Red Red Rabbithole

— Я сама себя не понимаю, — сказала Алиса. — Потому что получается, что я — это не я!

Кап. Кап. Кап. Должно быть тихо и темно. Но в разум почему-то всё равно проникают отголоски звуков и красок. Кап. Кап. Кап. Разум Вегаса должен быть блаженно чёрным. Как нетронутая гладь озера в безветренный тёплый летний день. Безмятежным. И всё же беглые мысли скачут по его поверхности, будто плоские речные камешки, которые он раньше собирал с … неттольконетуданетуданетуда… прочь… прочь… прочь… оставляя за собой разрушительную рябь. Кап. Кап. Кап. Должно быть тихо, но до него доносится шум. Что-то капает, в ушах стоит непрекращающийся скрежет, словно кто-то медленно водит ногтем по доске, и эта доска — его обнажённые нервы. А в промежутках… неистовые попытки вдохнуть… нетопределённонетуданетуданетуда… двигаемся дальше… Кап. Кап. Кап. Звук барабанящих по поверхности капель в конце концов заглушается ритмичным глухим стуком. …Тук… Тук… Тук… Тук-тук… Тук-тук… Тук-тук… Тук-тук… Стук ускоряется. Как лопасти несущего винта, рассекающие кроваво-красное вечернее небо. Вегас чувствует его всем своим телом, грудью. Внутри груди. Вибрация. Стук. Пульсация. У него уходит слишком много времени, чтобы понять, что он слышит собственное учащённое сердцебиение. Он не знает, откуда берет энергию, но каким-то образом втягивает себя обратно в успокаивающий белый шум, наполняющий его мозг и заглушающий все прочие звуки. Отключает всё остальное. Его снова поглощает блаженная тишина. Должно быть темно. Но даже с плотно закрытыми глазами желанная тьма ускользает от Вегаса. Спасения нет. Свет, пробивающийся сквозь тонкую кожу век, окрашивает его внутреннее убежище в розово-красный оттенок. Красный. Ёбаный красный повсюду. Провал… всё рябит. Я вижу красную дверь. И я хочу перекрасить ее в черный. Больше никаких цветов. Я хочу, чтобы все стало чёрным. Чёрным. Чёрным. ЧЁРНЫМ! Вегас пытается вдохнуть, но воздух горячий и влажный; густой, словно патока, из-за чего за каждый вдох приходится непрерывно бороться. Каждая клеточка его тела кричит, что ему отчаянно нужен воздух. Кислород, ему нужен кислород! Провал… всё рябит. Однажды он смотрел фильм о погружениях на глубину с помощью насыщенного кислородом перфторуглерода. Должно быть, то, что он сейчас испытывает, похоже на вдохи в воде. Вегас задыхается, как крыса из того самого фильма, и… Провал… всё рябит. «Дыши. Просто дыши» — раздаётся из темноты успокаивающий голос Люка Скайуокера. Супер. Теперь его направляет внутренний джедай? Что за ёбаный цирк. Провал… всё рябит. «Переходи на тёмную сторону. У нас есть печеньки». Отсутствие достаточного количества кислорода явно становится проблемой. Вегас. Не может. Дышать. Он потеряет сознание (Да, пожалуйста). Он умрёт (Пожалуйста, дайте мне уже умереть). Он умрёт в этом море нескончаемого бушующего багрового безумия, пойдёт ко дну, утонет в жидком железе, оставляющем во рту такой металлический привкус, что его мутит. Тук. Возникает тень прикосновения, прямо между лопаток. Свет. Прохладный. Крошечный. Размером с кончик пальца, наверное. Он едва касается его голой кожи. На мгновение Вегас думает, что ему померещилось, что это всего лишь последняя искра в надвигающейся тьме; последняя галлюцинация, в то время как его мозг умирает от нехватки кислорода. Тук. Мурашки лавиной проходятся по спине, оставляя после себя ледяное онемение. Вегас, затаив дыхание, ждёт… и вот опять. Тук. Он болезненно выдыхает. Есть что-то, о чём он должен помнить, но в голове пусто. Что-то важное. Что-то, о чём он не должен забывать, и всё же вот он — цепляется за свои мысли, гоняется за рябью, чтобы вспомнить. Тук. На этот раз палец соприкасается с его кожей и остаётся на месте. Вегас вздрагивает. Дыхание снова отходит на второй план. Он стоит? Сидит? Вегас чувствует себя таким рассеянным, что теряет связь со своим телом. Вместо этого он словно дрейфует в космосе. Во Вселенной, покрытой ярко-красным. Провал… и снова повсюду рябь. …Свободное падение… Без страховки, без сожалений, без колебаний… Давление между его лопатками слегка увеличивается, принося с собой отголоски боли. Словно острый ноготь, неуклонно впивающийся в его и без того чересчур чувствительную кожу, давит давит давит только для того, чтобы высвободить его, не разрывая контакт. Словно острая сосулька, недвижимая, но в любой момент готовая нанести удар, пронзить его, как бабочку, пригвождённую к доске в музее естественной истории. Провал… и снова рябь. «Она называется Парусник Мемнон. Прелестная, да? Только самцы такие чернильно-чёрные. Можешь смотреть, но не трогай, хорошо? Никогда не прикасайся к крыльям бабочки. Они очень хрупкие». На этот раз давление становится более отчётливым, когда ноготь снова впивается в спину. Прямо между его чёрными крыльями. Чёрными крыльями, которые уже не абсолютно чёрные. Они залиты кровью, вокруг так много красного… Провал… рябь рябь рябь. «А это, Вегас, Цимотое Сангарис. Они не отсюда, им здесь не место». Как и мне. …давление становится настолько неприятным, что возвращает Вегаса обратно в его лишённый кислорода кошмар. Он невольно напрягается, инстинктивно наклоняясь вперёд, подальше от любого контакта. Только для того, чтобы через секунду замереть, вспомнив, что двигаться нельзя. Он не может вспомнить почему, но нарастающее предчувствие надвигающейся беды приносит с собой осознание, что он всё испортил. Он не должен был двигаться. И поэтому откидывается назад, пока кончик пальца снова не соприкасается с его пропитанной потом кожей. Вегас отклоняется еще немного, пронзая себя этим ногтем и ощущая, как тот погружается в плоть. Этим он будто искупает свою ошибку. Провал… и снова рябь. «Ты слушаешь?! Ты. Меня. Слушаешь?! Ты такой же никчемный, как твоя мамаша! Сущее разочарование!» У Вегаса перехватывает дыхание. Его сердце замирает, а затем начинает биться с бешеной скоростью. Оно колотится так сильно, что это не должно быть физически возможно, наверняка рано или поздно оно (его сердце) остановится. Давление ослабевает, кончик пальца мягко касается кожи. Что-то стекает вниз по позвоночнику. Пот? Кровь? У Вегаса начинает кружиться голова, даже звук его учащённого сердцебиения вторгается в белый шум со своей безостановочной неистовой пульсацией. Давление снова усиливается, край ногтя находит открытую рану, которую пропустил до этого, и вонзается, на этот раз глубже. Боль, которую это приносит, прорезается через головокружение и несёт Вегаса прямо в.... Провал… знакомая рябь. Для начала медленно выдохни весь воздух из лёгких. Затем осторожно вдохни через нос, медленно считая до четырёх. Так же считая до четырёх, задержи дыхание в верхней точке. Затем мягко выдохни через рот, снова считая до четырёх. Сделай паузу и задержи дыхание, так же считая до четырёх. Несложно ведь? Детектив, я знаю, ты думаешь, это глупость, но, пожалуйста, давай попробуем. Только один раз, хорошо? Пришедшее облегчение настолько велико, что Вегас случайно чуть снова не наклоняется вперёд, но в последнюю секунду останавливается и просто замирает на месте. Он как ёбаная пригвождённая бабочка. Вегас помнит. И несмотря на то, что сердце бешено колотится, несмотря на то, что он находится на грани потери сознания из-за адской гипервентиляции, часть напряжения покидает тело. Должно быть, это заметно, ведь ноготь перестает вонзаться ему в мышцы и возвращается в состояние покоя. Провал… рябь. Голос, плавный и текучий, словно шёлк. «Используй слова, Вегас. Что за цвет?» Гранатовый. Бордовый. Бургундский. Давление снова возрастает, но в этот раз Вегас не просто к нему готов — он его приветствует. С давлением приходит боль, и на своих крыльях она несёт растущее ощущение спокойствия. К счастью, ноготь не особо длинный, иначе царапал бы уже кости его позвоночника. По крайней мере, так кажется. Из-за боли начинается гипервентиляция. Ничего. Он справится. Когда давление спадёт, он будет готов. Вегас цепляется за последние остатки здравомыслия. Трудно думать, когда стоишь на твёрдой земле и тонешь, но режим выживания выкручен на полную катушку. Но он заставляет себя резко выдохнуть. Он справится. Тук. Он вдыхает через нос настолько медленно, насколько только может. Выходит плохо. Это далеко от — «мягко». Это далеко от — «медленно». Выходит странный полузадушенный звук. Нос, кажется, частично заложен, но Вегас просто вдыхает и судорожно сглатывает, когда вкус железа заполняет рот. Желанию пошевелиться почти невозможно сопротивляться. Но он справится. Он не шевелится. Он продолжает вдыхать. Тук. Тук. Тук. После последнего прикосновения, палец, как и положено, упирается между лопаток. Вегас не может бежать, но он может контролировать своё дыхание — например, задержать, в то время как сердце словно вот-вот взорвётся. Внутри закрытых век мелькают маленькие вспышки света. Он умрёт. Вот оно. Но вопреки всему он задерживает дыхание. Как большое жирное ИДИ НАХУЙ всему миру, пока ноготь вонзается ему в спину раз, два, три и четыре раза. Нахуй всё. Тук. Дыхание вырывается наружу, Вегас хрипит и кашляет одновременно, ему нехорошо, он снова всё портит, конечно, он всё портит, он такой неудачник… Провал… всё снова рябит. «Ты глупый мальчишка! От тебя одни неприятности! Ты не достоин даже называться моим сыном!» Глаза горят от сдерживаемых слез. Вегас откашливается через оставшиеся три постукивания, но каким-то образом умудряется снова задержать дыхание, когда безжалостный ноготь вонзает иглу обратно в бабочку четыре грёбаных раза. И это больно. Позывы к кашлю застревают в задней части горла, но он подавляет их. А потом всё начинается снова. И снова. И снова. И снова. Это бесконечный цикл. Но где-то в процессе сердце Вегаса замедляется, прерывистое дыхание стабилизируется. Весь его мир сжимается до тех пор, пока не остаётся один лишь белый шум, а разум наполняется бесконечным морем крови и рябью, которую оставляют после себя беспрерывно скачущие по зеркальной поверхности мысли. Блаженное спокойствие. Провал… рябь. «Назови цвет, Вегас» — голос обволакивает, словно ласковое поглаживание. Красное дерево. Жжёный красный кадмий. Кармин. Киноварь. В комнате (или что это, чёрт возьми, за место) стоит удушающая жара; голой спиной Вегас ощущает, как повышается температура, и от этого волосы на затылке встают дыбом. Затем он чувствует аромат. Вегас настолько настроен на этот особый аромат, что ему даже удаётся различить его сквозь навязчивый запах крови, пропитывающий воздух вокруг. Палисандр. Корица. Ваниль. Янтарь. Он ждёт. Вскоре горячее дыхание обволакивает его влажную шею сзади, вызывая мурашки по спине. Жар усиливается, дуновение воздуха щекочет его левое ухо. Близко, так близко. И всё же недостаточно. Вегас превращается в величественную неподвижную статую из кровавого мрамора. Он просто медленно дышит и ждёт своего часа. Белый шум на мгновение отходит на задний план, когда одно едва слышно произнесённое слово прорывается сквозь затуманенное сознание. — Вегас?.. Немой вопрос содержится в этом слове. Вопрос, который он не может притвориться, что не понимает. Вопрос, который не может игнорировать. Не должен игнорировать. Долбаный. Проклятый. Ебучий. Ярко-красный. — Зелёный. Вегас выдыхает свой ответ с содроганием, не узнавая собственный голос. Это же его голос, да? Звучит так незнакомо, так… нелепо? Как будто он плачет? Наконец он открывает глаза, и на мгновение, промаргиваясь, он ослёплен. Цвета и формы перед ним не имеют никакого смысла, переплетаясь и смешиваясь друг с другом. Хотя это нормально. Это хорошо. Лучше это, чем… ясность. Разум машинально уклоняется от того, чтобы продолжать мыслить в этом направлении, поскольку какофония цветов сливается с неизбежными более яркими оттенками красного, а также с формой… неттольконетуданетуданетуда. Вегас попросту отказывается понимать то, что видит перед собой, когда зрение проясняется. — Такой хороший мальчик, — нараспев тянет ему на ухо бестелесный ласковый голос. Эти слова побуждают сердце расширяться, наполняя его такой ошеломляющей благодарностью, что от этого больно. Вегас делает глубокий судорожный вдох, больше походящий на всхлип. Он хороший. Он справится. По мере того, как осознание происходящего вокруг обостряется, он чувствует тяжесть в правой руке. В ней нечто длинное. Твёрдое. Очень горячее, почти раскалённое. Возможно, когда оно в конце концов воспламенится, металл начнет плавиться и прожжёт его плоть и кожу до самых костей. Провал… одна сплошная рябь. Как Терминатор… или Росомаха… Хватка Вегаса крепнет. Он в порядке. Всё нормально. Он окутан облаком палисандра, корицы, ванили и амбры. Это успокаивает расшатанные нервы, наполняя его безмятежностью. Пахнет домом. Пахнет безопасностью. Жар встречается с жаром, тёплые губы игриво касаются его шеи, слегка царапая зубами. — Ну, чего же ты ждёшь? Письменного приглашения? — озорно дразнит его голос. Действительно, чего он ждёт? Пересохшие губы трескаются, и из них начинает сочиться кровь, когда они изгибаются в подлинно счастливой улыбке. Всё снова становится нормальным, и Вегасу даже не нужно думать, когда он протягивает правую руку, благоговейно применяя нужное количество силы, и острый край ножа вонзается в плоть перед ним, словно в масло. Прекрасно. Это восхитительно. Ещё немного давления, и нож вонзается в кость, он просто скользит по кривой, словно в танце — вальсе крови и смерти. Тепло. Знакомый запах. Слова одобрения. То, во что Вегас вонзает нож, разражается душераздирающим воплем, и, когда смерть врывается в заброшенный склад, тот наполняется вонью крови и чего-то ещё… неттольконетуда… тольконетуда… ОПРЕДЁЛЕННОНЕТУДА … но всё это безжалостно отфильтровывается остатками его рассудка. Он в порядке. Всё нормально. Ничего не случилось. Он в полном порядке.