Расскажи мне обо мне

У полицейских свои привычки. Я это часто говорю, в ответ на вопрос, зачем так пристально рассматривать чужие комнаты. Да, и в гостях. Я оцениваю расстояние от стола до двери и до окон, прежде чем понимаю, что сейчас не при исполнении. А если меня не тревожат – я так и продолжаю пялиться, как вот тогда, в том кабинете, на все эти шкафчики да кушетки, или как они там называются. Ждал доктора. Да, прошло порядком времени, пока ты открыл дверь и явил мне выражение лица под названием «Кто там ещё притащился». Мятая рубашка, ни намека на галстук. Халата нет, бейджика нет. Ты не представился, опоздал черт знает на сколько. При первых твоих словах я понял, что на извинения можно не надеяться. И почему я сразу осознал, что пришел доктор? Туда ведь кто угодно мог бы сунуться. И пару раз совались, пока ждал. И на доктора ты был похож так же, как я на оперную певицу. Но всё равно я понял, что пришел врач, ещё до того, как ты открыл рот. И что всё хорошо, а будет ещё лучше. Не с моими причиндалами, а вообще… Потом ты, разумеется, всё разрушил. Никогда не встречал человека, который был бы столь упрям. При этом не думаю, что ты не понимаешь, что неправ. Но чтобы человек настолько упорствовал в своей неправоте… Да, я был в бешенстве. Не внешне, конечно. Внешне я всегда спокоен. А свой гнев выразил лишь тем, что вовремя подставил ногу, и ты чуть не хлопнулся носом о дверь. Тогда ты и посмотрел на меня по-настоящему. До этого я и глаз твоих толком не видел. Я не видел, какие они синие. И с чего все взяли, что я обиделся из-за того градусника у себя в заднице? При чем тут градусник? При чем тут твое опоздание или нежелание взять анализ? Ты смеялся надо мной – в этом всё дело. Насмешка рождалась в синеве твоих глаз и облекалась в слова – ты смеялся над тем, что я вообще пришел, над тем, что я говорю и о чем тебя прошу. Никогда мне не требовалось столько труда, чтобы заткнуть человеку глотку. У меня это всегда получалось сразу. Бизнесмены и сутенеры, чиновники и наркоманы с улиц – мне достаточно было пары слов, чтобы они замолкли, и только смотрели на меня угрюмо, но покорно и серьезно. А ты смеялся мне в лицо. Ты смотрел на меня своими бессовестными синими глазами и наверняка видел только недалекого, туповатого верзилу. А кого видел перед собой я? Я не мог понять и не знал, с кем тебя сравнивать. Почему-то вспомнился тот парень из пригорода – он виртуозно морочил мне голову и весь наш отдел довел до белого каления, а потом был найден мертвым на задворках захудалого бара. И тот, за которым мои ребята гонялись полгода с лишним, а потом он расплакался в камере. Догоняя твой мотоцикл, я был так же зол, как и в первую нашу встречу. А ты был так же развязен и ни черта не боялся. Ты оставался собой. А я был странно раздвоен – я хотел тебя задержать и вкатать по полной, и я хотел, чтобы ты удрал от меня. Я хотел тебя догнать и хотел дать тебе сбежать – и этой раздвоенностью я мучился, пока ты, тощий клоун, верещал на всю окрестность. Я приказал тебе встать как положено, но с таким же успехом я мог это приказать прикроватной тумбочке. Тогда я в ярости схватил тебя за плечи и легко, как мальчишку, развернул к себе спиной. Ты был очень легкий. У тебя были очень худые плечи. И даже грубая куртка не могла скрыть твоих острых лопаток. Что будет, если я осторожно проведу ладонью по твоей спине, между лопаток и вниз, к поясу? Только без куртки, конечно. Я оборвал эту мысль, ужаснувшись, и с новым ужасом надеясь, что благодатная вечерняя темень меня прикроет. По опыту знаю, что лучший способ сбросить половое возбуждение – подумать о чем-нибудь смешном. Ну ладно, не лучший. Лучший всем известен. А мне остается способ, который применяешь за неимением другого. Я представил себе газетную заметку: «Полицейский погладил задержанного по спине. Ведется следствие» – и попробовал засмеяться. Потом попробовал объяснить себе происшедшее. Чего не бывает, когда так долго совсем один. И меня никогда в жизни не привлекали мужики, так что не надо делать никаких выводов из… Да, из твоей голой поясницы. У тебя майка выправилась, а поправить ты не мог. И выглядел ты немного смешно, и мне почему-то очень хотелось провести рукой по твоему голому животу, а потом выше, дойти до груди и притянуть тебя к себе. Я помедлил пару секунд. Через мгновение всё распалось – твоя майка закрыла живот, и отсвет фонаря на твоей коже исчез, и почти настоящее ощущение острых лопаток под моими ладонями пропало, и я опять должен был твердо и прямо смотреть в твои нахальные глаза.