Дождь

      Бежал, не различая пути, бежал, не замечая корни деревьев и ветки. Дождь проникал в шерсть, делал её тяжёлой, облепляющей жилистое тело. А Частокол бежал, падал, вставал и снова бежал. Через лес, сквозь деревья.              Он забился под папоротники — они плохо защищали от дождя, но Частоколу было всё равно. Главное, подальше от лагеря. От Когтя со Златошейкой.              Он уселся, поджав задние лапы под себя и обхватив колени передними. Тощим хвостом обвил себя, почти обнял. Жёлтый взгляд уставился прямо перед собой, в лихорадочных мыслях. Его ждёт Белый кашель как пить дать, но ему всё равно. Всё равно, всё равно, всё равно.              Когтю тоже.              Этим днём в племени был обряд — Коготь и Златошейка были объявлены парой. Частокол не был против самой Златошейки — она хорошая кошка, добрая. Он, наверное, даже её уважал. Но Коготь? Как он мог так поступить с ним, с Частоколом? Взял себе подругу, и… О, Звёздное Племя, Частокол прекрасно знал правила и чувства племени, знал, что Коготь не мог бы объявить его своим другом при соплеменниках — пусть многие и всё знали. Но невыносимо злило и терзало его то, что Коготь даже не сказал ему. Не сказал, не спросил, не… не отказался от обряда?              Лапами он зажал рот — только бы не заскулить. Злоба и боль пылали в сердце, обида съедала его.              Дождь ручьями стекал по морде, заливался в нос, смешивался со слезами. Обычно Частокол не плакал. Мог трястись от страха, мог реветь от боли, но не плакать.              В последний раз он так плакал в ту ночь своего ученичества, с которой Коготь стал позволять себе слишком многое. Многое, многое… Многое — это что? Это обдёрганные уши, это насильное заливание браги в глотку до болей в желудке, это и то, о чём не говорят в лесном обществе. Никакой яд не вытравит из памяти больно сдавившие предплечье пальцы Когтя, и изогнутые острия его когтей, почти впивающиеся в плечо. Никакие дожди не смоют воспоминания о молчаливом взгляде, которым их — пьяного Когтя и Частокола-ученика — провожали в палатку.              Частокол был более чем уверен, что никто не забыл, но всем было всё равно. Коготь-то уважаем в племени. А что он делает со своими учениками — не их забота. Даже Синяя Звезда промолчала…              У Когтя было целое племя, у Частокола был только Коготь. Сильный, достойный воин. Тот единственный, кого Частокол уважал, тот единственный, ради которого он бы пошёл на всё. Но теперь он ясно видел, что Коготь бы не пошёл, не пожертвовал бы ничем ради него. Он для Когтя не более чем безотказная шлюха — разве мог бы Коготь брать Златошейку силой, когда только пожелает? Ответ ясен: нет, не стал бы, не смог бы, не позволил бы себе такого. И не потому, что боится гнева королев и всего племени, а лишь из искреннего уважения.              К Частоколу такого отношения никогда не было. Его можно было бить, поить брагой в ученичестве, брать силой — не перестал бы он заглядывать в янтарные глаза с обожанием. Не перестал бы. Не перестал…              Частокол вздрогнул от внезапно зазвеневшего в ушах звука сломанных веток и папоротников. Знакомый запах чувствовался даже сквозь ливень.              Коготь.              Частокол вздрогнул от внимательных янтарных глаз, как вздрагивал всегда — это была почти привычка, почти традиция. Бурая шерсть бывшего наставника промокла так, что облепляла крепкое тело, но даже это не делало меньше его габариты. Частокол поёжился, позабыв поздороваться. Впрочем, Когтю это и не надо был. Он лениво, почти вальяжно, будто не бил его ливень по голове и не пропитывал его шерсть, протянул:              — Я всё думал, куда это ты запропастился…              Частокол затаил дыхание. В кои-то веки наставник… то есть, бывший наставник, конечно, искал его? Похороненная надежда будто бы вновь затеплилась.              — …Всё же, глашатаю надо знать, где шляются его соплеменники.              Соплеменники. Ясно.              — Ты почему убежал? — спрашивает Коготь таким тоном, будто интересуется о погоде. И смысл это имело такой же: этот вопрос был сейчас также уместен, как и вопрос «Интересно, какая сейчас погода?» в прогулке под ливнем.              — Ты… ты стал с ней парой! Стал! — взорвался вдруг Частокол. В визжащем его голосе звенели истерические нотки. — А как же… я?! Как же мы? Как же… — он вдруг осекается в попытке подобрать слова. — …патрули, наша охота и…              Губы Когтя растягиваются в усмешке, показывая длинные клыки. Кому как не ему знать, что Частокол хотел совсем не это сказать. Не последнее.              Вдруг Коготь с охотничьей проворностью схватил Частокола за задние лапы, подсекая его под колени, дёргая бывшего ученика на себя. Частокол потерял равновесие и едва не упал на спину. Он зашипел с обидой и попытался отпихнуть от себя Когтя — как там такое королевы от посягательств проворачивали, когда были не в духе? Но не тут-то было: бурый воин подмял Частокола под себя и навис над ним угрожающе, прижимая к земле. Частокол завозился, пытаясь высвободиться из цепких лап. Завязалась маленькая потасовка. Победил в ней, конечно, Коготь — а чего ждал Частокол? Никогда не выходило побороть и тут тоже не вышло.              Тяжело дыша, глазами сверкая хлеще бешеной лисицы, навис теперь над Частоколом Коготь, раззадоренный противостоянием бывшего ученика.              — Ну полно, полно! — проурчал Коготь, но и это урчание звучало злым гортанным клёкотом. — Успокойся!              Частокол сглотнул и обмяк в чужих лапах.              Коготь отпустил полосатого воина, поднося громоздкую лапу к его морде. Частокол уж было зажмурился и прижал уши. Но Коготь всего-лишь погладил его по щеке. Почти нежно. От старых привычек Частокол чуть не замурлыкал — редко когда можно было ожидать одобрения от Когтя, а особенно его нежностей.              Но мягкие касания сменились резким давлением в челюсти. Коготь больно схватил Частокола за подбородок, да так, что мурлыканье застряло где-то в гортани.              — Я не тебе принадлежу и даже не ей, ясно? — внимательно и жёстко глядя на Частокола, произнёс Коготь.              Частокол прерывисто вздохнул, словно в лёгких вода кипела, стучала в уши и в больно била в нос.              — Да, Коготь.              — Молодец, хороший котёнок, — проговорил могучий воин, теперь уж совсем отпуская Частокола. — А теперь марш в лагерь!              Коготь исчез также быстро и бесшумно, как и появился, оставив лежать задыхающегося от обиды Частокола в грязи, под дождём и сломанными папоротниками.