Калейдоскоп

Когда экипаж остановился, наконец, Дик позволил себе тихо шмыгнуть носом. Он в дороге нашел хоть какое-то более-менее удобное положение — свернулся клубком, поджав ноги к груди. Плащ Дик подложил себе под голову, раз его предложили, пусть будет. Спина, что и следовало ожидать, отзывалась болью практически на каждом камне. Дик то и дело закусывал губу, кричать не хотелось страшно. Как и в общем-то, выдавать свое плачевное состояние. Они, разумеется, все узнают, но пусть хотя бы боль останется ненадолго его тайной. После слов матери уже прошло время. Никто из братьев Савиньяков к нему не заглядывал, за что Дик был благодарен. Первоначальный ужас, сменился сначала страхом, потом растерянностью — с заложниками, судя по книгам, уйма хлопот. Зачем граф Савиньяк их на себя взвалил? Или и правда его убьют при первой же возможности? Дик попытался представить себя, пронзенным шпагой или застреленным в упор из искусно украшенного резьбой и камнями пистолета. Наверно, это бы произвело бы большее впечатление, если бы не спина. А она дергала, тянула и жгла, против воли, пробуждая мысли, что и шпага, и пистолет будут в его жизни только один раз и наверняка. А вот эта боль проходить, похоже, не собиралась. Дик пытался закрыть глаза, но заснуть, ожидаемо, не получилось. Боль слилась в одну сплошную полосу, от которой хотелось избавиться любым возможным способом. «Ты герцог, Ричард. Будь добр, веди себя достойно, даже когда тебя будут резать на куски», — прозвучал в голове Дика очень недовольный голос матушки. Тогда он еще думал, что «резать на куски» было преувеличением, выдуманным для того, чтобы он не сбегал из замка и не находил неподобающих приятелей для игр. Но, как оказалось, матушка была абсолютно серьезна, когда угрожала. Граф Савиньяк и граф Лэкдеми наверняка имеют опыт убийства, это Дик прекрасно понимал. Но как у них с тем, чтобы заживо нарезать его на куски? Фантазия молчала, а на сердце разливалась равнодушная усталость. Будь что будет. Дик постарается подготовиться к гибели, чтобы хотя бы не кричать, когда все будет происходить. Если бы еще так спина не болела. Остановку Дик воспринял с усталым облегчением. Наверно, они добрались до одного из городков, где ему, кажется, собирались подобрать одежду. Дик сглотнул подступивший к горлу ком. Там же будут снимать мерки…все станет видно. Если синяк от столкновения с стеллажом, наверно, не заметен, то вот следы от хлыста не скрыть… «И придется что-то врать…не могу же рассказать, что было?» — думал Дик, заставляя себя все-таки сесть на своем месте. Снова привычно обожгло, да так, что юный герцог принялся тереть ладонями лицо. Он не имел права плакать. Даже когда больно, ведь тогда точно расстроит ушедшего отца. Но так хотелось именно это сейчас и сделать. Может, тогда хоть немного но отпустило бы? Дик затряс головой, отгоняя соблазн и от души ущипнул самого себя за запястье. Новая, непривычная боль несколько отрезвила. Плюс вспомнились недавние слова матушки о заложниках. Его мысли и чувства уже никого не интересуют. И, вероятно, следы на спине не будут таким позором, каким могли бы. Когда Дик пришел к такому выводу, дверь экипажа открылась и в него заглянул граф Савиньяк. Выглядел он невозмутимым, вот только Дик заметил едва уловимое раздражение и, пожалуй, усталость. Чуть плотнее сжаты губы, складка между бровями, не желающая разглаживаться, ну и конечно, словно бы случайно, сжимающийся-разжимающийся кулак. «Такой ударит раз куда-нибудь в висок — никакой шпаги и пистолета не потребуется», — подумал Дик, не испытывая ни ужаса, не растерянности от такой вот причины возможной собственной гибели. Это, по крайней мере, будет быстро, а не как-то же четвертование, о котором часто во время наказаний, твердила матушка, раздраженная его криками. Как мол, ты вытерпишь такие муки, ежели мука для тебя легкие удары? «Ни один Окделл не был неженкой, кроме тебя», — вспомнил Дик слова матушки, изо всех сил стараясь не отводить взгляд и не ежиться под тяжелым взглядом нового опекуна. — Выходите, герцог Окделл и следуйте за мной, — когда граф Савиньяк, наконец, заговорил, Дик, как не старался, так и не услышал никакой эмоции в голосе. И от этого почему-то стало зябко — вроде получалось присматриваться, оценивать, когда ждать возможного удара, но на деле все произойдет мгновенно и неожиданно. Боль в спине позволила Дику перестать смотреть на опекуна в упор, не то играя в гляделки, не то проверяя степень терпения. Плотно сжав губы он заставил себя покинуть экипаж, в этот раз уже не спотыкаясь. Ричард заставил себя идти и не смотреть по сторонам. Выглядел он, конечно, жалко в ночной сорочке да еще и босиком. Сглотнув подступивший к горлу ком, Дик запретил себе об этом думать. Его уже невозможно опозорить чем-то. В небольшом помещении обнаружился и граф Лэкдеми, который выбирал шляпу. Дик покосился на него с недоумением. В Надоре вещи отличались от других провинций не только фасоном, но и расцветкой, размером и самой тканью. На юге, к примеру, едва ли можно себе позволить одевать то, что сейчас нацепил на себя Эмиль Савиньяк — тепловой удар случится. Лионель Савиньяк и бровью не повел на чудачества брата. Тот уже успел отложить себе аж три местных шляпных варианта, невесть для каких целей. А у Дика отчаянно запылали уши, но на этот раз от обиды за родной дом — граф Лэкдеми ославит Надор и в плане одежды так, что он будет об этом слышать до совершеннолетия, а то и больше. Ну охотничий берет-то ему зачем? Дик отвернулся, плотно сжав губы, не желая ввязываться в беседу с данным эром, который теперь еще и начал зачем-то прикидывать короткие плащи. Вот уж ему они точно не по размеру, это больше бы подошло детям младше Дика по возрасту. Подмастерье робко сообщил графу Лэедеми об этом, тот тут же оставил в покое несчастные плащи и заработал негромкий фырк старшего брата. Дик решительно не понимал, что за представление тут устраивал граф Лэкдеми, но не собирался принимать в нем участие. Ему было не до того — граф Савиньяк в это время озвучивал требуемое — несколько повседневных костюмов в дорогу, достойных юноши из благородной семьи на первое время. Дик снова сжал губы. Ну сколько можно уже тыкать носом в то, где он родился и что здесь принято носить? Удобно и тепло, вот что было важно на севере. А красота дело десятое. Здесь не принято цеплять на себя весь цветовой набор, как, говорят, делали люди юга. Когда дело дошло до мерок, Дик шагнул вперед, все еще полыхавший ушами. И до боли закусил губу, когда рубашку пришлось все-таки снимать, чтобы подобрать что-то повседневное. Над ухом зашипел, прямо как кот Леворукого, которому отдавили хвост, граф Савиньяк. В зеркале Дик видел застывшего со шляпой в руках графа Лэкдеми. Он и сам представлял, как выглядит его несчастная спина. — Снимайте мерки, мэтр, мы зайдем через несколько часов. В вашем городе же имеется лекарь? — голос Лионеля Савиньяка был безукоризненно спокоен, Дик почти ему завидовал. Сам он старался стоять ровно и не вздрагивать, когда к нему подходили, чтобы сделать замер. Дик не вслушивался в разговор. Почтенный мэтр, явно шокированный увиденным, сообщил и о лекаре, и сам же раскрыл какие-то применявшиеся в семье мази, которые должны были облегчить боль. Дик едва не фыркнул, пытаясь представить опекуна и его брата, лично смешивающими выданные им пропорции разных трав. Делать им было больше нечего. Дик порадовался тому, что ему дали возможность все-таки переодеться в явно великоватую рубашку и по размеру штаны. Так было хотя бы не стыдно перемещаться по улицам городка. Пусть его тут бы и не узнали, так далеко от дома Дик все-таки не выбирался, но все же приятного мало было слушать насмешки окружающих. Это графы Савиньяки надорского не понимали, в отличие от него самого. — Идемте, Ричард, — Дик непроизвольно дернулся, как от удара хлыстом, когда к нему обратился непосредственный опекун. Он снова шарахнулся от руки, причем сделал это так резко, что врезался плечом в дверной косяк. Плечо заныло от такого столкновения, Дик позволил себе лишь поморщиться, прежде чем все-таки выйти правильно. Дик не заметил печальный взгляд Эмиля, направленный в свою сторону. И тем более не обратил внимания на зло щурившегося Лионеля. Ну а если бы случайно уловил, то лишь сильнее бы испугался — ничего хорошего в свой адрес он от них не ждал.