Эта холодная Англия

«Ты в зеркало смотри, Смотри, не отрываясь, Там не твои черты, Там в зеркале живая, Другая ты. …Молчи, не говори… Смотри, смотри, частицы зла и страха, Сверкающая ложь Твой образ создали из праха, И ты живешь. И ты живешь, не шевелись и слушай: Там в зеркале, на дне,— Подводный сад, жемчужные цветы… О, не гляди назад, Здесь дни твои пусты, Здесь все твое разрушат, Ты в зеркале живи, Здесь только ложь, здесь только Призрак плоти, На миг зажжет алмазы в водомете Случайный луч… Любовь.— Здесь нет любви. Не мучь себя, не мучь, Смотри, не отрываясь, Ты в зеркале — живая, Не здесь…» Ещё одно стихотворение Габриак оказалось в тетрадке. Рука почему-то очень ныла, и Ева с неохотой отложила ручку и подняла глаза. Перемена тянулась и тянулась, оставляя Еву наедине со своими мыслями, которые грызли её изнутри. Вернее, только с одной мыслью. «Если бы та девочка поехала вместо меня, всё было бы правильнее. Я не должна здесь находиться. Я не должна здесь быть.» Злиться хотелось на ушлых судей конкурса, отобравших победу у незнакомой ей девочки, на холодную во всех смыслах Англию, на простой и сложный язык, мешавшийся в голове со «вторым немецким»... Но злилась Ева только на себя. И на то, что она хоть и заняла в конкурсе второе место, всё же она была недостаточно хороша для такого приза, как год обучения по обмену в настоящей английской школе. В голове снова всплыла фраза «ученица такой отдалённой от больших городов школы не может обогнать московские лицеи, поэтому она займёт Ваше второе место». И улыбки директора и судей, от которых Еве мерзко до сих пор. Руки как будто стали покрываться ледяной коркой: настолько Еве было холодно даже в классе. «Так, надо срочно отвлечься. Может, что-то ещё переписать, тогда и руки согреются хоть чуть-чуть...» Ева уже потянулась к книге, чтобы найти там новое стихотворение, как вдруг она совершенно чётко услышала немецкую речь. Здесь. В Англии. Девушка аккуратно повернула голову и заметила сидящего через ряд от себя парня, листавшего книгу и что-то говорившего по-немецки. Больше никого в классе не было. «Ничего себе...» Ева зачем-то чуть-чуть придвинула стул ближе к соседнему ряду и спросила: – Ты говоришь по-немецки? Хоть её голос и звучал довольно тихо, всё же парень обернулся. Его лицо было таким удивлённым, что Ева поспешила перевести вопрос, мысленно ударив себя при этом по лбу: – I'm sorry. I just wanted to ask if you spoke... Но он перебил её: – Ты говоришь по-русски? В горле резко пересохло, а язык одеревянел. – Ну да, он мой родной... А ты как давно учишь? – Он и мне так-то... ну... родной, – парень замялся и посмотрел куда-то в сторону, но затем снова на Еву. – А почему ты раньше не заметила, раз тоже из России? – Я... Я... – настала уже Евина очередь стесняться, – Я обычно не разговариваю тут ни с кем, кроме учителей. Ни на каком языке. Щёки почему-то заалели. «Почему такое чувство, будто я разоткровенничалась?...» Парень как-то коротко и грустно глянул на Еву, а затем передвинулся на соседний стул. Теперь их разделял только проход между рядами. – Тоже друзей нет, значит? – Не-а. Пауза. У Евы одеревянел не только язык, но и всё тело. Теперь она почему-то боялась даже смотреть в ту сторону. Как будто всё порушилось бы от одного неверного движения или слова. Судя по тишине, снова повисшей в классе, парень тоже оцепенел. «Нет-нет-нет, только не тишина, опять всё начнётся! Надо срочно что-то...» – Меня Ева, кстати, зовут, а тебя? – девушка произнесла это быстрее, чем в её голове промелькнула та самая ненавистная мысль, и протянула парню руку. Тот с удивлением и какой-то странной улыбкой посмотрел на неё, а затем протянул в ответ свою и слегка пожал. – А меня Мирон. Теперь улыбка появилась и на лице Евы. – Красивое... «Что ты несёшь вообще? Так разве с людьми общаются???» – Ой, кстати, а чем ты занимаешься все перемены, если не разговариваешь ни с кем? – Мирон чуть наклонил голову и увидел лежащие на парте книжку и тетрадку. – Ничем особенным! – Ева захотела закрыть и убрать их в сумку, но Мирон слегка притянул книгу к себе и прочитал название на корешке. – «Женская поэзия Золотого. Серебряного и Железного веков»... Это ты где такое взяла? – Мне подарили... Там стихи разных эпох, написанные девушками. – А зачем ты их переписываешь? Ева немного помолчала, глядя то на тетрадь, то на Мирона, то на собственные руки. Наконец она глубоко вздохнула и негромко сказала: – Мне в эти моменты кажется, что это я их сочинила, что все эти красивые слова пришли в мою голову. Иллюзия на минутку. Ну и почерк красивее становится... – Ничего себе. А ты своих не пишешь? Тут Еве стало не на шутку неловко. Она оторвала половину тетрадного листа, нарисовала на нём ящик с тремя дырочками, как из «Маленького принца», и протянула Мирону. Некоторое время он молча смотрел на листочек, а затем поднял на Еву благоговейный и слегка удивлённый взгляд. – Ты после школы никуда не торопишься? Думаю, я ещё немного хочу с тобой поговорить... Через мгновение после того, как Ева кивнула, прозвенел звонок. На следующий день Мирон почему-то сел сразу к Еве. На её «но твоё место же там» он только улыбался. За полтора месяца, что Ева была в этой школе, сегодняшний день был первым, когда она на переменах ни разу не достала книгу из рюкзака. Раньше Ева и не думала, что у неё в голове так много мыслей, которыми можно поделиться с кем-то. Зато из тетрадки начали исчезать чистые листы. Сначала бинго «Что мы с тобой оба читали?», в одном из которых совпадений было шесть, а в другом четыре, потом бесконечная игра в буриме, где после каждой строфы значилось «не такая уж ты и бесталанная, знаешь ли» (каждый раз, когда Ева видела это, сердце невольно замирало)... Ева предложила ещё и в «чепуху» сыграть, но Мирон почему-то на это сказал «в другой раз» и уткнулся в учебник. «Другой раз» случился довольно скоро: на уроке истории была замена педагога, что значило, что можно заняться своими делами, но в полной тишине. Ева быстро вырвала ещё один листочек из тетради. «Давай сыграем? Или просто поговорим?» Ответ последовал быстро. «А о чём говорить?» «Ну давай познакомимся поближе. А то всё о книгах да о книгах, но ты же не только из них состоишь.» В этот раз Мирон написал уже не так быстро. «Ну ладно. Спроси что-нибудь, а потом я спрошу» Ева стала лихорадочно вспоминать любые темы для разговоров. «Туго, конечно, когда не общаешься ни с кем с шестого класса...» Спустя показавшихся невероятно долгими три минуты размышлений Ева написала Мирону: «Ты бы хотел стать знаменитым? Если да, то как?» После того, как Мирон прочитал записку, он как-то странно сжал её края кончиками пальцев, чуть не порвав её, а потом немного повернул голову, коротко глянул на Еву и быстро-быстро начал что-то строчить. «Не игнорирует. Уже хорошо.» Однако когда записка оказалась у Евы, она увидела там лишь кучу зачёркиваний и одну фразу «я могу тебе чуть позже показать, это долго рассказывать». Девушка только улыбнулась и осторожно написала ответ. «Хорошо, буду очень рада увидеть это. Теперь твоя очередь спрашивать.» Несколько секунд Мирон размышлял. «Ты сны видишь?» «Иногда, а ты?» «Почти нет... Теперь твой вопрос.» Ева снова думала очень долго. Когда она наконец решила что-то написать, увидела ещё одну надпись почерком Мирона. «Можно дополнительно вопрос: почему ты так долго думаешь? Или тебе просто скучно?» Ева вспыхнула и быстро написала ответ. «Нет, мне очень интересно с тобой! Просто я не умею с людьми разговаривать.» Прочитав записку, Мирон как-то странно посмотрел на Еву, сочувственно и понимающе. А потом с немного грустной улыбкой передал бумажку обратно с новым ответом. «Зато ты круто придумала с ящиком. Можно я тоже буду его рисовать?» «Конечно, что ты. А хочешь, я на книге тебе погадаю?» «Ты серьёзно в это веришь?» «Нет, не серьёзно, что ты. Это же просто повод улыбнуться» «А, если так... Тогда страница 173, строка 9» Ева кивнула, очень осторожно вытащила книгу из рюкзака и стала листать. На странице 173 оказалось «Заклинание» Ахматовой. Отсчитав до девяти, Ева аккуратно тронула Мирона локтем и показала ему строку: «Приходи ко мне ужинать». Секунду Мирон смотрел на страницу круглыми глазами, но вскоре с улыбкой пододвинул записку. «Звучит отлично! И если хочешь, могу принять это за прямое приглашение ;)» Ева покраснела ещё сильнее. «Я тебя второй день знаю, ты что?» «Расслабься, я шучу. Или не шучу. Или шучу.» Теперь уже Ева отвернулась, чтобы Мирон не видел румянца. «То долгие годы ничего не происходит, то за два дня так много всего...» «Приглашать к себе меня пока не надо, нужно будет спросить разрешения у моих host family (не знаю, как это по-русски). А вот погулять после школы вполне, даром что погода хорошая (кроме того, что очень холодно)» - прилетела в Мирона ещё одна записка Ответ последовал незамедлительно: «Сегодня?» «Когда угодно. Главное до темноты вернуться, ну и предупредить host family» «Тогда предупреждай их, раз они у тебя такие щепетильные, и прибегай на вокзал, буду там тебя ждать» «Правда?» Ответом на это был лаконичный рисунок улыбающегося личика. Ева подняла от записки глаза и тоже улыбнулась. И только после того, как прозвенел звонок, а одноклассники стали собирать вещи и идти в раздевалку, до неё дошло. «Это что, получается, я иду гулять с кем-то?!» Всю дорогу до дома Ева куталась в шарф и думала только об этом. «Меня гулять позвали. Человек. Настоящий. У меня прямо real friendly date, или как оно там по-английски. Господи.» Эти мысли так прочно засели в её голове, что прямо распахнув дверь, Ева крикнула: – Mrs. Davis, I have a real date! Миссис Дэйвис выглянула из кухни: – Oh Eva, please, don't shout it so loud. Do you have this date today? Ева закивала, скидывая с плеч портфель и ставя его в угол. – I promise I come back before dark... – You may go, that's okay, thank you for warning. Please come home before dark and have a nice time! «Так легко? Мама бы часа три не отпускала...» – Thank you, Mrs. Davis! - на ходу ответила ей Ева. «Вокзал в городе вроде один... Хоть бы Мирон не обманул...» От одной мысли, что этот вечер она может провести в бесполезных поисках, а потом в сдерживании слёз дома, чтобы не дай Бог не разреветься при миссис Дэйвис, Еве становилось холоднее, отчего она начинала активнее кутаться в шарф. Но другая мысль заняла её голову быстрее: а почему в случае, если он не придёт, Ева будет плакать? «Наверное, из-за факта обмана. Ну и жалко будет...» Однако как только Ева зашла на вокзал, у неё будто упал камень с плеч: Мирон стоял, оперевшись о колонну, и смотрел куда-то вверх. «Так, глубоко вдохни, сохраняй спокойствие...» Стараясь ничем не выдавать волнение, Ева подошла ближе и улыбнулась. – Привет... Рада, что ты здесь. – И тебе привет. Я же обещал прийти, ты что волновалась так? Ева смущённо замолчала и пожала плечами: даже себе она не смогла ответить на этот вопрос. Мирон, видимо, понял, какие мысли бродят в голове девушки, и беззаботно тряхнул головой. – Да ладно, ты чего? Просто лучше встань сюда и посмотри. – Куда? Он только улыбнулся краем губ и запрокинул голову. Ева осторожно подошла к нему и повторила за ним. Сначала она ничего особенного не заметила, но потом чуть-чуть пригляделась. «Фигурные облака... Ну конечно. Ещё и солнце садится, освещает красиво...» – Мне просто было нечем заняться, вот и стал разглядывать небо. Теперь уже Ева улыбнулась. – Кто облака разглядывает, а кто трещины в тротуаре. После этого последовала неловкая пауза. Ева стала лихорадочно вспоминать, о чём ещё можно поговорить, но ей не пришлось ничего говорить: Мирон просто отошёл от колонны и спросил: – Ну что, пройдёмся? – А у тебя библиотека большая, или ты всё одалживаешь, как я? – Ну не сказал бы, что прям большая, но своих у меня хватает. Хоть большинство из них и не на русском. – Оно и понятно... Я из России с собой пять книг на русском взяла, их и перечитываю всё время, – Ева усмехнулась и сказала чуть тише. – Думала, без общения язык забуду, а тут вон как... – Да вообще чудо какое-то, что мы так встретились. Когда я в Германии жил, там русскоязычных эмигрантов почти не было, думал, и в Англии так же будет. – Ну я же не эмигрировала. – Нет? – Мирон с удивлением глянул на Еву. – Я... Учиться приехала. На год, в июле уезжаю. Так что это временно... «Про конкурс ему знать необязательно...» – А, вот как... Ну ладно. От Евы не укрылось, что его плечи немного сникли. – Ты ещё устанешь от меня за этот год, не надо грустить. «Что ты несёшь, дура, он же ничего ещё не сказал?!» – А вот и не устану. Знаешь, как долго я вот так вот один? Вместо ответа Ева просто коротко похлопала его по плечу. – Понимаю. – У тебя и в России с этим плохо было, да? – «Плохо» ещё мягко сказано, поверь... И снова неловкое молчание. И снова первым заговорил Мирон. – Тебе нравится здесь? – Не знаю. Вроде и милое место, а вроде и непривычное. Ну и холодно очень. И словно в подтверждение этого Ева намотала шарф на шею. – Желаю в скором времени привыкнуть. Хотя Мирон сказал это с улыбкой, его голос стал чуть-чуть грустнее. – А ты уже привык? – настолько тихо и мягко, насколько это возможно, спросила Ева. – Да я здесь не сильно дольше тебя, так что тоже не очень ещё. Только ты через год домой уедешь, а мне тут ближайшую вечность жить... Внутри Евы всколыхнулось что-то странное. Захотелось разом и пожалеть его, и обнять за плечи, и сказать, что всё обязательно будет хорошо, зная, что всё так и будет... – А я тебе из России буду письма писать. Обязательно. Мирон повернул к ней голову и слабо улыбнулся. – Только давай электронное. А то, боюсь, голуби такое расстояние не выдержат. – Ради такого точно стоит раздобыть где-нибудь компьютер. На мгновение показалось, что сейчас опять появится это молчание, но Мирон неожиданно спросил: – Слушай, а у тебя исполнялась мечта когда-нибудь? – Я похожа на человека, у которого мечты сбываются? – с тяжёлым вздохом ответила Ева. – Понял... Просто мне казалось, что этот год в Англии и был твоей мечтой, после которой нет ничего... – Это не я о нём мечтала. Спустя секунду Ева поняла, что брякнула уже что-то из области личного, прикусила губу и отвернулась, мысленно начиная крыть себя ругательствами. – Не ты? – Потом расскажу. Как-нибудь потом. «Какая же я жалкая...» Тут на плече Евы появилось ощущение чужой тёплой ладони. А вместе с этим смутное беспокойство. – Извини, я не хотел. Ну правда. Ну извини, пожалуйста. «Глубокий вдох... Не нервничать...» – Да понятно, что ты не хотел, я ж не рассказывала ничего, – Ева даже попыталась улыбнуться, но получилось плохо. Мирон, судя по всему, это понял. – Тогда можно я по-другому спрошу? – после кивка он продолжил. - Есть ли что-то, о чём ты долго мечтала? Ева чуть-чуть опустила голову, чтобы скрыть, как у неё забегали глаза. В ней боролись две мысли: «это слишком личное» и «ты так никогда общаться не начнёшь». Наконец победило второе. – Я всегда мечтала научиться делать что-то красивое и новое. Но у меня ничего не получается. Ну, то есть красивое, может, и получается, а вот новое... После этого она посмотрела на Мирона с опаской и неожиданно для себя увидела в его глазах... тоску? – Понимаю. Только у меня ровно наоборот. – У тебя получается новое, но некрасивое? Кивок. – Ну тебе проще. Красивым новое можно всегда сделать, а вот красивое новым не очень. Надо для этого что-то умное туда добавить, а я так не могу. Взгляд Мирона из печального стал заинтересованным. Он начал перебирать пальцами по краю скамейки, на которой они с Евой сидели, а потом улыбнулся. – Хорошая мысль, Ев. Надо будет как-нибудь попробовать. Маршрут было решено закончить там же, где он начался - у вокзальной колонны. На прощание Мирон уже помахал Еве рукой и хотел уйти, но она остановила его. – Слушай, а... – и замолчала. Фраза, которая вертелась на языке, почему-то казалась нелепой. – Что такое? Вцепившиеся в край рукава пальцы придали смелости, и Ева выпалила: – Мы же теперь друзья, да? И ей в этот момент стоило огромных усилий не убежать и не отвернуться. «Какая-то я очень смелая сегодня. Но всё ещё жалкая...» Мирон какое-то время молчал, не смотря ей в глаза, а затем закивал, зачем-то заведя руки за спину. Ева широко заулыбалась и чуть-чуть отодвинула шарф от шеи. «А в Англии не так уж и холодно... Может, даже вполне терпимо...» В итоге прощание получилось крайне смазанным, но до дома Ева шла с совершенно несвойственной ей улыбкой и мыслями одна лучше другой. «У меня друг появился. У меня друг появился. Мама бы увидела, не поверила бы!» Уже дома, почти перед сном Ева достала тетрадку и сборник стихов. Внутри неё так и кипела радостная энергия, которая требовала выхода. Случайным образом она открыла книгу и ткнула пальцем в середину страницы. Попалось ей стихотворение Цветаевой «Имя твоё». Ева осторожно принялась его переписывать, стремясь каждую буковку вывести красивее предыдущей, но на строке «имя твоё - пять букв» её рука слегка дрогнула. «Пять букв... Ничего себе, совпало! Только движений губ два, а не одно... Если бы я писала стихи, написала бы про два...» Первая и вторая строфа оказались в тетради, а вот глядя на третью, Еве почему-то показалось, что это уже немного не то. Что она сделала то, что хотела - выплеснула радость. А ведь третья строфа была по сути самой нежной, да и не очень хотелось бросать дело... Несколько секунд Ева размышляла, а потом отсчитала семь строк, под ними написала имя Цветаевой и закрыла тетрадь и книгу. «В другой раз. Почувствую, что захочу поделиться похожими чувствами, допишу.» – ...вот давай здесь останемся. Ветра нет, так что не замёрзнешь. Мирон коротко глянул на развязывающую шарф Еву и улыбнулся. – Я вообще домой тебя позвать хотел, но... – Но я бы не отпросилась у миссис Дэйвис. – Вот-вот. Так что пока вот так. Тут Мирон похлопал по сумке через плечо. – Но если начнёшь замерзать, у меня второй шарф с собой есть. – Тебе было необязательно, что ты, я не настолько зябкая... Но уже через минуту Ева улыбнулась ему. – Но спасибо большое. Уже сидя на скамейке, Мирон достал из сумки блокнот. – Вопрос перед тем, как я тебе покажу то, что хотел показать... К рэпу как относишься? – К чему? – Ева с удивлением посмотрела на блокнот, пытаясь выстроить в голове связь между ним и рэпом. – Рэп. Хип-хоп. Музыка. Как относишься? – Я поняла. Ну, я... э-э-э... Евины глаза «забегали»: она никак не могла вспомнить, слышала ли она хоть что-то из подобной музыки. Наконец вспомнила, как какой-то паренёк поставил на лицейской дискотеке Децла, а когда ему сделали замечание, включил ещё какой-то рэп, но уже более жёсткий и взрослый, за что его позже и отчислили. – Ну... Он неинтересный. – В смысле? – судя по реакции Мирона, он ожидал какого угодно ответа, но не этого. – Ну там про одно и то же: улицы, наркотики, улицы, наркотики... И про любовь чуть-чуть совсем. Ещё и поют одинаково... Но это из того, что я слышала. Ты уж прости, не разбираюсь... Ева наклонилась к Мирону и чуть тише добавила: – К тому же представь мамину истерику, если бы её доченька, лицеистка, отличница и умница, стала интересоваться подобными вещами. Мирон только усмехнулся. – Понятно. Вообще мне тоже не нравится, так что ты меня не обижаешь. – Если не нравится, тогда почему ты спрашиваешь? – Мне не нравится то, что делают там, – при слове «там» Мирон кивнул куда-то вверх, очевидно, говоря о России. – А что тебе нравится тогда? Просвети. Мирон с улыбкой повернул к Еве голову. В его глазах появился огонёк. – Тебе правда интересно или я могу в двух словах рассказать? – Нет, правда интересно. Я ж совершенно не разбираюсь в этом... Всё с той же радостной детской улыбкой Мирон вытащил из кармана маленький плеер, а из сумки наушники. Сначала он долго щёлкал кнопками на плеере, пока Ева заворожённо смотрела (у неё самой такой штуки никогда не было). Наконец он протянул ей наушники. – Послушай. Тебе должно понравиться. – А кто это? – Саваш. Ты слушай, слушай. Уже в первую минуту Ева поняла, почему Мирон с таким воодушевлением включил ей эту песню. В какой-то момент она сама начала слегка качать головой под ритм, чуть придерживая наушники, чтобы они не упали. – Ну как? Ну как? – посыпались вопросы, стоило Еве снять наушники. – Прикольно. – Я знал, что тебе понравится! Ещё хочешь? Ева взглянула на Мирона и увидела, как светятся его глаза. – Конечно, хочу. – Там ещё Эминем есть, он сразу после этого трека идёт, переключать не надо. Перед тем, как надеть наушники, Ева шепнула Мирону: – Ты очень красиво улыбаешься. Мирон мгновенно отвернулся с круглыми глазами. «Я опять сказала что-то не то... Идиотка.» Как только песни закончились, Мирон немного дрожащими пальцами нажал на паузу плеер, а Ева отдала наушники. – Правда круто, слушай. Евин взгляд снова упал на блокнот. – А там что? – А там... Ну... – Мирон слегка замялся. – Там мой текст. – Ты стихи пишешь?! – настала уже Евина очередь воодушевляться. – С тринадцати лет. И это не стихи, это... – Это неважно. Ты умеешь создавать что-то новое, я в любом случае буду думать, что ты молодец. – Я же тебе даже не показал ничего... – Ты всё равно молодец. Мирон как-то странно посмотрел на Еву, моргнул пару раз и даже спину выпрямил. – Спасибо... Правда. После чего протянул Еве блокнот. – Там припев не дописан... – тихо добавил он. «Хорошо, что ещё светло, иначе я бы ничего не увидела...» Ева стала вчитываться. Пару мгновений ей понадобилось, чтобы перестать следить за изгибами почерка и начать вникать в суть. «Я задумывал построить храмы, но взял и помер, Воскресившему меня шаману я сунул воблу...» «Ничего себе, какие у него мысли в голове... Так, отвлекись от формы, вникай в суть...» – иногда мелькало в Евиной голове. Однако посторонних мыслей было слишком много, и к собственному стыду, нормально вникать у Евы получалось плохо. «Мне человек дал свои стихи почитать, обалдеть... А если это для него очень личное? А если он боится критики? Но сам факт, что он что-то создал и решил показать мне... Это так волнующе...» На середине второй части стихотворения, однако, Ева на мгновение забыла об интимности момента и хихикнула. Мирон, сидевший рядом с ней как на иголках, сразу это услышал. – Что тебя так смешит? Ева сразу испугалась, что обидела его этим, и просто указала пальцем на строку «может быть, испугаюсь и покаюсь в том, что имел всё, что бегало, пил всё, что горело»: – Ты правда всё это делал? Некоторое время Мирон смотрел то на Еву, то в сторону, сжимая пальцами край скамейки, и спустя очень долгие две минуты наконец ответил: – Делал... Но не так, как написал. «Весело, однако, ты проводил время в Германии...» Видимо, заметив Евино выражение лица, Мирон поспешил добавить: – Это художественное преувеличение! Гипербола. Ева только улыбнулась: – Я уже поняла. И прости, пожалуйста, я не... Не собиралась подкалывать. – Да не бойся, я привык. – И поэтому, наверное, это первый раз за долгое время, когда ты что-то кому-то показываешь... Увидев, как сильно Мирон сжал пальцами край скамейки и как быстро он отвёл глаза, Ева поняла: она угадала. Движимая желанием успокоить, она осторожно накрыла его руку своей и осторожно отодвинула от края лавочки. – Не волнуйся, пожалуйста. Я же уже сказала, что ты молодец по умолчанию. Мирон благодарно улыбнулся ей и придвинулся чуть ближе. И только снова посмотрев в текст, Ева подумала: «И чего это я с ним такая смелая?...» Дочитав до конца, она с улыбкой закрыла блокнот. – Очень неплохо. У тебя точно талант, Мирон. – Спасибо... – А ты это прямо петь собираешься? – Читать. – Читать? Как аудиокнигу, что ли? – Ну нет... - Мирон коротко усмехнулся. - Ева, рэп читают, а не поют. – А... Не знала. – Бывает. Почему-то где-то внутри у Евы появилась радость, что у неё, пусть и своей неосведомлённостью, получилось вызвать у Мирона улыбку. – И ты прям это будешь... читать, значит? – Ну... Только для себя. Если и выложу в сеть, то сильно позже. – Для себя? Ну ладно... – А ты думаешь, это кому-то было бы интересно? – Ну конечно! Я бы, например, точно послушала... При этом Ева слегка втянула голову в плечи, словно закутываясь сильнее в свой шарф. – Знаешь... Конечно, это твоё дело, соглашаться или нет, но мне кажется, музыка в одиночестве жить не может. И то, что скоро станет музыкой, тоже. Это всегда хоть кто-то слышит, даже если ты сам для себя поёшь... Ну, или читаешь. Неожиданно Ева снова ощутила прилив смелости и посмотрела на Мирона. – А ты когда-нибудь пел для кого-то? Мирон вздрогнул и снова отвернулся. Тут уже Еве стало особенно страшно, она пододвинулась к Мирону и почти дотронулась до его плеча, оставляя руку в миллиметре от него. – Извини, ради Бога, я... – Не извиняйся. Тебе не за что. Просто... Я пытаюсь вспомнить и не могу. – Получается, ты никогда...? – Никогда. Только подыгрывал, когда другие пели. Евина ладонь наконец накрыла плечо Мирона. – А ты бы хотел? Едва заметный кивок. – Так попробуй. Давай хоть с этого текста начнёшь... – Только припев дописать нужно, - его голос слегка оживился. – И ты допишешь. Ева уже хотела протянуть блокнот, но он остановил её. – А давай вместе. Ты же хочешь создать что-то новое, вот и начнёшь с этого. Сердце пропустило удар. – Но это же твои стихи... – Ты просто поможешь. Но всё равно считай это первым собственным творением. И не дав подумать, Мирон достал карандаш из пружинки блокнота и посмотрел на Еву. Та замялась. – Ну... Давай рефрен какой-нибудь найдём, чтобы на него опираться... Или что-то, что объединяет все три части... И снова Ева улыбнулась, дойдя до второго куплета, но в этот раз на строке «свой словарный запас, который до сих пор так беден, как пресловутый средний класс». – Опять что-то смешит? – Да ничего. Просто строчки жизненные. Как там пелось? «Гляжусь в тебя-я, как в зе-еркало...» Мирон засмеялся, но затем замолчал и серьёзно посмотрел на Еву. Потом взял в руки блокнот, пролистал и снова отдал Еве, после чего поднял глаза в небо. – Тебя оскорбило сравнение с отечественной попсой? – осторожно поинтересовалась Ева. – Ты нашла это. Ты придумала. Это оно... Какое-то время Мирон смотрел вверх, а затем схватил карандаш и что-то начал строчить, Ева даже ойкнуть не успела. – Спасибо тебе! Ты просто мастер ассоциаций! Можешь считать это первым шагом в создании чего-то своего. Ева только смущённо кивнула. «А рядом с ним довольно тепло... Может, и капюшон с шарфом уже не нужны...» Однако стоило Еве поддаться этой мысли и снять капюшон, как тут же налетел ветер и превратил её волосы в какое-то гнездо. Ева только тяжело вздохнула и уже хотела снова надеть капюшон, но Мирон неожиданно сказал: – Ух ты, а ты лохматая похожа на астру. – На кого? – На цветок. Астру. Ева моментально порозовела. Вслух она пролепетала только «спасибо», а про себя подумала: «Так ведь можно и причёсываться перестать... Мне ведь такого никто не говорил.» – У тебя... Тоже волосы красивые... Мирон вначале посмотрел на Еву круглыми глазами, а потом сказал: – Вот и расхотелось стричься моментально. А через мгновение оба засмеялись. Тот вечер, казалось, уже совершенно точно дал понять, что Ева ничего не придумала насчёт их с Мироном дружбы. И следующие полторы недели всё было как в сладком сне: с разрешения миссис Дэйвис Ева по вечерам ходила с Мироном по городу, они могли часами разговаривать или читать вместе. И Ева теперь прекрасно знала, что издевательских намерений у Мирона нет, но это не мешало ей после каждой прогулки неизменно подолгу про себя пищать от радости с мыслями вроде «он со мной прямо дружит, мы с ним прямо общаемся, я прям его подруга, прям по-настоящему». Однако спустя те полторы недели всё немного поменялось. В этот вечер они, как обычно, сидели с Мироном в парке. Он всё время был немного напряжённый, однако когда Ева на него смотрела, пытался улыбаться. И в какой-то момент Ева не выдержала и прямо спросила: – С тобой точно всё в порядке? Мирон мгновенно выпрямился и стал похож на натянутую струну. – Д-да, к-конечно, всё путём... – Мирон, ну кого ты обманываешь. Только почему ты боишься сказать? Последовало молчание. Мирон то кусал губы и смотрел куда-то вниз, то смотрел вбок, сжимая пальцами колени, но в конце концов прошептал: – Да так. Накопилось просто. Ты уж извини, я... Ева чуть-чуть придвинулась к Мирону и посмотрела на него внимательнее. В этот момент она увидела, как он старается от неё скрыть свою печаль и усталость. И ей вдруг стало так жалко этого растрёпанного большеглазого паренька, который изо всех сил пытался казаться взрослым, так жалко... Захотелось просто крепко обнять его, убаюкать, отгородить от всего, из-за чего он был таким напряжённым. Не говоря ни слова, Ева осторожно развернула его к себе, взглядом указала на своё плечо и мягко улыбнулась. Мирон сначала посмотрел Еве в глаза, потом как-то быстро осмотрелся и, запрокинув голову, шепнул: – Если кто увидит и спросит, скажи, пожалуйста, что я просто укурился и у меня отходняк... А затем просто приник к Евиному плечу, обхватив девушку руками, и беззвучно разревелся. Ева только тихо вздохнула, а затем осторожно обняла Мирона, закрывая его от всего на свете. Однако помимо жалости и желания успокоить появилась ещё какая-то странная... Нежность? Движимая ею, Ева начала осторожно гладить Мирона по пушистым волосам и чуть-чуть качать в объятиях. – Поплачь, солнышко, поплачь, это поможет... – шептала Ева, незаметно для себя прижимая Мирона к себе. В ответ он сжимал её пальцами, продолжая всхлипывать. Минут двадцать он просто плакал, не желая отпускать её. А когда всё же слёзы закончились, и Мирон отстранился от Евы, он ещё некоторое время сидел, отвернувшись от неё и уткнувшись лицом в собственные рукава. Сначала Ева подумала, что чем-то его обидела, и уже хотела извиниться, однако он заговорил первым: – Спасибо. Хоть ты и не должна была этого видеть. Я вообще-то не такой, ты же знаешь... – Ну что ты. Всем иногда нужно поплакать. Ничего стыдного в этом нет. Во всяком случае у тебя есть я, я разрешаю. И нервная улыбка, переводящая всё в шутку. – Ты когда последний раз плакал? Ощущение, будто десятки лет назад... Мирон снова посмотрел на Еву. Его глаза всё ещё блестели от слёз. – Ещё в Германии, когда меня в последний раз побили. Спрятался ото всех и плакал. Он осторожно наклонился к Еве и прошептал: – Спасибо. Спасибо тебе большое. – Не за что, солнышко. Мирон снова резко выпрямился и придвинулся к Еве ближе. – Подожди... А ты пять минут назад тоже меня... так называла? Мне не показалось? – Нет, не показалось... Если тебе неприятно, я прекращу. Вместо ответа Мирон просто крепко обнял Еву. – Не прекращай. Меня уже очень давно так не называл никто... И снова в груди появилась эта нежность, только теперь похожая на желание быть ближе. Прикрыв глаза, Ева провела кончиками пальцев по и спине Мирона, чуть повернула голову, вдохнула его запах, чуть дотронувшись до его шеи кончиком носа... А почувствовав его ладонь у себя на волосах, Ева блаженно улыбнулась. Однако неожиданно Мирон заёрзал у неё в руках. – Ева, Ева, отпусти меня, пожалуйста... Ева мгновенно отодвинулась с виноватым видом. Мирон бросил в её сторону странный взгляд, а затем шепнул: – Закрой, пожалуйста, глаза... Девушка пожала плечами, но глаза ладонями закрыла. «Его голос звучал как-то обеспокоенно... Может, я правда что-то сделала не так?» – Всё, я всё исправил, можешь открывать. Когда Ева убрала ладони от глаз, почти ничего не изменилось. Только Мирон теперь как-то странно сидел: нога на ногу и колено кверху. И снова не смотрел на Еву. – Ой, а тебе так удобно? – Да всё путём, не волнуйся. И нервный смешок. Ева улыбнулась ему в ответ. – Знаешь, Мирон... Я очень ценю то, что ты решил мне довериться. И, думаю, отвечу тебе тем же... Глубокий вдох. Ева выпрямила спину и зачем-то закрыла глаза. – Помнишь, я тебе говорила, когда мы впервые гуляли, что приехать в Англию была не моя мечта? – Помню... – В общем... Я учусь в очень элитном лицее в Москве, это один из самых крутых лицеев с уклоном в английский, как мне кажется, в России в принципе. И дирекция этого лицея устроила переводчески-сочинительский конкурс, где призёры и победители получают редкие книги, а главный приз - поездка в Англию учиться на год... Я хотела книги и на первое место не метила, но потом узнала, что заняла второе. Не расстроилась, приготовилась удивить маму книгами... Ева облокотилась о спинку скамейки и запрокинула голову. – А потом меня позвали к директору. Там и судьи все были... И директор объяснил, что победила девочка из Раменского, но так как провинциальная школьница не может обогнать московских лицеистов, то моё второе место отдадут ей, а мне её первое. Уже и путёвку дали, сказали, что с девочкой всё уладили, что у неё вопросов не будет... Просто поставили меня перед фактом, что у человека отобрали заслуженную победу. А у меня не хватило смелости ни на что, кроме тихого «это же нечестно». Ева повернула голову в сторону Мирона: – Я до сих пор жалею, что не выступила открыто против. Теперь сволочью себя чувствую. Я не на своём месте, Мирон. Я украла его у другого человека, который намного меня умнее. – Но это же не ты, а судьи... – А я им не сказала нормально, что я против. Значит, тоже украла. И ведь теперь это не исправить... Последовало молчание. Затем Мирон очень осторожно придвинулся к Еве. – Не исправить. Но ты попробуй подумать о том, какой эта ситуация тебя сделает. – Ну и какой же? Малодушной и не могущей себя терпеть? – Нет. Просто когда что-то произойдёт, с чем ты не будешь согласна, ты вспомнишь тот конкурс и то, как тебе не понравилась эта несправедливость, и уже не станешь молчать. «Как бы мне хотелось в это верить...» – Ведь поэтому тебе в Англии не нравилось, да? – Мирон придвинулся ещё чуть ближе. – Всё так... – И всё ещё не нравится? Тут Евино сердце дрогнуло. Сначала она подумала, что уже не может ответить на этот вопрос тем же железным «нет», что и в начале октября. А потом она почувствовала, как тёплые пальцы Мирона осторожно коснулись её ладони, и её словно прошибло. – Уже... Уже не знаю. Ева отвернулась, чтобы скрыть румянец на щеках, но руку не отодвинула. «По крайней мере, я перестала мёрзнуть...» – Знаешь, Ева... Раньше мне в Англии нравилось больше, чем в Германии, только потому, что тут надо мной не издеваются. А теперь... Только сейчас Ева набралась смелости посмотреть на свою руку. На её ладони мягко лежала ладонь Мирона, словно боясь сжать. «Ой-ой-ой... Господи-Господи, что же делать? У меня никогда такого не было! Я что, ему... ему нравлюсь?! Да нет, быть такого не может. Он просто хочет меня поддержать...» – Ева... А что бы тебе хотелось разделить с близким человеком? «Или всё-таки нравлюсь?!» Щёки предательски заалели. – Ну... Не знаю. Что угодно хорошее. Чтобы можно было потом вспомнить с улыбкой. Подняв глаза, Ева заметила, что Мирон слегка наклонился в её сторону. Сердце уже было замерло в предчувствии чего-то волшебного... Но Мирон выпрямился и довольно резко встал со скамейки. – Пошли провожу. Уже темнеет. Почему-то его голос звучал ещё грустнее, чем раньше. Даже уже дома Ева никак не могла успокоить неистово колотящееся сердце. Ей казалось, что ситуация выходит из-под контроля, что дружба начинает меняться, и это очень пугало. А в особенности то, что Ева боялась даже у себя в голове назвать то, что она чувствует, своим именем. И, наверное, одновременно и для успокоения, и для вынесения себе приговора, Ева достала тетрадку, куда переписывала стихи, открыла недописанное стихотворение Цветаевой и, глубоко вдохнув, переписала третью строфу: «Имя твое — ах, нельзя! — Имя твое — поцелуй в глаза, В нежную стужу недвижных век, Имя твое — поцелуй в снег. Ключевой, ледяной, голубой глоток. С именем твоим — сон глубок.» «Что ж, Ева. Имей смелость признаться хотя бы себе, что ты мечтаешь именно об обладателе имени из пяти букв. И что ты хочешь, чтобы вы с ним были самыми близкими людьми. И что он, скорее всего, на самом деле твоего порыва не разделяет.» После этого Ева очень долго боялась говорить с Мироном вслух. Ей всё время казалось, что она выплеснет на него все-все свои мысли и догадки. Но она сама боялась их. «Я просто всё снова додумала, как обычно. Приняла вежливость и дружелюбие за что-то другое... Идиотка.» Однако перестать отвечать ему хотя бы на записки Ева была не в силах. Но и там нарисованные ящички стали появляться куда чаще, чем раньше. Отчасти Ева и сама понимала, что это выглядит странно, но вылезти из панциря отчего-то было очень больно и страшно. Так продолжалось несколько дней, пока в одной из записок Ева не прочитала «а одолжи мне ненадолго одну из твоих книжек на русском, если можно». Сначала она уже хотела ответить Мирону, что эти книги покажутся ему неинтересными, но потом у неё появилась мысль. Через минуту у Мирона оказался список из пяти строчек и припиской «обведи, какую ты хочешь». Довольно быстро бумажка прилетела ей обратно с обведённым «Пушкинским домом» Битова. На мгновение Ева набралась смелости, подняла на Мирона глаза и с улыбкой кивнула. В этот момент у неё в горле образовался комок, и она быстро отвернулась. Однако в ту секунду, что она видела Мирона, он улыбался ей в ответ. Ну, или Еве хотелось так думать. Вечером Ева достала бумажку, карандаш и книгу и около получаса методично листала её и выписывала, выписывала, выписывала номера страниц, строк, слов. Как только этот набор цифр оказался на бумаге, Ева написала сверху самыми красивыми буквами, на которые была способна: «разгадай ребус». После чего бумажка оказалась под обложкой книги, а книга в рюкзаке. Только передав её Мирону на следующий день, Ева поняла, что в момент придумывания своего чудо-ребуса почти не боялась, да и руки в кои-то веки у неё перестали быть ледяными. «Наверное, мне с людьми нужно через блокнот общаться. Так хотя бы не буду бояться сказать что-то не то.» Удивительно, но даже те два дня, которые книга была у Мирона, прошли почти без мандража. Почти - потому что когда Мирон вернул книгу, почему-то улыбаясь и тараторя что-то про прекрасный сюжет, до самого дома Ева боялась дышать. Она проигрывала в своей голове сценарии один хуже другого: что он выкинул записку, что он написал в ответ что-то равнодушное или что вообще её не заметил. А ведь зашифровала она ему фразу «ты симпатичный»... Однако когда дома она открыла книгу, под обложкой оказалась... новая записка. С такими же столбиками цифр. – Видимо, понял... Карандаш дрожал в Евиных пальцах, пока она искала нужные страницы и строки. Однако искала она их не так долго. Уже через пять минут на бумажке появилась лаконичная расшифровка ответного ребуса: «Ты тоже» Кровь мгновенно прилила к щекам, а колени затряслись. Мысли пропали моментально. Ева очень осторожно поднесла листок к глазам. Через мгновение буквы потеряли очертания, а лицо прижалось к бумаге. Еле слышно, чтобы не спугнуть это трепетное молчание, Ева прошептала «спасибо, родной». – Погадаешь мне? Ева вздрогнула и автоматически прикрыла книгу. – Что ж ты так неожиданно? – Извини... Можешь погадать, а? – Ты же в это не веришь, – и словно противореча своим словам, Ева начала отсчитывать страницы. Мирон после этих слов отвёл глаза в сторону. – Да мне просто интересно, что выпадет... Давай страницу 68, строку 24. Ева довольно быстро нашла и прочитала: – «Как и ты, я вне жизни живу»... О, тебе попалась Черубина, я очень её люблю. Мирон как-то странно улыбнулся. – Милая строчка... После этого до конца учебного дня даже в записках они почти не разговаривали. Только на последней перемене Мирон попросил у неё книгу, недолго полистал и отдал. Как только Ева убрала книгу в портфель, Мирон чуть-чуть наклонился к ней и сказал: – А ты знала, что свиток Торы руками трогать нельзя? – Ого! Нет, не знала. А как они тогда его разворачивают? – Специальной палочкой под названием «яд». – Круто! Ты столько всего знаешь... В ответ на это Мирон только загадочно улыбнулся, а затем сразу же отвернулся, однако Ева заметила, что его уши слегка порозовели. Весь день после этого она ходила слегка мечтательная. На следующее утро Ева собирала портфель и хотела поменять книгу, но заметила, что из неё торчит какая-то бумажка. Очень осторожно Ева вытащила её из книги и развернула. Текста в записке было всего ничего, для быстро читающих Евиных глаз он продлился секунд пять, но смотрела на листочек она очень долго, сжимая его края до маленьких разрывов: «Ты мой личный Яд. Только с тобой я могу прикоснуться к чему-то великому. И никогда не думай, что этим прикосновением ты меня отравишь. P.S. И прости меня за пафос. М.» Пазл в голове наконец сложился. «Вот зачем он мне рассказал об этом... Он хотел убедиться, что я его пойму!» Сердце с размаху влепилось в рёбра. Осознать, что всё происходит на самом деле, почему-то было сложно. Минуту Ева просто глубоко дышала, закрыв глаза и прикрыв записку ладонью непонятно от кого. Когда удалось слегка успокоиться, она снова посмотрела на бумажку. «Значит, он тоже... Осталось только набраться смелости и всё сказать. И лучше уже завтра при встрече, а то не решусь никогда.» – Мирон! Мирон, подожди! Он остановился неожиданно резко, так что Ева едва не влетела ему в спину. Она подняла на него глаза и самым спокойным голосом, какой у неё получился от волнения и долгого бега, сказала: – Мирон, я... Я прочитала твоё письмо, и... Он мгновенно изменился в лице. – Извини, тогда давай... не здесь. За показавшиеся длиннейшими две минуты они дошли до ближайшего к школе переулка. Там Мирон и остановился. Мгновение он смотрел на Еву с какой-то затаённой грустью, но затем сделал вид, что всё в порядке, и даже приосанился. – Вот теперь давай сначала, я... Я тебя слушаю. Однако от Евы не укрылось, что голос Мирона был не таким, как обычно. «Тоже волнуется, бедный... Наверняка придумал себе кучу всего...» Ева уже собралась взглянуть ему прямо в глаза и сказать всё, как мысленно репетировала, однако как только она перехватила взгляд Мирона, вся смелость куда-то улетучилась. Так что теперь Ева сжала пальцами край пальто и отчего-то осипшим голосом ответила ему: – Если бы... Если бы я была хотя бы вполовину такой же умной, как ты, я бы тебе ответила похожим письмом. Суть у него была бы... Была бы такая же, как у твоего, но сказала бы я по-другому, чтобы ты не думал, что во мне твои... – она вздохнула и так и не сказала вслух, но почувствовала, что с каждым словом у неё где-то между рёбер загорается огонёк. – Что во мне они отзываются как-то банально. Меня хватает только на переписывание чужих стихов, и я чувствую себя недостойной... И не только того, как ты говоришь и что ты знаешь, а в целом тебя. В общем, вот... «И к чему этот гигантский монолог? Господи, неужели так сложно сказать «я тоже тебя люблю»? Столько слов не по делу...» Ева подняла глаза, ожидая встретиться с недоумённым взглядом, но вместо этого она увидела, как Мирон очень медленно развёл руки в стороны, как будто для объятий. – Получается, ты...? Он не договорил: Ева сразу же шагнула и просто вцепилась в него. В следующее мгновение уже Мирон крепко обнимал Еву в ответ, словно желая стать с ней одним целым. – Я не знаю, что на меня нашло, я правда хотела всё сказать нормально... Ты мне тоже очень-очень нравишься, Мирон... – шептала Ева, вжимаясь в его грудь. – Ты даже не представляешь, как я рад... Мирон зачем-то отклонился чуть-чуть назад, отчего Еве тут же стало чуть холоднее, несмотря на полыхающий огонь в груди. – Ты ведь... В июле уезжаешь, так? Его голос прозвучал так печально, что у Евы сжалось сердце. Но соврать у неё язык не поворачивался, поэтому она так же обречённо ответила: – Да... Меня только на год сюда привезли. Но сразу же она вцепилась пальцами в рукава Мирона и прижалась к нему ближе: – Но это не значит, что даже начинать бесполезно! Ты самый мой близкий человек за почти полжизни, и этот год я хочу провести с тобой! Пожалуйста, только... – её голос стал тише. – Только не говори, что это будет бессмысленно. Мирон сначала долго смотрел на то, как Ева сжимала его рукав, а затем очень осторожно взял её руку в свою. – Это не бессмысленно. И никогда не было. Второй рукой провёл по Евиной щеке. – Мы проведём этот год вместе. Медленно приблизился к Евиному лицу и прошептал: – И я запомню каждую его минуту. – Я тоже... – успела выдохнуть Ева прежде, чем Мирон накрыл её губы своими. В первое мгновение она растерялась, но затем так нежно, как только могла, ответила ему. Огонь внутри неё мгновенно взметнулся вверх, и по всему телу разлилось блаженное тепло. Еве хотелось выплеснуть в этом поцелуе всё, все свои самые сокровенные мысли, переведённые на язык прикосновений. Ладонь на щеке и кончики пальцев в волосах – «я буду с тобой». Лоб ко лбу – «ты стал для меня самым родным». Поцелуи по всему лицу и даже немного шее – «моя мечта теперь быть достойной тебя»... Мирон отстранился первым. Сначала он с какой-то неясной тоской посмотрел на Еву, а затем очень, очень деликатно притянул её к себе, одной рукой обняв за затылок и прижав её голову к своей груди. Ева сразу же почувствовала, как сильно билось его сердце, как дрожала на самом деле его ладонь и как сам Мирон тяжело дышал. – Ты чего? Точно всё хорошо? – почему-то её голос прозвучал слишком тихо. Однако Мирон услышал. – Я просто хочу запомнить. – Запомнить? Что? – То, как я сейчас себя чувствую. Чтобы потом не сомневаться, если захочу потом сделать что-то подобное. Вчера весь вечер трясся над этой запиской, а сегодня уже обнимаю свою... Тебя, в смысле. Ева глубоко вдохнула и улыбнулась. А дружелюбная Англия всё баюкала их в своём потеплевшем ветре.