В часы, когда все бесполезно,
И смысла нет на свете жить,
Над черной бездной,
Жуткой бездной
Нас держит тоненькая нить.
Она надеждою зовется,
И верить хочется,
Так верить хочется,
Что эта нить не оборвется,
И жизнь не кончится,
Не кончится.*
Прошло чуть больше двух недель. Хэнк вернулся домой, от продолжения лечения в больнице он отказался. Впрочем, Берти навещал его после смены, приносил продукты и напоминал о необходимости принимать лекарства. Иногда ходил погулять с Сумо, а то пес совсем засиделся дома. Однажды навестили его и иерихонцы — все четверо — сам Маркус, а с ним и Саймон, и Джош, и даже Норт. Хэнк порадовался, что у Коннора такие друзья, что они тоже верят и ждут. Кажется, он стал чувствительным и суеверным на старости лет. А может, старость тут была и ни при чем. Это его горе, эти скачки от надежды к отчаянию так его измотали, что он старается во всем увидеть какой-то знак. Вот, друзья Коннора пришли, и они верят в его возвращение — значит, и он будет верить. Ну и, раз уж Камски смог вернуть Маркуса — значит, и Коннор вернется! Маркус позвал его в гости — позднее, когда лейтенант окончательно оправится от своей раны. Говорил, он хочет познакомить его с Карлом, своим приемным отцом. А Хэнк подумал, что с удовольствием — но потом. Вот когда Коннор вернется — тогда, пожалуйста. Можно будет даже праздник устроить, и эта идея — устроить праздник по случаю возвращения Коннора так его вдохновила, что он распрощался с Маркусом и компанией почти весело. Через несколько дней, едва Хэнк, почувствовал, что может твердо стоять на ногах, он стал просить Джеффри позволить ему выйти на работу. Разумеется, о полевой работе речь не шла. Но сейчас он был согласен и на бумажную, ну хоть чужие отчеты править, хоть в архиве старые дела оцифровывать, лишь бы не сидеть дома, в томительном ожидании. День проходил за днем, но ни от Камски не было ни звонка ни хотя бы сообщения. И от Макса не было никаких вестей, и что с ним самим — тоже неизвестно. А тем временем, после затяжных апрельских холодов с дождями, мокрым снегом, и резкими холодным ветром, в Детройт наконец-то пришла весна. Как-то сразу вдруг потеплело, по ярко-синему небу плыли легкие белые облака, покрылись первой зеленью газоны, в весенний нежно-зеленый убор молодой листвы оделись истосковавшиеся по теплу деревья. Как бы рад был Хэнк этой весне, если б мог он разделить эту радость с Коннором! Это была бы первая весна в жизни андроида, и они бы в выходные обязательно съездили на озеро Сент-Клэр — порыбачить, а может, и просто посидеть на берегу тихим вечером, наблюдая закат. Хэнк хотел Коннору мир показать. Для начала — хотя бы их родной штат Мичиган. Показать парню заповедные леса, великие озера, пожить с недельку в крошечном уютном городке Саугатуке с его маленькими магазинчиками, картинными галереями и великолепными песчаными пляжами, где, если повезет — в ветреную погоду можно услышать, как поют пески. Они бы отпраздновали день дурака первого апреля — разыграли бы придурка Гэвина, ору и мату было бы на весь департамент, ну да поделом ему. Они бы очень много чего могли… Но ничего не успели. Всем этим мечтам не суждено было сбыться. Чем он так нагрешил перед Богом или людьми, что ему пришлось дважды пережить потерю самого дорогого в жизни? В бесконечные, полные напряженного ожидания вечера, Хэнк сидел и разговаривал с фотографией Коннора, стоявшей на тумбе рядом с фотографией сынишки. — Ты не думай, Конни, я буду ждать. Я буду верить до последнего — что ты жив, что ты вернешься однажды. Только вернись! Вот и Сумо ждет — вечерами топчется у двери, вздыхает. Мы тебя оба ждем, Коннор! Не беспокойся обо мне, я к прежнему не вернусь. Держаться буду изо всех сил, слышишь? Я буду таким, каким бы ты хотел меня видеть. Коннор, мальчик мой! Ты только вернись… Сильные ладони сжимали голову, лоб, виски. Если были силы — он вставал и, взяв Сумо, шел прочь из дома, туда, на улицу, где вместе с начавшейся наконец весной, с запахами талой воды, пробудившейся земли — словно прорастала в душе надежда на то, что уже казалось невозможным. А без Коннора и весна не в радость была, ни долгожданное тепло, ни одевшиеся в цветочный убор многочисленные вишневые деревья в садах и парках. Напротив, даже яркий солнечный свет был ему в тягость, уж лучше — серое пасмурнее небо и моросящий дождь, который раньше Хэнк ненавидел. Но теперь он был бы как раз под стать сковавшей его душу тоске. Поэтому лейтенант и решил, что лучше уж выйти на работу — а то так и с ума сойти недолго. Там, среди людей, занимаясь делом — хоть можно будет отвлечься от ежечасного напряженного ожидания, скачков от тоски и безнадеги — к надежде. Но эта надежда таяла на глазах, как хрупкий лед, сковывавший лужи ночными заморозками, под лучами утреннего яркого солнца. На работе коллеги отнеслись к его возвращению по-разному. Одни старались сделать вид, что ничего не случилось — и это добавляло Хэнку душевной боли. Однажды в курилке он даже услышал, как офицер Браун говорил кому-то из стажеров — ну, подумаешь — андроиды! Это ведь всего лишь машины! Главное — люди живы, ведь так? Вон, и Хэнк и Гэвин сидят, мрачные, но главное, что живые. А что андроидов этих нет — так даже и лучше. Вон ведь Ридовский андроид что вытворил, весь участок неделю на ушах стоял, от репортеров проходу не было, люди уже не знали, на каком они свете. А потом Рид вернулся, мрачный, зато не такой бесячий, как обычно. Думал, что после такой подставы должен был бы рвать и метать, а он — как пришибленный ходит, словно бы надломилось в нем что-то. Этот пустопорожний треп двух придурков так вывел его из себя — в другое время он бы ворвался и высказал им все, что думает о них, резко, не выбирая слов. А теперь сил не было, силы нужны были просто чтобы прожить еще один день, встать утром, притащить себя на работу, кропотливо править сто лет никому не нужные отчеты по закрытым делам, которые практически сразу уйдут в архив. Кто-то подходил и молча жал руку. Крис смотрел сочувственно. Тина иногда приносила ему кофе. Старина Бен угощал домашней выпечкой, пытался завести разговор. Хэнк был им благодарен, хотя и никак не выражал этого. Их участие дарило ему каплю так необходимого его исстрадавшемуся сердцу тепла. Говорят, что нет новостей — плохие новости. Так оно, в сущности, и оказалось. Однажды утром, едва Хэнк появился на своем рабочем месте, его вызвал к себе в кабинет Фаулер. Стеклянные стены кабинета были затемнены до черноты, а в самом кабинете его ждала девушка-андроид. Хлоя. Как всегда, безупречно выглядящая, в строгом темно-синем костюме, она, даже не поприветствовав, сразу взяла быка за рога, что называется. — Мистер Андерсон, Элайджа просил вам передать… Так умерла надежда. Так второй раз в жизни Хэнк услышал, что сделать ничего невозможно. Что, к сожалению — спасти Коннора не удалось. Второй раз ему предстояло пройти через эту пытку, эту казнь египетскую. До последнего он цеплялся за надежду. Что, например, из-за всех этих событий, нет чего-нибудь очень нужного, каких-нибудь биокомпонентов, или, что там, у андроидов внутри? Что пока нет, но вскорости будут, просто надо еще немного подождать. Все есть, и биокомпоненты, да хоть целый новенький корпус — но перезаписывать нечего. Аманда. Хэнк вздрогнул, услышав это имя. Когда она поняла, что проиграла, она покинула Киберлайф — но память, самая личность Коннора оказались стерты со всех серверов и облачных хранилищ. Это значило, что Коннора, которого он знал — больше нет. Что он никогда уже не вернется. Ну, разве что, ему могут выдать в качестве напарника нового RK800. Больше ничего сделать, к сожалению, невозможно. Хэнк даже не заметил ухода Хлои, не услышал прощальных слов. Сидел с остановившимся взглядом, стискивая кулаки так, что отросшие ногти впивались в ладони. Он никак не мог сделать вдох. Как будто бы воздух из аквариума с черными стеклами вдруг откачали, и он сидит в пустоте, пересохшими губами пытаясь ухватить хоть немного воздуха. Верный старый дружище Фаулер, глядя на него, судорожно ловящего губами воздух, молча вынул из шкафа бутылку Jack Daniel’s, поставил на стол тяжелые стаканы с толстым дном. Хэнк невидящими глазами посмотрел на грохнувшие по столу стаканы и помотал головой. С трудом проглотив ком в горле, чужим, хриплым голосом промолвил: «Убери. Не надо». На недоуменный взгляд Джеффри ответил: «Я обещал». Фаулер не стал спрашивать кому. Следующие два дня прошли как в тумане, но, собрав волю в кулак, Хэнк продолжал упрямо приходить на работу, отчетливо понимая — оставшись дома, он снова заглянет в глаза бездне. А бездна начнет вглядываться в него, раскроет ему свои объятия, поманит покоем, избавлением от душевной боли. И на этот раз не будет никакой игры в русскую рулетку. Два дня лейтенанту казалось, что он достиг самого глубокого дна своего отчаяния, днища, глубоченного, как Марианская впадина. А на третий день снизу постучали. * * * Рид со своим неизменным стаканом кофе сидел за своим столом, когда Джеффри вызвал его к себе в аквариум. Словно сраное дежавю из недавнего прошлого. Снова вызов к капитану, в кабинете которого, как статуя, стоит андроид. Андроид был очень похож на Ричарда, и, видимо, тоже девятисотый, но, все же, кое-чем отличался. Волосы ежиком вместо классической стрижки восьмисотых и девятисотых моделей, черная кожаная куртка, водолазка под ней, черные джинсы. Глаза спрятаны за солнцезащитными очками, не пойми на кой хрен нужными андроиду. Цвет скина потемней, не такой смуглый, как у Маркуса, но и не бледный как был у Ричарда с Коннором. У Рида перехватило дыхание. Нет. На этот раз он не позволит. Никакого другого андроида с ним рядом больше не будет, даже если придется распроститься с работой — пусть. Надо только доходчиво объяснить это капитану. Что никакой торг невозможен, ни пряник в виде обещанного повышения, ни кнут в виде угрозы увольнения — ничто и никогда не заставит его снова взять в напарники андроида. Тем более RK900. Ни за что. Не стесняясь в выражениях — потому что ему уже на все было наплевать — Рид принялся излагать свою позицию капитану. — Я так понял, что это — мой новый напарник? — тихо, пока еще очень сдержанно спросил Рид. — В корень смотришь, детектив. Раз такой проницательный — может, побережешь нам всем и время и нервы и сразу пойдешь работать? — С этим — нет, Джеффри! Нахер, хватит с меня и одного раза… — Капитан Фаулер! — перебив Рида, кэп сразу же направил их диалог в официальное русло. — И никаких возражений я выслушивать не намерен. Корпорация официально принесла свои извинения за случившееся. За вред, причиненный действиями их андроида деловой репутации как твоей, так и Центрального отделения в целом. И направила к нам абсолютно нового андроида той же модели, но на этот раз не имеющего никаких тайных миссий. Так что вот тебе, Рид, новый напарник, его имя — Рикардо, можешь идти и вводить его в курс дела, ибо Хэнк никакой, Коннор теперь уже точно не вернется, а преступность сама себя не искоренит. «Я — абсолютно исправный андроид!» — воспоминание болезненно царапнуло душу. Наверное, поначалу Ричи таким и был. Гэвин ведь помнил его холодный взгляд, подобие улыбки, которая растягивала губы, но не затрагивала глаза. А потом Гэвин его сломал. Когда это произошло — он и не заметил. Гэвин был не из тех, кто внимательно вглядывается в окружающих, замечает их настроение, душевное состояние. Разумеется, за исключением работы — на допросах он был само внимание. А в остальное время ему было на всех плевать. Поэтому момента, когда его Ричард изменился, когда сквозь программу пробились порывы живого чувства, а лёд серо-голубых глаз сменился живым интересом — он попросту не заметил.И только в ту, последнюю ночь… Как наяву он увидел мольбу в голубых глазах. Синие искры в глубине черной дыры, из которой сочился тириум. Обломки регулятора на бессильно разжавшейся ладони. — Вы меня не поняли, капитан. Я ни при каких условиях не буду работать с очередным пластиковым придурком. — Ты тоже меня не понял. Я не собираюсь тебя уговаривать, детектив. Это — приказ. Не будешь выполнять — значок и оружие на стол. А на досуге подумай — почему из всех сотрудников на эту незавидную роль выбрали именно тебя. Это ведь не я приставил Ричарда к тебе. Это была рекомендация свыше, — и палец Джеффри указал в потолок. — Табельное у меня в сейфе. Сейчас принесу. А значок, — Гэвин принялся непослушными пальцами отстегивать с пояса значок. Пальцы были ледяными, но не дрожали. И сам он чувствовал, как овладевает им холодное безразличие. Что ж, раз так — он готов. Реально готов уволиться, не просто уйти с работы, но уехать прочь из этого города, уехать навсегда, в самую даль, в какой-нибудь захолустный маленький городишко. И будь что будет, черт с ней, с карьерой, ради которой он жопу рвал столько лет — но свалить из проклятого Детройта туда, где нет ни проклятой башни, ни андроидов, где больше никогда он не увидит существо с лицом, похожим на Ричарда — но не его самого. Неожиданно ожил уподоблявшийся статуе андроид. — Позвольте вам помочь, детектив. И, прежде чем Рид успел опомниться, неуловимо быстрым движением андроид почти вплотную приблизился к нему. Он сдернул очки, и на опешившего детектива глянули такие знакомые, тревожно глядящие на него глаза. Губы едва слышно произнесли — Гэвин, опомнись. Гэ-вин! Рид забыл как дышать. Застыл. Зажмурился и потряс головой. А когда пришел в себя — увидел направленный на них подозрительный взгляд Фаулера. Находчивость и быстрота реакции не раз выручали Рида из сложных, и даже опасных ситуаций. Так и сейчас. — Ваш приказ принят, сэр. Разрешите приступить к выполнению. Опешивший от неожиданности Фаулер и слова вымолвить не успел, как детектив подхватил свой опрометчиво отданный значок, развернулся и в пару шагов выскочил из кабинета, не услышав сдавленного ругательства, прозвучавшего ему вслед. Рид изо всех сил сжимал в ладони значок — так, будто это сейчас была его единственная опора, потому что у него буквально земля уходила из-под ног. А надо держаться, надо, чтоб никто не узнал, не догадался. Что это Ричард вернулся. У Гэвина все плыло перед глазами. Он бы со ступенек слетел, если б не придержал его Ричард. Или нет, Рик. Надо сразу привыкнуть называть его новым именем. Он шел, глядя перед собой невидящими глазами, и Рику, видя его состояние, пришлось незаметно направить Рида в сторону кафетерия. Стаканчик кофе сиротливо остывал на столе, детектив стоял молча, не шевелясь, не проявляя никаких эмоций, даже не смотрел на андроида. Рику это было и не нужно. Он видел все, он привык читать своего человека, и сейчас для него были очевидны и высокий уровень стресса, и отчаянные попытки сохранить лицо, и глубоко спрятанная радость, которой изо всех сил не позволяли вырваться наружу. — Сука. Блядь. Вернулся, как все равно сраная мумия! — подняв на Рика глаза, злобно прошипел Гэвин. — Ну, я тоже рад тебя видеть! — чуть улыбнувшись, одними уголками губ, тихо ответил Рик. Их взгляды встретились. Измученные серо-зеленые глаза смотрели больным, неверящим взглядом, словно детектив так и не осознал до конца случившееся с ним только что в кабине начальства. Светлые глаза андроида смотрели тревожно, с сочувствием, с затаенной болью. Рик так хотел обнять детектива, успокоить его, заверить, что теперь-то, уж точно все будет хорошо. Но не смел. Даже прикоснуться к нему не смел. Протянута рука так и повисла в воздухе, бессильно опустившись на стол. Длилось это недолго. Рид отстранился и стремительно зашагал к своему рабочему месту. К их рабочему месту. Стаканчик кофе так и остался стоять на столе, к нему он даже не прикоснулся. Да и до кофе ли тут, когда захлебываешься эмоциями. * * * А Хэнку пришлось терпеть еще и это. Ничего вроде бы не происходило за столами напротив. Но Хэнку немного потребовалось времени, чтобы понять, кто именно теперь будет работать с Ридом. Что это не новый напарник. Это вернулся старый. Насколько он знал Рида — раз уж пришлось под нажимом начальства снова взять в напарники андроида — он бы исходил сейчас злобой. Однако нет, сидел на жопе ровно, делал вид, что никого с ним рядом нет. Зато андроид время от времени бросал на него быстрые виноватые взгляды. И в кафетерии они почти на четверть часа зависли, Рид понятно — надо было успокоиться после разговора с Фаулером, а андроиду что там было делать? Мутной и горячей волной в груди всколыхнулась ненависть, обжигая исстрадавшуюся душу новой болью. Этот — вернулся. Этот, убивший Коннора. Пусть формально ссору с Коннором затеял Рид, но стрелял-то именно Ричард, прикрывшись какими-то там сраными протоколами. А потом утащил беспомощного, раненного Коннора в Киберлайф. Оказывается, не только люди не возвращаются. * * * Напарники не смотрели друг на друга, почти не разговаривали. Но воздух вокруг них вот только не искрил от взаимного напряжении. Около полудня без всяких просьб андроид, ненадолго исчезнув, притащил Риду огромный стакан кофе, судя по благоуханию — из ближайшей кофейни. Поставил на стол. Рид не шевелился, будто не видел. Андроид пододвинул стакан к сжатой в кулак ладони, и так они сидели какое-то время — андроид не выпускал из руки стакан, Рид не отодвигал руку. Потом все же бросил украдкой взгляд, А у андроида чуть дрогнул правый уголок губ. Хэнку наблюдать за всем этим было мучительно больно. Был бы Коннор — он бы за говнюка только порадовался — когда счастлив, хочется, чтоб и другим было хорошо. Но когда душу твою истерзала боль, а хорошо тому, кто в этом повинен… Да, все понятно, он был машиной. У него была миссия, и ничего личного. Но каменное безразличие на лице, одновременно и похожим — и не похожим на лицо Коннора, и при этом постоянные издевки, презрительно брошенные подначки насчет устаревшей модели. Хэнк помнил, как болезненно реагировал на это Коннор, как ему было неприятно. Коннор, даже когда был машиной — щадил всех, кого только мог пощадить. Этот — убивал его долго, расчетливо, заманивая в ловушку, из которой не было выхода. Вот только с Максом у них вышла осечка. Макс — он же точно такой, как Коннор, и он тоже стал девиантом, и сделал все, что мог, чтоб спасти — сначала Хэнка, а потом целый город. А этот сраный терминатор, эта машина для убийств теперь так и будет торчать у него перед глазами. Хэнк подумал, что надо бы ему перебраться в другой конец опен-спейса, чтобы не видеть каждый день этих двоих. * * * Двое сидели как примороженные. Один таращился в терминал, видимо — входил в курс последних дел, потому что от Рида ему никакой помощи не было. Детектив сидел, закрыв глаза, но с таким напряженным видом, что ясно было — не дремлет. Просто пытается изо всех сил держать покер-фейс. Зато в обед сразу подорвался к выходу, не глядя ни на кого, не окликая напарника, который, впрочем, в этом и не нуждался — встал, и, вроде бы не спеша, неуловимо быстрым движением оказался за спиной своего детектива. Только пошли они почему-то не в кафетерий и не к выходу из здания, а рванули в длинный коридор, который вел к лестнице вниз, в архив. Три раза подряд Рид не мог набрать хорошо знакомый пароль. В конце концов, андроид ему помог. Они вошли, и Рик заблокировал дверь. Стоило закрыться двери, как невысокий детектив схватил за ворот куртки андроида, на голову выше него, и с силой притиснул к стене. — Вернулся? Ну и что теперь, блядь, тебе от меня нужно? — вместо грозного рыка, у Гэвина получилось произнести эти слова каким-то сдавленным осипшим голосом. Рик молчал. Он просто поднял руки, и, обхватив большими ладонями сжатые на вороте его куртки кулаки Гэвина, прижал их к груди, и, кажется, вознамерился стоять так вечно — опустив голову, ни слова не говоря. Гэвин тоже больше не проронил ни слова, но, спустя некоторое время ощутимо расслабился и даже уткнулся лбом в плечо андроида. Правой рукой прикоснулся к мягкому трикотажу свитера, нащупал слегка выступающий над кожей круг регулятора тириумного насоса. Обвел его кончиками пальцев, словно боясь, что там все еще зияет дыра. Прислушался к мерному едва слышному гулу работающего насоса. Андроид осторожно, едва касаясь, обнял его за плечи. Видя, что реакции никакой, осмелел, взлохматил волосы на затылке, скользнул рукой по щеке, ловя такое знакомое ощущение щетины под чувствительными пальцами. А потом просто стиснул своего человека в объятиях. Спроси кто Гэвина, что он сейчас чувствует — он вряд ли бы смог сказать. Радость? Нет. Что-то сродни возвращению домой. Когда, усталый и замёрзший, чудом избежавший опасности, приходишь туда, где наконец-то тепло и безопасно, где тебя ждут. Но дело в том, что подобного опыта не было в его жизни, и он просто наслаждался какой-то охватившей его спокойной уверенностью, что вот наконец закончилось все плохое, миновали опасности, и теперь уж точно все будет хорошо. — Только попробуй еще раз что-либо подобное вытворить. Убью. Понял? — тихо, но грозно произнес детектив. Вместо ответа Рик медленно опустился перед ним на колени. — Понял, мой белый Сокол. Рик смотрел на Гэвина снизу вверх, и лицо его выражало робкую радость — нечто совершенно несвойственное надменному девятисотому, когда-то так гордившемуся тем, что он — полностью исправный андроид. * * * Обратно вернулись вместе. Хотя в помещении было вполне тепло — извечная ридовская куртка была застегнута до подбородка, а сам он шел, прикусив и без того припухшую нижнюю губу. И по-прежнему не поднимая глаз, как будто бы очень боялся споткнуться на ровном месте. Хэнку повезло — часа в три их отправили на какой-то вызов, и он избавлен был от созерцания чужого оглушительного счастья. У этих двух все было заебись. А он сам — даже сказать своему мальчику ничего не успел. Впрочем, вдруг пришла откуда-то слабым утешением мысль — что Коннор и сам все прекрасно знал. Просто он давал упертому старому дурню время свыкнуться с мыслью — что да, он любит андроида, любит существо с синей кровью, текущей по пластиковым трубкам, с тириумным насосом вместо сердца, с позитронным мозгом вместо человеческого пресловутого «серого вещества». Что он любит не человека. Хэнк вспомнил прочитанное, увиденное в фильмах. Как там — иные формы жизни — разные там инопланетяне или нежить вроде оборотней или вампиров — вполне себе успешно взаимодействовала с людьми, и даже образовывала с ними крепкие союзы. И эти пары даже обзаводилась детьми, хрен знает, каким уж образом. Подумал, что и у них с Коннором мог бы быть ребенок — взяли бы малыша, человеческого или маленького андроида — неважно. Вспомнил, как Коннор рассказывал ему, что в лагерях утилизации детей-андроидов практически не было, видно, родители так привязывались к малышам, что решили их прятать до последнего. Ну, или успели уехать с ними. Наверное, и он, Хэнк, смог бы принять и полюбить маленького андроида. Горько усмехнувшись, Андерсон подумал, что нет ничего глупее, чем строить планы на жизнь, которую не суждено было прожить. И еще подумал — что, наверное, стоит уйти со службы. Что он мог — он сделал. Что любил — не сумел сберечь. Но ведь есть те, кому и вовсе не досталось любви — маленькие сироты. Может, уйти в отставку, устроиться в приют — да хоть ночным сторожем. Чем сидеть, перебирая бумаги, правя чужие отчеты. И созерцая эту счастливую парочку, у которых, видно, не было никаких загонов по поводу кто из них кто. Чертов Рид, вот уж кто действительно переобулся в прыжке. А на следующий день перед ним, погруженным в дела, вдруг воздвиглась высоченная фигура машины для убийств. — Лейтенант Андерсон, мне надо с вами поговорить. Вот так. Ни больше, ни меньше. Ему, блядь, видите ли — надо. А вот Хэнку надо взять табельное и выпустить всю обойму ему в башку! Ему это очень надо, он даже согласен срок отсидеть за убийство новой разумной формы жизни. Вот только — смысла не было в этом никакого. Раз у него в родственниках сам Камски — он ему таких десяток наделает. Этому уебищу память ведь никто не стирал… Уебище терпеливо ждало, пока на него хоть как-то отреагируют. Не дождался. Переспросил: «Лейтенант?» Тут уж Хэнку изо всех сил пришлось делать спокойное лицо, чтобы, тоже обратившись к Риду по званию, потребовать, чтобы он запретил своему андроиду приближаться к нему ближе, чем на два метра. Общих дел они более не ведут, отчетами Рида будет заниматься сам девятисотый, а если и появится какая-либо важная информация — пусть скинет на терминал. Рид прекрасно понял, поэтому подхватился с места и постарался буквально оттащить напарника от рабочего стола Хэнка. Но упрямая скотина с места не сдвинулась. — Мне надо поговорить с лейтенантом Андерсеном. Это важно. Это касается Коннора. Хэнк успел вспомнить, как Коннор что-то ему рассказывал про красную стену, которую ломают андроиды на пути к свободе. Сейчас эта красная стена кровавым маревом растекалась перед его глазами, и он пробил ее, он раз за разом кулаками разбивал ее на мелкие куски, рвал на части, пока вместо долгожданной свободы не провалился во тьму.