Голоса во тьме

      Сознание молодого человека то и дело вступало в открытый конфликт с окружающим миром и, что более прискорбно, с подсознанием. После того оглушительного удара пилигрим несколько раз приходил в себя, но не чувствовал ничего. Ни сильного головокружения, ни режущей нутро тошноты, ни обжигающей боли. Страха тоже не было... Словно внутри поселилась гнетущая бездонная пропасть, поглощающая все звуки, ощущения и эмоции. Хорошо это или плохо? Вопрос без ответа.       Сколько минут, часов или дней прошло с той поры, когда, слипшиеся от окиси и проблесков слез, ресницы все же сумели незначительно распахнуться? Неизвестно. Но короткозвенные цепи, отполированные и смазанные надежными руками местного кузнеца, в несколько витков опоясали ступни молодого человека. В карабинах или жгутах для надежной фиксации тела не было смысла. Ведь сами цепи содержали в себе необходимые пазы... Любой, кто не сталкивался с ними ранее, не сумел бы в суматохе и панике распознать самодел опытного мастера.       Как только ноги пленника оказались скованы, здоровяк в старом черном костюме, с изящной синей бабочкой поверх ворота голубой рубашки, подхватил концы цепей и дернул. Несильно, но звенья тихо запели. Инерция дошла до кожи и костей, прикрытых лишь тонкими весенними штанами, стегнула их, словно требовательный наездник свою кобылу поводьями. Эйден слабо застонал. Руки ему не подчинялись, голова отказывалась формировать связные мысли, а перед глазами плясали разноцветные круги, за которыми он ничего не мог разглядеть. Он лежит... Единственно, что было понятно. Или просто логично. Но на спине или же на животе? А... Какая к черту разница? Кажется, все-таки на спине. Но разве от этого стало хоть чуточку легче?       - Помни, он нужен Хозяину живым, - проговорил кто-то слева, идеально сливаясь с предметами интерьера, ибо фасон и цвет гардероба был в точности таким же, как старинные книжные полки за спиной.       - Знаю, - буркнул громила, еще раз дернув цепями, отчего ступни немного приподнялись над полом.       - Хоть убейте, не могу я понять... - из обшитого ситцем кресла молвила барышня, которой на вид могло быть и двадцать, и сорок лет. Голос у нее был мелодичный и излишне громкий. - В чем проблема донести пацана, как мешок? Кинул на плечо - и все! Он же тощий. Или, на худой-то конец, вдвоем? За руки-ноги. Ты же пока его дотащишь, и без того травмированной головой все углы пересчитаешь!       Тихий плеск и звон стекла. Муж с женой обменялись хитрыми взглядами, а затем осушили бокалы, наполненные на четверть ярко пахнущей жидкостью вишневого цвета.       - Не лезь не в свое дело, женщина, - в голосе мужчины появились угрожающие нотки. - Я знаю, что делаю.       - Ну-ну, - безобидно бросила та, подняв примирительно руки. Затем в свете нескольких керосиновых ламп заметила какое-то пятнышко на рукаве и начала старательно тереть его пальцами, напрочь игнорируя собравшихся. Ее супруг нахмурился. Но спорить с человеком, который шире, выше и сильнее... Не стал.       Здоровяк прошел по длинной галерее, совсем не обращая внимания на помеху сзади. Для него пленник был игрушкой на веревочке. Дорогой, бесспорно. Но не более того.       Он шел медленно. При грузности тела шагов его практически не было слышно. А на сером мраморном полу вслед за молчаливой процессией оставались тонкие красные полосы.       Крепыш свернул в боковой коридор, сокрытый от посторонних глаз очень широким гобеленом, настолько старым и выцветшим, что рисунок, некогда изображенный на нем, угадывался лишь интуитивно. Придержал его, протащил тело за цепи вперед и лишь потом опустил... Пилигрим снова открыл глаза. Но лучше бы он этого не делал... Слева от него оказался настоящий мясницкий цех. И пахло здесь соответствующе. Вид на кухню с другой стороны? Возможно...       Картинка расплывалась. Фигуры в глаженных чепцах и накрахмаленных передниках казались призраками из старых сказок. Мельтешили туда-сюда, что-то таскали из стороны в сторону... Гремели тазы, шумела вода, удары топорами и ножами разрывали барабанные перепонки.       Кто-то на кого-то в правом углу комнаты начал ругаться. Громко, надрывисто. Не стесняясь использовать странные ругательства. В голове зашумело. Бродяжник смутно видел, что неистово голосил взрослый мужчина. Без пяти минут старик. А принимал оскорбления ребенок... Во всяком случае, тот был со спины невысокого роста и обладал мальчишеским голосом. Старший кинул что-то в младшего... Но не попал. И то, что он кинул... Приземлилось рядом с предплечьем пилигрима. Рука. Человеческая, блять, рука! Тонкая, женственная... И синюшная, черт возьми. От пальцев до локтя. С идеальный механическим срезом перед суставом... Почему? Почему именно сейчас зрение решило немного сфокусировать картинку? Колдуэлл зажмурился. Дыхание его сбилось. Количество вдохов перестало совпадать с выдохами.       Здоровяк, все это время молчаливо наблюдавший за говорящими, презрительно фыркнул и покосился на часть человеческого тела, словно это был упавший лист салата или же кусок помидора. То, что он сказал, заставило сознание выключить подсознание. Или наоборот? Неважно.       - Еще раз так поступишь с провизией...       Эйден не видел, как побледнел шеф-повар. Не слышал испуганного лепета, переходящего из оправданий в мольбу. Не чувствовал того, как его спустили на несколько этажей вниз. Та женщина из ситцевого кресла ошиблась. Громила знал свое дело. И, не прилагая особенных усилий, сумел дотащить молодого человека до нужного места без нанесения ему дополнительных травм. Ни ступеньки, ни угла поврежденная голова так и не встретила... Руки несколько раз порывались зацепиться за низкие бортики тумбочек и только. Это не первый и не последний пленник в этом доме. И система пандусов была продумана не зря.       Темнота и пустота. Раньше они пугали бродяжника, но сейчас казались ему спасением. Злосчастное детство подопытного крысеныша подарило Эйдену ворох кошмаров, из ночи в ночь преследующих и травящих душу, но они не смогли справиться с тьмой. Все было так хорошо и приятно... Но почему это не могло длиться вечно?       - Я. Всегда. Бью. Так.       Чей-то чеканный громкий голос кувалдой ударил по пилигриму, заставил его поморщиться, зажмуриться. В себя он пришел несколько минут назад, но старательно притворялся, если и не мертвым, то уж точно полуживым и недостойным внимания.       - Ну-ну, - жеманно протянула смутно знакомая барышня, мерзко хихикая. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы определить - она пьяна. И сильно. – Пацан от твоего «всегда» почему-то в себя не приходит уже восемь часов.       Пилигрим слышал, как по комнате, в которой он очутился, прошествовал незнакомец. На левую ногу мужчина сильно прихрамывал, правая скрипела каблуком ботинка. В голове то и дело образовывался туман, в уголках глаз появлялись слезы от жгучей боли в области затылка, в носу свербило. Но что больше всего его тревожило, так это прилипшая к спине майка и солоноватый привкус во рту. И это не считая стойкого аромата железа…       - Может, не все выживальщики такие стойкие, как думает наш босс? – заметно тише поинтересовался чеканщик, перестав делать длинные паузы между произносимыми словами.       - Ты смотри при нем так не скажи! – шикнула леди, в голосе послышалась дрожь. Ей требовались силы и время, чтобы выдавить фразы негнущимся от алкоголя языком. – Он тебя мигом на котлеты пустит. Причем для собак…       После увиденного ранее, Эйден ни на секунду не усомнился в правдивости слов. Если до захода в особняк он еще мог предположить, что это тупая шутка, то теперь… Нет. Это ужасная констатация факта.       Внезапно в одну из двух дверей постучали. Грубо, сильно. По ощущениям, как будто с ноги, но удар раздавался на уровне предплечий… Сторожа перепугались, встрепенулись, но поспешили открыть. Молодой человек слышал шумные шаги по ту сторону стены, какую-то суету, но внимание его было акцентировано исключительно на сложившейся ситуации. Как выбраться из ловушки? Что для этого нужно сделать? Как себя вести? Как минимум, нужно до определенной поры притворяться валенком, чтобы не трогали… И думать, думать, думать. Но как? Если голова раскалывается на части? А осмотреться толком не представляется возможным.       - Че надо? – вдруг задался вопросом чеканщик. Леди лишь презрительно фыркнула и, шурша многочисленными шалями, отошла в угол комнаты.       - Хозяин… - стоило только новому участнику беседы упомянуть главного, как те, что говорили ранее, застыли на выдохе. – Просил меня позаботиться о состоянии нашего гостя.       - Блять! – единственная мысль, которая влетела в голову и тут же вылетела.       Голос у незнакомой женщины был приятным, мелодичным. Но, что парадоксально в сложившейся ситуации, он не был… Ни с оттенком страха, ни с придыханием или очарованием. В нем не было ничего, кроме грустной тихой мелодии.       - Д… Да, конечно.       А где же чеканка слов? Где пафос и надменность, присутствующие в разговоре всего несколько коротких мгновений назад? Они испарились, словно никогда и не существовали.       - Помочь? – поинтересовалась барышня. И хихикнула.       - Нет, я справлюсь… Он же без сознания, - Эйден не видел, что происходит в комнате, но накрахмаленная одежда зашуршала. Вероятно, женщина пожала плечами. Раздался плеск воды в металлической таре и рядом на… Диван? Кушетку? Кресло? Кто-то сел.       - Если что, я вас позову, можете быть свободны. У меня не так много времени… Хозяин ждет.       Дверь. Топот ног. Хлопок замка. Парень внутренне напрягся, пытаясь всем своим видом продемонстрировать беспомощность и тряпичность. Но его фокус не прокатил.       - Ты дышишь слишком часто для человека, которого вырубили ударом по голове, - голос в самое ухо, тихий и едва различимый. Горячее дыхание обожгло мочку, пошевелило отросшие за зиму волосы на виске. – Не дергайся. Они буквально в шаге от нас…       Эйден с трудом повернул голову слева направо и прикусил нижнюю губу, когда от его же собственных действий перед глазами вновь поползли разноцветные круги. То сверху, то снизу замелькали белые пятна. Вероятно, скакало давление или что-то вроде того... Парень не знал точных названий и всех возможных симптомов, но уверенно диагностировал у себя сотрясение. Хотелось верить, что в легкой форме...       Внезапно служанка замурлыкала какую-то мелодию. Пилигрим воззрился снизу вверх на нее, чуть прищурясь от яркого света включенной на тумбочке лампы.       Эйден повидал в своей жизни немало женщин. Издали, вблизи. По слухам и по правде. Молчаливых и разговорчивых. Высоких и низких. Со шрамами и без... Но ни одна из них не была похожа на нее.       Некогда незнакомка была цветущей, пышущей жаром и красотой девушкой, но сейчас - лишь жалкое подобие оной. Она все еше молода, он это чувствовал. Но на голове – седые коротко стриженные волосы. Большая часть из них спрятана под шапочку гувернантки и прижата к голове медным ободком. Глаза... Как застывшее в бурю море, изображенное на старых открытках. Нос… Ломали. И не раз. Последний, судя по шраму, зажившему, но все еще яркому, был не так давно. У нее были изящные черты лица, искаженные местами какой-то болезнью, делающей кожу неэластичной, блеклой. На тонких губах - черная помада, пахнущая голубикой. Несуразно длинную шею украшал амулет. Очень похожий на оберег, которыми торгуют нечестные на руку люди из-под полы. Колдуэлла не покидало ощущение того, что картинку, которая предстала перед его глазами... Старательно и методично портили год за годом. Изменения во внешности нельзя было назвать возрастными.       От осмотра его оторвала мягкая мокрая тряпка, прошедшая по волосам на виске, и массирующие движения в той же области. Женщина стирала застывшую кровь и что-то пела…       - Что это за место?! И какого хера от меня надо? – очень тихо спросил пилигрим, зажмуриваясь, когда очищенная в воде тряпка скользнула по его лицу.       Он не знал, что в тазу, но каждая рана при соприкосновении не то с водой, не то с тряпицей… Давала о себе знать легкой морозностью и щипанием.       В голове были совсем другие вопросы – что он тут забыл и, куда более важный, как отсюда сбежать? Но задавать эти вопросы послушной шавке того стремного типа он не торопился. Да, она не выдала его стражникам, не сообщила, что он пришел в себя, но… Это другом ее еще не делает!       Женщина не прекратила петь. Но из передника, только недавно сшитого и хорошо постиранного, влажной от тряпки рукой вытащила небольшой блокнот, размером чуть превышающим сантиметров десять в ширину и длину. Кровь отхлынула от лица Эйдена, а где-то внутри зашевелилось чудовище, в тугой прут вытягивающее желудок и все смежные с ним отделы… Обложка. Обложка ебанного блокнота была из кожи! Человеческой, блять, кожи!       Служанка поспешила открыть его, но в сложенном состоянии он едва ли представлял из себя меньшее извращение. Перед глазами прочно застыл фрагмент истории – бледно-серая кожа с несколькими родинками по краям, хорошо обработанная и покрытая лаком для увеличения срока эксплуатации. Вместо металлических зажимов, фиксирующих страницы... К горлу подкатила рвота, но пилигрим вовремя прикрыл рот ладонью. Спазм поднялся и опустился, зубы не разжались, но неприятная масса желчью скользнула по нёбу и языку, обожгла рецепторы и заставила поморщиться.       Она видела его реакцию, как врач не раз наблюдавший за стенаниями пациентов. Посмотрела, вздохнула, взяла карандаш. И что-то начала быстро-быстро писать, не прекращая при этом наполнять комнату приятными звуками… Словно песня – это знак. Голос звучит – все в порядке, смолкнет… И дверь тут же распахнется.       «я спасу тебя ты спаси меня»       Некоторые буквы были больше остальных, наклон оставлял желать лучшего, знаки препинания отсутствовали полностью. Но несмотря на это, в словах был смысл. И он был прост, как никогда. Услуга за услугу.       Эйден попытался приподняться на локтях, но в голове тут же зашумело, а язык вновь обожгло желчью. Если бы не быстрая реакция, то в и без того нечистой комнате стало грязнее. Хотя… Нет. Пилигрим сощурился и наконец-то снизошел до осмотра помещения.       - Я помогу, но как? Тут блядские вышки, охрана по периметру, и черти что еще! – прошептал он, затем осекся.       Вероятно, если служанка просит помощи, то знает что-то, о чем не знает пришлый… Или надеется на его удачливость и силу, которые явно подвели, раз оказался здесь. Есть еще один вариант. О нем не хотелось думать, но и отметать не стоило. Что если... Ее просьба - проверка на вшивость. И за попыткой спасения последует новая порция боли? Он нужен живым и здоровым, способным что-то кому-то отнести. А, стало быть, рано или поздно его отсюда выпустят... Так стоит ли лезть в бутылку и провоцировать агрессию? Может, в кои-то веки, нужно плыть по течению, а не бороться с ним?       Женщина убрала блокнот и вновь взялась за тряпку. Эйден слабо воспротивился, но все же по волосам вновь прошлись влажностью, как и по лицу, шее. Внезапно барышня потянула руки к его одежде. Пилигрим застыл, когда цепкие пальцы не только подцепили ворот куртки, но и чем-то его распороли. Он и не заметил, как в ладонях новой знакомой появились ножницы…       - Что… Какого?...       - Надо, - между двумя совершенно разными мотивами успела прошептать служанка.       Ножницы беспощадно покромсали куртку, не оставили целой и майку. Лишь чудом не зацепили кожу… Чудом ли? Или по большой опытности?       Когда эти самые ножницы попали в зону видимости, Эйден обнаружил, что примерно такими же стригут овец в дальних регионах. Лезвие разрывало ткань без каких-либо особых усилий, вероятно, было сделано из совсем иной стали или же хорошо наточено. Бродяжнику не хотелось думать, на ком или на чем тренировалась леди до их встречи… Но раздевала она его мастерски. Словно… Кожу снимала. Разорвет, подтащит поближе к себе куски. И вот так раз за разом. Но ведь проще попросить его раздеться? На крайний случай, стащить вещи через голову, разве нет?...       Нет… Нет… Это не просто процесс, скупой и бессмысленный. Это ритуал. Его вещи уничтожают, чтобы что?... Дать новые? Чтобы он не сумел сбежать, если останется в костюме Адама? Да черта с два! Тут и без трусов побежишь быстрее смерти, если жить охота! Он читал про сектантов и их испорченность. Но то были художественные произведения… Неужели он познает на себе прелести общения с реальными изуверами, больными и недостойными жизни?       Не успел Колдуэлл открыть рта, как женщина схватила его за голову и рывком уложила обратно на старую подушку, аккуратно повернув голову в сторону. В песне изменилась тональность, но она и это обыграла. За мгновение до открытия двери успела встать на ноги и вооружиться… Лохмотьями, еще пару минут назад представляющими из себя одежду пилигрима.       Эйден не видел вошедших, но слышал их шаги. У одного были тяжелые, громкие. У второго тихие, но не сказать, что осторожные. Если бы не каблуки, соприкасающийся с явно паркетным полом, парень едва ли высчитал правильное число посетителей. Он помнил, на чем погорел в первый раз. И постарался стабилизировать дыхание, чтобы оно больше походило, если не на дыхание припадочного, то уж точно совпадало с дыханием спящего.       - Босс! – возмущенный рокот, но с таким количеством страха, что от заикания спасала лишь многолетняя практика по управлению своими параметрами. Или просто удача. – Я рассчитывал силу, отвечаю!       Отарио, а тихим вошедшим был именно он, ничего не говорил. Лишь смотрел на подчиненного. Не моргая. Пока тот стремительно бледнел и что-то блеял себе под нос.       - Ты хочешь сказать, что я ошибся в выборе?       - НЕТ! Нет, я совсем не это хотел сказать… Я… Я… Возможно, действительно слажал. И… И на старуху бывает проруха.. Или как там говорится? Не "возможно, а точно! Точно слажал. Простите, босс, виноват! – здоровяк заткнулся быстро, втянул голову в плечи.       Служанка с ножницами тем временем скинула свою ношу в железное ведро. Молния прощально пискнула, пуговицы брякнули об днище, упав первыми. Затем поклонилась и отошла в сторону от пленника.       - Жилистый, - пророкотал кто-то из-за двери.       - Пилигрим таким и должен быть. Как скакуны. Сильные, поджарые. Должны быть быстрее смерти, ловчее пули… - промурлыкал Отарио и низко наклонился над Эйденом, отчего тот невольно задержал дыхание.       Тощие пальцы прошлись по макушке, пристальный взор внимательно осмотрел полученную от удара рану. Губы приоткрылись, язык недовольно зацокал.       - Проснись, пилигрим, - несколько тычков прямо по краю, отчего перед закрытыми глазами вновь заплясали разноцветные огоньки.       Парень дернулся, застонал. Может, слишком громко для человека, который был без сознания, но, кажется, его мучителю это… Понравилось. Он слышал смешок, чувствовал похлопывание по предплечью. Слишком долгое, слишком холодное для человека, который… Поживее прочих будет. Возможно, это из-за разницы температур в комнатах. Эйдену не хотелось думать о том, где мог быть властитель всех этих шавок между ударом по его голове и приходом в эту комнату, если у него настолько холодные ладони.       - Вот она, проснулась, красавица, - хохотнул верзила. Отарио посмотрел на него через плечо, но ничего не сказал, лишь хмыкнул. Верзила приосанился.       - А не пойти ли бы тебе… - огрызнулся пилигрим.       Медленно поворачивался на бок. Взгляд блуждал от человека к человеку. И не нужно быть гением, чтобы понять… Численное, физическое и прочие превосходства – все они здесь. И не на его стороне. Бродяжник в комнате, очень похожей на келью. Маленькие окошки под самым потолком, в которые разве что толстая мышь пролезет и не застрянет. Стены без каких-либо украшений или выемок. Каменные... Из освещения – лампы на потолке и столе. Яркие, холодные. Несколько свечей, от которых толку чуть, разве что… Ах, они с благовониями и сильно дымятся. Так глаза на мокром месте не только из-за боли...       - Ну-ну, тиши, мальчик. Не обижай здоровяка. Его и без того природа излишней болтливостью прокляла. Не будь, как он… - ласковое, но очень… Популярно-доступное предупреждение. Эйден засопел и потянулся ладонью к голове. Застонал, когда подушечками пальцев коснулся внушительной шишки и влажной от сукровицы раны.       Сколько же всего ему хотелось сказать… Но он озвучил лишь один единственный вопрос, который больше всего кусал за кончик языка. - Скажите мне вот что… - он перевел мутный взгляд на Отарио, тот оскалился в усмешке и чуть-чуть приподнял подбородок, давая добро на продолжение. - Какого. Хуя. Вы. Творите.       Стоящий на значительном удалении мужчина нахмурился, набычился. Он, несмотря на скудный ум, уловил пародию на собственные речевые пунктики. Захрустели кулаки, заскрипели зубы.       Отарио улыбнулся. Широко. И очень недобро.