П.М.М.Л.

— Ты можешь мне объяснить, на кой чëрт мы сюда приехали? — недовольно произносишь ты, стоя возле полуразрушенной детской площадки, зажатой между уносящимися в ночное небо высотками. Насекомое, что полчаса назад вломилось в твой кабинет со странным выражением лица и потребовало, чтобы вы в срочном порядке поехали в место, обозначенное на карте точкой, на которую указывал Его тощий палец, теперь стояло посреди песочницы, старательно выводя непонятно где найденной палкой какие-то каракули на песке. — Мы здесь уже были, помнишь? Здесь я впервые признался тебе, — еле слышно произносит Фелини, а затем делает шаг в сторону, и твоим глазам предстаёт старательно выведенное сердце, заключающее внутри твоё имя. Скрипишь зубами. — Насекомое, какого... — Прости меня, — вдруг резко выдыхает Он, вводя тебя в ступор, заглушающий очередной приступ раздражения. — Что? Тусклый взгляд серых глаз всё ещё приклеен к треклятому песку, когда Насекомое начинает медленно идти к тебе, бессвязно шепча себе под нос слова, с переменным успехом складывающиеся в цельное «Я не могу иначе». Ты с неприязнью ощущаешь подступающую к горлу тревогу. — Насекомое, объясни, что пр... Давишься окончанием вопроса, поскольку Фелини в одно мгновение оказывается рядом и ты чувствуешь, как в груди слева взрывается болью твоё сердце. Последующие секунды ощущаются, словно в замедленной съёмке. Расщелина между третьим и четвёртым ребром. Кинжал, лежащий в трясущейся руке Насекомого. Твои хвалёные рефлексы не успевают сработать, потому что, что бы ты ни говорил другим, ты никогда не видел опасности в Нём. По крайней мере, для себя. По крайней мере, такой. И это становится твоей главной ошибкой. По белоснежной ткани расползается пахнущая металлом ярко-алая клякса. — Это не просто кинжал, — лихорадочно хрипит Фелини, пытаясь объясниться, хотя ты едва ли способен сейчас воспринимать информацию. — Точнее, это совсем не кинжал. Это носитель. Понимаешь? Как диск. Носитель, который через ионную связь может обмениваться информацией напрямую с системой импланта. Носитель, на который записан мною выведенный вирус, поражающий сейчас твоё сердце. Просто, знаешь, я подумал, это будет символично — сделать его в такой вот форме, — уголки губ дрожат в наливающейся безумием улыбке. — Не пытайся прервать процесс и позвать на помощь. Ты не успеешь. Ярость ускоряет течение крови по венам, ты сжимаешь Его запястье так сильно, как можешь. Кажется, слышится хруст. Кажется, тебе всё равно. — На... сек... — шипишь сквозь зубы, стискивая их до боли в жевательных мышцах, которая, впрочем, совсем не чувствуется, перекрываемая болью в сердце. К сожалению, не физической. — Прости, — нашëптывает тебе в губы чëртов предатель. Ты со взрывающимся в груди отчаянием наблюдаешь, как остатки рассудка покидают Его блестящие безумием серые глаза. — Прости меня, прости-прости-прости... Начинающим стекленеть взглядом провожаешь скатывающуюся по Его щеке одинокую слезу и слышишь хриплый надсадный шёпот, который, впрочем, вполне может оказаться твоей предсмертной галлюцинацией. — Я люблю тебя, — тем не менее, проговаривают сложенные в нервно-истеричной улыбке губы прямо в твои ледяные. Ладонь с зажатым в ней ножом резко отстраняется от твоей грудной клетки, и исполненный в виде оружия электронный носитель с неприятным чавканьем выскальзывает из твоего сердца. Он был последним, что удерживало тебя в вертикальном положении, поэтому теперь, потеряв точку опоры, ты в бессилии оседаешь на мокрый и отдающий желтизной от прошедшего недавно кислотного дождя асфальт. Ты уже не слышишь, как Фелини разражается жутким смехом, рвущимся сквозь практически звериный вой. Не видишь, как по щекам Его солёным ливнем катятся слëзы и как Он, на прощание ткнувшись губами в твою израненную грудную клетку, поднимается и уходит в неизвестном направлении, перед этим что-то напечатав на открывшемся перед Его глазами голографическом экранчике. Ты не слышишь, как приезжает Ян с членами Тени, не видишь, как от твоего трупа его с силой оттаскивает за плечи Фейерверк, не чувствуешь, как пальцы друга впиваются в твою ледяную ладонь. Ты уже никогда не узнаешь, что в тот же день Он навестит в больнице своего вышедшего из ПКО-комы отца, который сознается в случившемся полгода назад, расписавшись тем самым в твоей невиновности. Не узнаешь, что спустя два часа после этого мать найдёт Его на полу комнаты с торчащим из неестественно вспухшей вены шприцом, наполненным странным светящимся содержимым. И, разумеется, тебе не станет известно, что подоспевшие врачи сухо огласят время смерти пациента по имени Териал Фелини, прежде чем водрузить Его остывшее тело на каталку и отвезти в государственный морг. Ты никогда не узнаешь. К счастью.