— Ты не посмеешь уйти, Киллуа!
— Хватит разочаровывать свою мать, Киллуа. Хочешь повторить судьбу Иллуми?
— Аллука давно умер, как ты не поймешь, бесполезный?!
— Ты здесь навсегда. Это твой дом, Киллуа…
Заткнитесь уже! Хватит, хватит! Вы ошибаетесь! Вы ничего не знаете!
— Хватит… — кисть руки отмахивается от слов, будто от надоедливых мух. Спутанные волосы белыми прядями метаются по подушке, подрагивают губы. Парень хочет проснуться, хочет сбежать, хочет вернуться из холодного, темного поместья в теплую квартиру на девятом этаже. Чужие слова и руки лезут в лицо, противно лапая кожу. Собственные волосы мешают дышать, забиваясь колтунами в рот. Вокруг пляшут тени семьи, оттесняя его в угол. В самый край мира и сознания. Загоняют его в пучину убийств и пыток, манипуляций и смертей. Смертей близких людей. Из этой тьмы нет выхода. Сюда не достает солнце, и тепло никогда не проникает за каменные стены. Лишь отвратительные улыбочки на физиономиях на столом и дьявол в каждой из них. Никто не спасет его, никто не достанет, никто не позовет по имени просто так. Из этой тюрьмы уходят только мертвецами. Они — пример тому. Парень метается из угла в угол. Он бьется в толстые, плотные стены, сгрызает кожу с пальцев, раздирает руки в кровь. Он не хочет к ним. Его тошнит от одной мысли о блюдах на тарелках. Он не сядет за этот стол, не станет проклятым, не станет одним из них. Нет. Ни за что. Зрачки нервно бегают со стен на пол. Везде темнота. Сажа, смешанная с кровью, отваливается от стен кусками, падая ему под ноги, пачкает светлые ботинки. А потом ещё и ещё… Все рушится, тени встают из-за стола, стремительно приближаются. Куски падают ото всюду: со стен, потолка, рушится и сам пол. Он не может пошевелиться. Черная кровь, словно зыбучий песок, затягивает его внутрь дома, внутрь стен и гадкой плоти. Марает руки по локоть. Металл чувствуется на губах, тянет блевать, жаль нечем. Из глаз текут слезы, смешиваются кровью, попадают в пищевод. Тени стоят вокруг. Молчаливо. Их гнетущий, жадный взгляд чувствуется кожей. Липкий пот бежит по спине. Осознание, что он почти захлебывается в мазуте, наступает слишком поздно. Слишком поздно. Легкие наполняются черной дрянью, он теряет сознание. Сопротивление отступает, веки тяжелеют, и мозг почти отключается, в последний раз замечая повисшие над ним тени. — Братик! — кто-то берет его за руку. — Килл… — черная жижа вокруг становится водой, он жмурится от солнца. — Ты ведь мой друг, как я брошу тебя! — тело теряет вес, словно шарик всплывая на поверхность.Парень вскакивает, хватая ртом воздух.
— Проснулся… Опять кошмар снился? — спокойный голос окутывает сознание, внушает доверие. Он оглядывается, пытается почувствовать. Под ладонями мягкое одеяло, вокруг светлые стены. На них красиво бликует солнце. Светлая мебель и темные шторы на просторном окне. Еле чувствуется спокойный ветерок и гул машин где-то внизу. — Ты дома, у нас дома, — от неожиданности тело дергается. Страшно поворачиваться. Сердце стучит в ушах, адреналин бежит по венам. — «Но как?» — крутится вопрос на языке, пока из глаз бегут слезы. — Опять плачешь, я слишком живой для тебя… — хочется кричать, хочется плакать, хочется обнять. Он ведь знает, что человек перед ним умер. Так ему всегда говорили, так его лишили первого дорогого человека. — Мне говорили, что ты умер… — черные смоляные волосы спадают на плечи, струятся вдоль правильного силуэта, гипнотизируют. — Как видишь — тебе врали, — строгий костюм красиво сидит по фигуре. Последняя слеза падает на одеяло, пропадая в сером пятне таких же как она. Ветер из открытого окна новым порывом треплет волосы, и по спине бегут мурашки. Парень наконец решается поднять взгляд на лицо. Не в силах посмотреть хоть на миллиметр в сторону, зрачки жадно считывают каждый кусочек лика. Большие темные глаза, бледная кожа и острые черты — только они притягивают его к себе. Он ведет взглядом по линии челюсти, очерчивает подбородок и только потом понимает, что на самом деле это была его ладонь. Кончики пальцев касаются нежного, холодного мрамора. Боятся нажать сильнее, почувствовать в плоти жизнь. Голова слишком пустая, а взгляд наоборот — слишком голодный. Ощущение холода сменяется жаром тела, горячей крови, бегущей по венам, и живым сердцем. — Четыре года прошло, а ты… Ты до сих пор такой же ненасытный… — давясь от ощущений, усмехается мужчина. — Я так не смогу уйти, Киллуа… — Мне прекратить? — облизываясь, словно довольный кот, шепчет в самые губы парень. Такой живой и красивый, что мужчине сложно удержаться от поцелуя. Болезненно бьется сердце, и противный вкус жжется на языке. — Прости, Киллуа, но мне пора… — вязкая слюна с трудом попадает в пищевод, дергается кадык. Кожа вновь холодеет, тыльная сторона ладони гладит его щеку, успокаивает. — Ты ведь не умер… Ты со мной, да? — мужчина лишь слабо улыбается, вороша белые волосы. Неприятно липнет к телу одежда, и мерзкое чувство накрывает с головой. Противно пищит будильник. Вокруг светлые стены, светлая мебель и мягкое одеяло ощущается под ладонями как и всегда. Открытое окно колышет плотные темные шторы, ни единый луч солнца не попадает в комнату. Он дома. Он проснулся в постели, в квартире на девятом этаже. Проснулся дома, где больше не живет Иллуми. Где больше не живет Аллука. И куда больше никогда не зайдет в гости Гон. Он живет в квартире напротив парка на девятом этаже. Рядом с кроватью стоит тумбочка. А на тумбочке дневник и баночка таблеток, что выписал ему психиатр. Под подушкой находится черная ручка. На небольшой страничке дневника появляются слова. С задержкой ставятся точки и дрожат руки. Неизменное «Я думаю, он все же не умер…» венчает конец монолога, и книжка ложится обратно на тумбочку. Мозг стерильно чист. Сон забывается после последнего штриха чернил. Глаза вяло скользят по комнате и останавливаются на зеркале. Узкое и вытянутое в зеленой рамке оно смотрится чуждым для этой комнаты. В его зеркальной поверхности парень созерцает себя в полном одиночестве. Волосы за эту неделю сильно отросли, их концы свисают с плеч, кутая шею. Он касается своего лица в зазеркалье, как когда-то это делал Иллуми. Ведет по холодному фарфору кожи и узнает ощущения во сне. Сухие губы дергаются, и по комнате раскатывается тихий смех. — Это был лишь сон… — с тяжестью оседают слова, и пространство вновь звенит тишиной. Немой крик не может её нарушить.. . .
Когда наступает вечер Киллуа определяет по будильнику на телефоне. Гаджет вибрирует, оповещая что в семь часов нужно выйти на прогулку. Только тогда парень осознает, что весь день просто просидел в кровати, изредка отвлекаясь на выписанное лекарство. Встать с кровати на ноги сложно. Мышцы затекли, а сил практически нет даже на банальное подняться. Это предсказуемо, он ведь ничего не ел за день. Только вода и таблетки — такой рацион убьет его быстрее, чем он оправится. Тело сползает с простыней, струится на пол. Холод паркета ощущается почти родным, желание свернуться калачиком прямо тут настигает молниеносно. Он почти не в силах сопротивляться. За окном, там, в мире живых людей, повсюду загораются огни, шумят машины. Как ни странно, это не раздражает его, а наоборот — даёт сил. От тренированного тела осталось совсем немного напоминаний. Исхудавшие руки пронизывают множество вен, стоит попытаться подняться с пола. Звенит в ушах и первые пару секунд тело и мозг пытаются понять они где и как двигаться. Постепенно картинка становится четче — вот его фигура в зеркале, а вот комната позади. Заспанное, худое лицо. Высокий, острый силуэт. Длинные белые волосы, больше похожие на гнездо, и босые ноги — любоваться тут нечем. Он больше похож на призрака, нежели на человека. Желудок болезненно сводит, а казалось, он давно поел сам себя. Что ж, ничего не поделать, нужно поесть. Минута уходит на осознание в какую сторону идти и еще пять на дорогу. Тело не хочет слушаться, ноги, словно вата, подкашиваются на каждом шагу. Он пару раз падает на пол, сбивчиво дышит, проклинает физиологию. Но все равно встает, принципиально собираясь накормить организм. — Что?.. Пусто… — пугается собственного голоса, вновь слыша его эхо. Опасливо озирается вокруг. Никого нет, он один. Пора бы привыкнуть. Холодильник неприятно пищит, парень хлопает дверцей. Желудок все еще неприятно сводит, тянет вниз. Хочется запить, но вода не лезет в горло. Перспектива идти в магазин удручает, вновь контактировать с людьми нет ни единого желания. — Арх… — пальцы зарываются в копну, массируют, тянут волосы. В висках стучит кровь, отбивая только ей известный мотив. Внезапно потолок кажется слишком далеким, словно в замке. Стены рушатся, кусками падая на него. Слышится вой сирены и пол проваливается под ногами. девять этажей, он летит девять этажей вниз считая кресла. Одно, два, а вот это четверное синее. Интересно. Опять. Одно, два, шесть, восемь. Он летит слишком долго. Сирена замолкает, и он слышит шум водопада. Обломки здания вокруг парят, он словно в космосе. Вот его постель, вот стол на четырех человек и книги, что лежат под замком чужой комнаты. Игрушки, много игрушек летит на него: зайцы, панды, снова зайцы. Они тянутся к нему, его сковывает ужас. Тело парализует, немой крик улетает в мозг, диссонируя. Вокруг проносятся года, столетия, дни и минуты. Водопад шумит в ушах, слышится крик, смех, плач, строгий голос и зов. Он стоит на земле, вокруг поле. Большое, светлое поле. Голубое небо и далеко впереди одинокая скала. Там шумит водопад. Шаг — тихая мелодия разносится по воздуху. Шаг — мелодия меняется, играет в такт. Короткая трава звучит под ногами словно пианино. В лицо бьет ветер, в мозгу переливаются краски звуков: розовый, синий, зеленый, голубой, белый. Кто-то смеется. Он бежит со всех ног, обжигая легкие. Солнце заливает лицо теплом, окутывает лучами света. Смех — он смеется. Ему хорошо. Он рад, он счастлив. Скала всё ближе. Её тень острым концом разрезает поле, разрезает солнце, погружая их в прохладу. Он прыгает в тень, осматривает скалу — она не страшная, ни капельки. Скала стара и низка, она поросла лианами, мхом и блестела в брызгах маленького водопада. Скала была одна, она была стара и в ней появилась пещера. Большая, просторная и наполненная прохладной водой. Скользкие камни обрамляли озеро. Водная гладь была спокойна и нетронута, лишь тонкий лучик солнца, просочившийся сверху, бликовал где-то в середине. С высоты проросших лиан падали капли. Они пропадали в множестве таких же капель, не оставляя после себя и следа. Озеро словно засасывало их — ни ряби на воде, ни звуков. Парень сел на край, откинул голову назад, прикрыл глаза и выдохнул. Толкнулся руками. Словно съехав по горке, он упал в воду. Холодную, теплую и пустую. Луч солнца бил в глаза, и легкие наполнились водой. Он видел небо. Вокруг была трава, волосы были сухими, а рядом, на высоком холме, росло большое дерево. К ветке, что находилась на девятом этаже были привязаны качели. Ветер слабо колыхал их то вперед, то назад. Трава по холму стелилась под идущим к нему порывом. Он подхватил парня, подняв его ввысь по холму, и аккуратно посадил на дощечку. Необъятная крона закрывала солнце, отбрасывая огромную тень. Там, вдалеке, виднелся город. Виднелся его дом и их квартира. Там, где-то в окошке на кухне сидел Гон, играя с Аллукой в карты. Сестрица как всегда выигрывала. Он улыбнулся, покрепче схватившись за качели. А вот в другой комнате, в большом окне, спал он, и собирался на работу Иллуми. Время замедляется. В последний раз падает на стол карта джокера, и Иллуми целует спящего в лоб...Ударная волна рушит здание, и смех в мгновенье затихает.
Он оборачивается и видит дверь, кто-то стучит в нее. Спрыгивает с качелей в пустоту и идет к двери.— Ваш заказ, приятного аппетита, — человек протягивает пакет, кланяется и уходит.
Точно, он ведь заказал доставку. Сон спадает, и парень опять пьет таблетки, заталкивая из поглубже в горло. Будильник оповещает, что уже девять часов и пора бы покушать. В глазах все еще стоит картинка из сна и взрыв в доме. Он быстро находит бумажку и карандашом записывает события. Рисует пещеру, дерево, город. Рисует взрыв и поле. Звуки разных цветов и маленькую скалу. Готово. Пищит микроволновка, и звонит телефон. Горло обжигает еда, скользит по пищеводу. Он берет трубку. — Киллуа, здравствуй, скоро ты должен дать нам работу. Твой недельный отдых окончен, мы ждем тебя, — в динамике слышится шорох и торопливый шепот. — Кстати, с «недельным» днем совершеннолетия, — короткий смех и звонок прерывается. Он шарит рукой по столу, находит календарь. С девятого числа прошла ровна неделя. Глаза блестят, тело наполняется энергией. Он поймал идею, добился её в последний момент. Стимуляция прошла успешно. — У меня как раз есть идея, дайте мне только восемь дней, — улыбается, смеется и делает еще одну доставку на дом. — Пора творить и возвращаться к жизни без стимуляторов, — бодрые шаги по коридору останавливаются около ванны. Белые локоны спадают в раковину. Слышится шум машинки, звон ключей, и щелкает замок в кабинет. Вокруг пыльно и темно. Щелкает выключатель, и всё вокруг заливается теплым светом ламп в нескольких углах. Пахнет красками, углем и жжеными аромами. Парень оглядывается, вдыхает полной грудью, идет вглубь. Стеллажи наполнены бумагой, книгами и красками. Нас стенах множество картин, эскизов и просто мазни. Стол захламлен таблетками, карандашами, обертками от чего-то, смятыми листами. Но рядом с ним стоит стол для черчения. Нетронутый, чистый и с пустым листом. Киллуа не нужно долго упрашивать, он включает колонку и садится за новую работу. Работу, что потом представит на международной выставке и вновь получит признание многих критиков. Он будет творить неделю и один день, почти не выходя из комнаты. А потом вновь вернется к своей прежней жизни. Он посетит психолога и будет восстанавливаться ближайший год. Его тело придет в норму, он не будет видеть кошмары. Но то, что никогда не придет в норму будет сидеть рядом с ним каждое утро на кровати и утирать слезы, целуя горячее лицо. Будет играть в карты, будет звать на тренировку. Об этом он никогда не расскажет, никогда не упомянет и тем более никогда не отпустит.Никогда не прочтет новости о взрыве четыре года назад. Двадцать четвертого сентября.