– Что.. Что ты тут делаешь? – спрашивает трясущаяся от страха девушка, чье лицо теперь сливается с белой одеждой, из-за чего обтягивающий шею ремешок красного цвета выделяется еще сильнее. Она до сих пор не верит во все происходящее с ней. Не верит собственным глазам, не хочет прислушиваться к чувствам и инстинктивно делает три шага назад, прижимая руки к скромной груди. Да, Рукия действительно не верит во все происходящее с ней, но высокая, худая и почти неестественно большая фигура вовсе не требует от нее веры. Вместо этого она внушает липкий, первобытный страх. Тот самый животный ужас, который испытывает загнанная в угол добыча. И когда яркая полоска света за спиной вполне улыбчивого мужчины пропадает, а массивные ворота закрываются, у Рукии подкашиваются ноги.
Ичимару Гин отрезал последнюю надежду на свежий воздух и ясный свет, которого не приходится ждать у небольших окон в том месте, где содержат Рукию Кучики – предательницу. Учинившая беспорядок шинигами, которая умудрилась отдать свои силы какому-то там человеку, которые буквально недавно явился по ее душу со своими друзьями. Вторженцы обратили на себя достаточно внимания, поэтому Гин без проблем проник в это неуютное местечко, желая увидеться с Кучики лично. Конечно, этого не было в плане Айзена, однако в этот раз Гин и вовсе не сверялся с ним. В этот раз в его гениальной голове была собственная идея, почти забава, которая в силу его характера могла показаться другим жуткой.
– Полагаю, ты уже слышала последние новости? – с привычной усмешкой и выразительной для капитана мимикой обращается к ней Гин и разводит руки в стороны. – Эх, тебя пришли спасать слишком быстро. А ведь я хотел побыть героем. Спасти тебя самостоятельно. ~
– О… О чем Вы говорите? – спрашивает пленница, прижимаясь спиной к противоположной от мужчины стене. Ее пугает сама мысль о нахождении с ним в одном помещении. – Я не просила их об этом… Я просила их не приходить за мной!
Будь рядом Ичиго или Ренджи, то Рукии достался бы крепкий подзатыльник за такие слова. Наивные и добрые оболтусы часто встречались (и еще встретятся) с этой ее стороной, за которую Кучики многие ценят: справедливая, храбрая и смелая девушка, готовая принять удар на себя. Сейчас это было похоже на один из тех случаев, и ребята подумали бы, что ее просьбы – почти мольбы – должны спасти именно их жизни. Все-таки аудиенции с капитаном третьего отряда тяжело добиться, а она просит Ичимару Гина лично не трогать их, говоря, что они могли просто не так ее понять.
Но рядом с ней не Ичиго или Ренджи.
Ичимару Гин прекрасно понимает кого именно Рукия пытается спасти. Свою маленькую, хрупкую душонку, которая прямо сейчас в его талантливых и жестоких руках. Все равно что птицу в золотой клетке могла потревожить хищная змея, которая каким-то чудом проникла в маленький домик, сделав из него настоящую камеру ужасов. И в этой камере ужасов Рукия рассчитывала выторговать хотя бы что-то не из-за своего эгоизма, а из-за страха. Страха перед капитаном третьего отряда.
– Я тебя не виню, – ласково и вкрадчивого продолжает Гин, в одночасье оказываясь рядом с Рукией. Его холодная ладонь ложится на ее макушку. Он аккуратно ее поглаживает. – Я правда хочу тебя спасти. Видишь ли, твои друзья пришли очень кстати, поэтому винить я их не буду.. Однако мне бы не хотелось расставаться с тобой именно сейчас, когда капитана Айзена убили. Мне кажется, это мог быть кто-то из них… М? Ты стесняешься посмотреть мне в глаза? ~
Тихий смешок эхом проносится по высокому помещению, и его жесткие, сухие пальцы приподнимают темную головку выше, вынуждая встретиться с ним взглядами. Его взгляд смотрит не просто ей в глаза, Гин будто смотрит куда-то дальше, исследует душу, протягивает свои холодные руки к ее самому теплому, нежному чувству, чтобы вырвать его и забрать.
Рукия его всегда ненавидела. В те редкие моменты, когда им удавалось пересечься, с ними непременно был кто-то третий. Будь то брат или Укитаке-сан, Рукия была спокойна хотя бы из-за посторонних людей, но даже в таких случаях она ненавидела Гина – всего Ичимару Гина, его душу, талант, намерения. Разговор с ним был похож на издевательский допрос, а ощущение того, что тебя лижет змея появлялось даже от брошенного вскользь «Добрый день», поэтому в свое время Кучики избегала и этого. Если бы кто-то в свое время обратил на это внимание, если бы брат оказался более чутким, если бы Укитаке-сан…
– Впрочем, сейчас мне будет достаточно и твоей компании, – вновь отзывается Гин, отпуская Кучики и просто возвышаясь над ней всей своей худощавой фигурой. – Прошу тебя, сними свое кимоно.
Рукия замерла и перестала дышать. Она убеждала себя в том, что ей просто послышалось, что это лишь игра ее воображения. Сюрреалистичный страх настолько крепко вцепился в ее шею, что она просто с ума сошла от давления чужой духовной энергии и этой тяжелой, вязкой и пугающей атмосферы. Она должна была быть казнена, она уже даже смирилась с тем, что ее жизнь как шинигами окончена, так почему сейчас ей стало так неуютно и страшно? Почему сейчас она так отчаянно жаждет сохранить свою жизнь?
Ее руки касаются изящной ткани, но она делает все с точностью наоборот: сжимает стройные ножки, кутается в кимоно сильнее и поднимает перепуганный взгляд на Гина, который уже не улыбается.
– Н-нет….
– Что? – прерывает он тихий ответ, вновь ухмыляясь и подаваясь вперед так, чтобы нависнуть над ней всем своим телом.
– Я н-не буду этого делать… Убирайся, поди прочь! – выкрикивает Рукия все то, что вертелось у нее на языке в лицо капитану, за что получает хлесткую пощечину, которая откидывает ее на кровать. Жесткая, неудобная кровать, как оказывается, прекрасно амортизирует удар. Ее лицо прожигает болезненный жар, а щека стремительно краснеет, пока в глазах собираются слезы. Но если она ждала именно этого, то все самое страшное уже позади.
Главное не зарыдать, главное не зар..
– А я-то думал ты намного разумнее, – усмехается мужчина, стягивая занпакто с пояса и оставляя его у стены, – чем твои друзья. Вообще-то я не фанат насилия, драк и убийств. Но разве положено разжалованному офицеру вести себя подобным образом?~
Издевательски пожимая плечами и засучивая рукава своей униформы, Гин медленно подходит к зажимающейся в угол девушке. Это же должно было кончится, так почему? Он уже отнял у нее всякую надежу, напугал до полусмерти и даже ударил – все это на его совести, на его руках, так зачем ему убивать девушку, которую должны казнить? Это просто ненормально.
– Если захочу, то я могу тебя спасти. Ты ведь об этом думала, когда я сюда пришел, так? – обескураживает он ее вопросом, касаясь указательным пальцем чужой груди. Она умудрилась пропустить момент его приближения, и Ичимару Гин готов был воспользоваться даже секундной слабостью одной миниатюрной девушки, плавно проводя пальцем вниз, цепляя края чужой одежды и оттягивая ее все ниже, и ниже. Открывая все больше и больше обнаженного, красивого и полного изящества тела, которое так тщетно пытался спасти Ичиго. – И тебя, и твоих друзей.
Его руки прижимают девушку к кровати только в тот момент, когда на ней не остается одежды. Обнаженная и красивая девушка кажется особенно красивой именно в тот момент, когда стыдливо пытается прикрыться, задирая голову повыше, чтобы не дать волю слезам. Она просто не может позволить себе разрыдаться перед этим чудовищем, которое ждет именно этого. Закусывая нижнюю губу до крови и изгибаясь в спине с одной лишь целью – выбраться, – она отводит взгляд в сторону и тихо произносит:
– Спаси.. Меня..
– Оу, ты все же решилась? – моментально приближаясь к ее личику интересуется Гин, однако вместо ласки получает густой плевок в лицо.
Смешанная со слюной кровь. Теперь понятно ради чего Рукия так старательно кусала свою губу, но этот жест сопротивления – судорога травоядного в лапах своего хищника. Ее глаза все еще суетливо бегают в страхе, ожидая второй хлесткой пощечины, пока губы в каком-то трансе шепчут:
– Спаси.. Меня.. Ичиго…
– Оу.. Ну тут ты немного не угадала. ~
Вместо пощечины на хрупкой женской шее сжимаются крепкие и длинные пальцы, а сама Рукия отчаянно пытается отпихнуть от себя мужскую фигуру. Но эта худоба слишком обманчива, она понимает это почти сразу, потому что Гин не придушивает – он ее по-настоящему душит, не позволяя сделать вдох. Ее борьба его только веселит, сильнее раззадоривает, когда глазки Кучики закатываются, а у рта собирается слюна, потому что девушка отчаянно, остервенело хочет дышать. Ее борьба кажется ему сексуальной, ее движения обретают все больше плавности и покорности, поэтому хватка ослабевает постепенно, давая Рукии возможность прогнуться в спинке посильнее.
Выпирая пусть и небольшую, но сочную и красивую грудь, на будто и вовсе забывает о нем, жадно глотая воздух и вываливая влажный язычок. Металлический вкус крови на пухлых губках неприятно саднит, но она не вспоминает о нем, когда в ее губы впивается этот наглый капитан. Конечно, намного проще, когда она сама открывает свой ротик.
– ММ! Мхм-х…!
От ее громких мычаний ничего не меняется, и его язык нагло вторгается в ее неподатливый рот, сплетаясь с ее язычком. Рукия укладывает руки на его плечи и хочет прикусить его, сомкнуть зубы посильнее, но тот предусмотрительно хватает ее за мягкие щечки свободной рукой и просто не дает нижней челюсти сомкнуться. Вместо этого он продолжает ее целовать, придерживая за голову одной рукой и укладывая вторую руку на сочную грудь, которую он стискивает и вызывает очередную бурю негодования в виде пронзительного крика, который напоминает стон. Это работает как сигнал, и Гин приподнимается, а к своему ужасу на лицо Кучики капает что-то теплое и жидкое. И стоит ей приоткрыть глаза, как опасения оказываются хуже любого из возможных вариантов.
Это кровь.
Ичимару Гин, чертов ублюдок, прикусил собственный язык, посмеиваясь над чужим страхом. Он может ее ранить, может ранить даже себя, если захочет, но она – нет. И именно он решает, чья кровь прольется, а Рукия может просто ждать и надеяться.
На что?
– Это было бы опасно, да? – перехватывая ее запястье и подводя к своим губам, он издевательски медленно ведет языком вдоль ее кожи, оставляя влажную полоску крови. – Ты ведь хотела его откусить совсем? ~
– Почему Вы это делаете!? За что Вы так со мной! – вновь взрывается Кучики, в голосе которой уже слышатся слезы. Но она до сих пор держится, извиваясь под Гином и пытаясь его сбросить с себя. – Я ненавижу Вас!
На секунду это прекращается. За секундой тянется еще одна и еще, а после наступает целая минута его бездействия, в время которой Гин уже не улыбается. Вместо этого он по-детски глупо осматривает помещение, пока с его губ по подбородку стекает тонкая ниточка крови, капая на лицо Рукии. И спустя целую минуту напряженного молчания его ухмылка возвращается к нему вновь.
– Ты тянула время, я прав? ~
У Рукии нет на это ответа. Ее взгляд совершенно пуст, а тело моментально потеряло всякую силу и жажду к сопротивлению, поэтому ей требуется еще пара секунд.
Просто чтобы заплакать.
***
Ичимару Гин добивается своего ровно в тот момент, когда Кучики Рукия теряет всякую волю к сражению. Третий отряд символизирует отчаяние и безысходность не случайно, об этом все знают более чем прекрасно, но теперь Рукия знает это лучше остальных. Намного лучше.
Когда ее нагло переворачивают на кровать лицом вниз и утыкают красивым личиком в подушку, она – не по своей воле – гибко прогибается под сильными мужскими руками, оттопыривая бедра назад. Ее нежная, красивая кожа тут же покрывается синяками, когда опытный и безжалостный капитан прижимает ее ближе к себе, не смея отпустить дальше нужного. И как только она оказывается достаточно близко, с ее уст срывается жалобный стон, который только сильнее возбуждает мужчину, его интерес к сексуальному телу заключенной.
Помещение наполняется звуком глухих хлопков и стонов. Учащенное дыхание Рукии, скрип неудобной и жесткой кровати. Почему-то сейчас она не ощущает себя настолько ужасно, даже когда Гин позволяет себе шлепнуть ее с хлестким звуком по упругой попке, а после с привычной для себя резкость вжать личиком в подушку, с каждым разом все грубее и грубее входя в нее с одной лишь целью – потешить самого себя, сломать физически и морально. Поэтому ее стоны невозможно спутать со стонами наслаждения, ведь это стоны боли и отчаяния, которые сопровождают ее на протяжении всего процесса. И стоит ему закончится, как Гин в привычной манере поправит ее прическу, пристраивая лицо с хитрым лисьим прищуром рядом.
– Ты уж прости, Рукия. Просто без этого было бы совсем не интересно. ~
Он скромно целует ее в щеку, будто только что не насиловал. Он спокойно отходит, поправляя капитанское хаори и утирая испарину со лба. И с тем же хладнокровием переворачивает Рукию на спину, держа над ее телом обнаженный клинок, который хищно поблескивает в ее сторону. Как раз в район солнечного сплетения, в которое он еще недавно упирался пальцем.
– «Пристрели ее.»
Мягкое и податливое тело слишком легко принимает в себя быстрейший занпакто всего Общества душ. Из-за разницы в росте и стройности лезвия брызг крови практически нет, поэтому Ичимару вновь улыбается, опускаясь ниже и погружая в разрез два пальца. Ему кажется, что он может прощупать не только мышцы, но даже ощутить еще пульс бедной девушки, ее сердцебиение и даже дыхание. Какая злая ирония для того, кто не любит насилие всем сердцем, залезая в чужое тело руками самым неестественным образом. Вытирая клинок о кровать свободной рукой, он зажимает двумя пальцами небольшой кристалл и лишает Рукию этого сокровища, которое должен был спустя время забрать Айзен. Разумеется, на его руке есть особое устройство, которое могло бы сохранить ей жизнь, но он все равно пронзил ее грудь клинком, погружая ту в ослабленный сон. Она и так измучена морально, психологически, поэтому боль от точного разреза похожего на выстрел ее даже не будоражит.
Ее боль просто непостижима.
***
Совет 46 – это место, в котором для соблюдения всех деталей плана идеально подобрано все. И Господин Айзен лично восседает в пустом здании, дожидаясь лейтенанта, а для кого-то и капитана, – Ичимару Гина. Тот не заставляет себя ждать.
– Ты задержался, Гин? – с должным спокойствием спрашивает Айзен, но после удивленно ведет бровью в сторону. – У тебя на лице кровь.
– Ох? Должно быть язык прикусил. Какая морока со всем этим, да?
И с привычным хитрым прищуром он просто утирает край губ черной униформой. Он знает что-то, чего не знает даже Айзен.
