла на собственной ладони. Ахилл изучал его глаза, пока они не стали для него единственными, которые он мог видеть, когда моргал. Карие, как каштаны, глубокие, как море, но гораздо более манящие. Патрокл - песня и мелодия, он - ветер между танцующими струнами лиры его матери и столь же знакомый пальцам Ахилла. Патрокл может раздвинуть тени, сделать их теплее. Он мог бы это сделать, если бы только был здесь. Ахилл вспоминает солнце. Как оно заполнило пространство между ним и Патроклом, изгибающееся небольшое расстояние между их силуэтами. Как его свет проливался, капал и стекал в щель, превращая ее в чашу и делая ее прекрасной. Как он осветил мизерное пространство между кончиками их носов, сделал его золотым. Патрокл здесь. Он здесь, и Ахилл может поклясться в этом, может пообещать это богам. Он чувствует его запах. Он сладок и горек, он - все, но он - ничто, потому что его здесь нет. Но Ахилл может поставить миллион звезд на то, что Патрокл находится всего в одном дыхании от него, и ореол солнечного света лежит на его прекрасной коже. Его кожа теплая, его дыхание настоящее, и солнце заполняет пространство между ними, но лишь едва-едва, потому что Патрокл здесь, и Патрокл близко. Ахилл хочет осушить пространство между их губами. Он хочет, чтобы жидкий солнечный свет проник в его горло. Он хочет проглотить расстояние и разделить с Патроклом вкус замкнутого пространства, невыносимую сладость единения. Он хочет почувствовать вкус Патрокла, запах Патрокла, ощутить его, услышать его, обладать им. Чтобы их тела были едины, а тени - нет. И он может это сделать, потому что Патрокл здесь, Патрокл здесь, Патрокл прямо здесь. Но руки Ахилла пусты, лишь небытие окутывает их, и именно так он понимает, что это неправда. Потому что если бы Патрокл был здесь, Ахилл никогда бы не отпустил его. Их груди были бы одной, а плечи - двумя. И дни - или десятилетия, или секунды, или ничто - были бы не важны. Ничто не имело бы значения, кроме волос Патрокла между пальцами Ахилла, где когда-то отдыхал солнечный свет; его дыхания на коже Ахилла, где шептал ветерок; его лицо в руках Ахилла, где лежала судьба людей. Ахилл задается вопросом, каково это - в Междумирье. Место, которое ни Жизнь, ни Смерть не хотят считать своим. Он пробыл там недолго. Лишь на несколько мгновений, которые потребовались, чтобы произнести его имя, а имя его не было - не является - общеизвестным. Он надеется, что там, где тени холодны, а там, где они сжимают его талию, небытие между ними теплое и не пугающее. Он надеется, что безлюдная тишина подземного мира не затянула туда, где находится Патрокл. Он надеется, что с Патроклом все в порядке. Он надеется, что Патрокл скоро будет здесь. Где Патрокл? Тени вздрагивают, и Ахилл пугается. Он не должен был испугаться - ведь что может случиться самого худшего? Но он боится. Тени пугают. Что они делают? Они расступаются, они наблюдают издалека, потому что что-то приближается. Что-то яркое, теплое, пахнущее жизнью и судьбой. Рука тянется сквозь тени, и кожа у нее золотистая. Рука тянется сквозь тени, и его кожа теплая. Золото встречается с теплом, и солнце позавидовало бы свету, проникающему сквозь тени. Сумерки расступаются, и две души переплетаются. Руки Ахилла полны и теплы, а лицо Патрокла зажато между его полными и теплыми руками. Ахилл обнимает его, и между его пальцами оказывается мир. У него карие глаза, как кожа, и знакомая кожа, как чудо. Ахилл помнит вкус, помнит свет и чувствует, как бьется в груди призрак его любимого сердца. Он прослеживает линии Патрокла, словно хочет проверить, правильно ли он их запомнил. Патрокл здесь. Кончики его пальцев сделаны из того, что составляет солнце, и Ахилл тает под ними. Сплетение пальцев. Сплетение рук. Столкновение носов. Чудесное, драгоценное, сладкое и совершенное. Патрокл так близко, что неудобно, что два их тела не одно. Проходят секунды, месяцы, века, а Ахилл все держит его в руках. Во рту у него сладкий вкус, и он не может отличить собственные губы от губ Патрокла. Язык Патрокла засахарен, а его кожа - солнечный свет. Ахилл плачет, и Патрокл тоже, и их слезы встречаются и падают, как дождь из облаков, которые являются их смешанным дыханием. Грудь Ахилла полна, но это не биение сердца. Это Патрокл. Патрокл, Патрокл, Патрокл. Вот то счастье, которое ищут герои. Теперь Ахилл знает. "Патрокл". Па-тро-кл.