Она умерла в четверг/ She died on thursday
Sandman,
I'm so alone.
Don't have nobody to call my own.
У неё была депрессия: Драко узнал об этом через год после её смерти. Было бы глупо спрашивать у её родных, что случилось — его не было рядом, поэтому, по его мнению, он не имел права задавать столь некорректные и резкие вопросы. Болезненные в своей мрачной сути, горчащие привкусом пепла на языке из-за дотлевающих воспоминаний и призрачного образа любимого человека, которого больше нет в мире живых. Информация всё равно дошла до него через шепотки и слухи. Он помнил Гермиону яркой и отчаянной до знаний и жизни: такой девушка запомнилась ему со студенческих времён. Грейнджер — его персональный эпитет к солнцу, энергии и смеху. Удивительно, что это оказалось полной противоположностью её истинному внутреннему мироощущению. Малфой часто вспоминал их первую встречу: она вылила на него кофе из бумажного стаканчика, споткнувшись об свою же ногу. Изящество ей было не присуще. От такого парня как Драко можно было ожидать чего угодно: вспышки ярости, гневных криков или нелестных комментариев. Никто не ждал — да и он сам не думал, что сможет — но Малфой промолчал и влюбился. С первого взгляда и испуганно брошенного «простите». Её медовый взор и искреннее сожаление вкупе с обезоруживающей широкой улыбкой сделали своё дело: Драко попал в капкан, о котором и не подозревал. Гермиона и сама не думала о том, что своей оплошностью положит начало чему-то большему, нежели неловкая скомканная встреча, которая могла стать лишь смущающим воспоминанием о собственной неуклюжести. Итог — первая встреча с любовью всей её жизни. Но случилось так, как случилось. «Сразу и навсегда» — красивая фраза. Малфой часто произносил её впоследствии, когда после череды свиданий — походов в кино, кафе и парк аттракционов — у них выстроились доверительные тёплые отношения. — Я в тебя сразу и навсегда, — его губы рисовали на её плечах метки, язык скользил по коже, а дыхание обжигало. В такие моменты Грейнджер всегда сжималась в его объятиях и смеялась, бросая: «Щекотно». Дополняя: «Что за глупости». Глупости. Глупости. Глупости. Драко ненавидел это слово. Его возлюбленная часто отмахивалась им от всего «неважного»: когда подолгу лежала в постели в выходной и выглядела чуть более помятой, чем обычно; когда её смех становился холодной и отрепетированной пародией, а излом губ принимал форму улыбки скорее по привычке, нежели из-за настоящей эмоции счастья. Счастье — так Гермиона называла Малфоя. Странно слышать это о человеке, чьё выражение лица, порой приправленное высокомерием, напоминало ледяную пустыню. Но нечто выходило за грань людского понимания: их отношения. «Моё счастье», — говорила она, смеясь. Драко помнил, как после этих слов она, по обыкновению, обхватывала его лицо ладонями, привставала на носочки и покрывала ему лоб и щёки мелкими порхающими поцелуями, запечатляя последний и решающий на кончике его носа. Демонстративно и прилюдно, так, чтобы у случайных свидетелей сводило челюсти от приторности их нежности. Вначале у них была идиллия. — Иногда мне хочется уменьшить тебя, сложить в карман и носить с собой, — сказала как-то раз Гермиона, когда они лежали, повернувшись лицом друг к другу, после секса. Открытое окно впускало утреннюю прохладу, и её покрытая испариной кожа шла мурашками — Малфой прослеживал их появление, ведя кончиками пальцев от острого плеча до выпирающей тазовой косточки. — Почему бы и нет, — хмыкнул он, и Грейнджер засмеялась как-то тихо и мягко. В её глазах мелькнула непонятная эмоция, и Драко чуть нахмурил брови, но девушка быстро исправила свою оплошность: разгладила хмурую складочку на его лбу, скользнула пальцами по коже, провела по скуле, заправила ему выбившуюся прядку пепельных волос за ухо и оставила нежный поцелуй на любимых губах. — Когда-нибудь мы что-нибудь придумаем, — она подмигнула, и Малфой, усмехнувшись, утянул её в объятия, прижав к себе плотнее, чтобы быть как можно ближе: кожа к коже. Иногда ему казалось, что он хочет впаять её в себя, слиться воедино раз и навсегда, на веки вечные. — Или изобретём, — подытожил, увлекая возлюбленную в очередной поцелуй. Не изобрели, но придумали — так у Гермионы в кошельке оказалась его фотография: любовно заламинированная и распечатанная в подходящем формате. Миниатюра: Драко и воздушные поцелуи — его постыдная тайна из фотокабинки. Кому расскажешь — не поверят. Грейнджер очень смешил этот забавный снимок: она улыбалась ярко и солнечно, проводила по нему подушечками пальцев и прятала на законное место — отделение в бумажнике. Правда, с годами её улыбка становилась всё слабее, а взгляд делался грустнее и отстранённее. С самого начала их отношений она находила в себе сотни несовершенств и тысячи признаков идеальности в нём — её возлюбленном. Подруги твердили, что Малфой — завидный холостяк; таким, как ему, привычно менять девушек, как перчатки. А это значило только одно: Гермиона надолго рядом с ним не задержится. Задержалась: они встречались долгих четыре года. Счастливых. Но нервных. Грейнджер ревновала: накрученная подругами и собственным разумом она реагировала на взгляды незнакомок, как на потенциальную угрозу. Лёгкий флирт официанток с её парнем в кафе и ресторанах — а такое порой случалось — выводил её из себя, заставляя вспыхивать. Вот только она никогда не устраивала сцен и уж тем более не упрекала. Драко поводов не давал: не реагировал на провокации и всегда смотрел лишь на неё одну тем особенным взглядом, который — она доподлинно знала — означал «я люблю тебя». Однако что-то в её голове замкнулось: улыбка была всё такой же широкой, а мысли неожиданно всё более мрачными. Тьма сгущалась, застилала её сознание, опутывала душу и ранила нежное сердце. Ком в горле всё чаще беспокоил, а на работе всё валилось из рук. И если раньше свою неловкость Гермиона воспринимала, как незначительные оплошности, то со временем это стало соразмерно катастрофе планетарных масштабов. Проблемы обрастали всё большими слоями: в её голове множились отчаянные и откровенно мрачные мысли. Всё чаще она не видела смысла там, где он был; и всё реже видела конец там, где появлялся шанс для нового начала. Любить стало невозможно: она перестала принимать любовь. Как кто-то сможет тебя любить безоговорочно и беззаветно, если ты сам не любишь себя? Гермиона не понимала — ей казалось, что отношения изживают своё, а она становится для возлюбленного грузом и привычкой. Слишком много времени, слишком мало слов между ними двумя. Они окончили университет и посвятили себя работе — их тандем «достигаторов» считался окружающими успешным и нерушимым. Грейнджер — помощник главного редактора в популярном книжном издательстве, Малфой — журналист и известный критик. Казалось, они созданы друг для друга. Драко задумывался о браке, Гермиона о разрыве. Почему? Драко задавался этим вопросом и в настоящем: стоял у её могилы, смотрел на то, как дождь рисует свои нелепые узоры на мраморной плите, обрамляя её имя да финальную дату, и никак не мог понять. Почему она не сказала правду? В день, когда Гермиона ушла от него, тоже шёл дождь. Она приехала к нему в офис и прошла с гордо вздёрнутым подбородком до двери его кабинета. Секретарь привычно оповестил о посетительнице, и Малфой дал добро. Знай он то, что готовилась сообщить ему любовь всей его жизни, то никогда бы не сказал то обыденное: «Пропустите». Грейнджер была одета в пальто: они когда-то покупали его вместе. Он так ярко помнит, как любимая крутилась в нём перед зеркалом. — Мне идёт, скажи же? — её губы рисовали мягкую улыбку, а смех застыл отголосками смешинок в глазах. — Подлецу всё к лицу, — подмигнул ей Драко. — Как грубо, — фыркнула она и прикрыла глаза, почувствовав крепкие руки, обхватившие её со спины. Гермиона откинула голову ему на плечо и посмотрела в потолок: яркое освещение било в глаза. Именно так она оправдывала влагу в уголках глаз — это лишь естественная реакция организма на внешний раздражитель, а не то чувство пустоты, что распространялось у неё внутри. На миг Малфой погрузился в воспоминания, но Грейнджер быстро вернула его в реальность: щёлкнула ручкой чемодана, вернув ту в исходное положение. — Командировка? — внезапно растерялся Драко. Он нахмурился, силясь припомнить, упоминала ли его возлюбленная об этом. В последние пару месяцев они оба жили в бешеном ритме, отчаянно участвуя в персональных битвах за место под солнцем, а если точнее, то за очередной социально одобряемый успех — новую ступеньку на карьерной лестнице. Её лицо отчего-то было холодным. Замечал ли он в ней это прежде? Когда приходил домой за полночь, скидывал офисный костюм и проскальзывал к ней под одеяло, привычно обнимая со спины. Когда целовал её на бегу в кончик носа утром, частенько забывая на столе приготовленный ею для него завтрак в крафт-пакете. Когда в моменты близости, она прижималась к нему всем телом, оплетала руками и ногами, заключая и не позволяя смотреть в лицо — не желала, чтобы он увидел в её глазах пустоту, поселившуюся там с недавних пор, которая даже в такие мгновения не покидала её. Что-то определённо было, но он не замечал. Просто Драко любил её и думал, что этого достаточно. Однако этого было мало для её охваченного тьмой разума. — Я приняла решение, — её губы лишь на миг задрожали. Она сделала глубокий вздох, сковав вспышку эмоций. — Нам нужно расстаться. Малфой моргнул, поражённо открыл рот и не нашёл слов. В ящике его стола кольцо: с крупным сапфиром и россыпью бриллиантов. Он выбирал его тщательно: на обеденных перерывах просматривал сайты, наполненные информацией о камнях-талисманах; читал о знаке зодиака Гермионы и всё-всё предусмотрел. В конце концов, у него был забронирован столик на пятницу в её любимом ресторане, где подавалась обожаемая ею паста с морепродуктами под сливочным соусом. — Почему? — выдохнул, и это всё, на что его хватило. Никаких криков, никакой агрессии. Драко любил её, как никогда и никого. Мир крутанулся, а земля пожелала ускользнуть из-под ног. Хорошо, что он сидел в кресле, иначе ему понадобилась бы помощь, чтобы присесть, так сильно вдруг ослабели его ноги. Любовь идёт под руку с уважением — Малфой чтил её границы и желания. — Потому что так будет лучше, — голос Гермионы был полон силы, решимости. Это была точка, даже не запятая. — И мне, и тебе. Нам обоим. Мне нужно заняться собой, расти дальше. Я в тебе утопаю. Так не может продолжаться вечно. Он совершил неловкую попытку, сказал: «Ты — моё счастье». — Я ухожу сразу и навсегда. Не стоит даже пытаться, — с прямой спиной и гордо поднятой головой Грейнджер развернулась на каблуках и прошествовала к двери. Шаг — она вышла из неё, покинув жизнь Драко. «Сразу и навсегда», — страшное дополнение к её уходу. Дома без любимой стало холодно: её полки в шкафу опустели, привычные ночные объятия исчезли из будней, утром квартира перестала наполняться ароматом кофе, а крафт-пакет с завтраком больше не материализовывался на столе сам собой. Лёгкий флирт окружающих Малфоя девушек по-прежнему был ему неинтересен: вот только теперь в его груди зияла незримая дыра, которую он хотел, но не мог заполнить. Облик Драко не отличался высокомерием и равнодушием со студенческих времён: с тех пор, как он встретил любовь всей своей жизни. Но всё новое — это хорошо забытое старое. Лёд его взгляда отчего-то стал зажигать больше сердец. Жаль, что ни одна из случайных пассий не смогла растопить его сердце. Все они воспринимались им обыденно: пресно, безвкусно, никак. Чары Гермионы не сходили: шли месяцы, а он оставался один. Отчего-то верный и принципиальный. Ему думалось, что впусти он в свою жизнь другую и всё то, что было прожито им с Грейнджер, исчезнет. Будто этого не было. А Драко хотел, чтобы было. Всегда. Он страдал год. Жил по прежнему сценарию, не сбиваясь с курса. Карьерный рост и скучные будни, кольцо в ящике стола и пустота в душе. От Гермионы не было известий: она пропала с радаров, уволилась с работы, разорвала связи с привычным окружением. Малфой даже не мог спросить у кого-либо, как у неё дела. Разве что у её родителей, но это крайняя мера, а он на тот момент всё ещё имел чувство собственного достоинства и надежду на возвращение любимой. Вернись она, Драко бы принял её назад не раздумывая: обнял бы и сказал, что ждал, потому что он в неё сразу и навсегда, и имя ему «счастье». Её. Персональное. Новости застали его в Париже. Очередная командировка будто насмехалась над ним: оказаться в городе влюблённых без главной составляющей — любви. Телефонный звонок разбудил его в пятницу утром раньше положенного. За окном светило солнце, несмотря на то, что было чрезмерно рано: ночной сумрак едва-едва покинул город. Ветерок ворошил лёгкие тонкие шторы. Сонный Париж не желал пробуждаться, и отель наполняла тишина. Возможно, именно поэтому речь на том конце «провода» показалась ему чрезвычайно громкой: голос матери Гермионы казался глухим и безжизненным, но отчего-то резонировал в ушах, беспощадной лавиной обрушиваясь на барабанные перепонки. Удивительная штука жизнь: нам кажется, что у нас есть время, а оказывается, что оно закончилось. Песок в часах пересыпался, и Вселенная отказалась выдавать новую партию. Страшно и холодно. Леденящий холод сковал его внутренности с первых слов: «она умерла в четверг…». Вчера. Ещё вчера у него было всё время мира и все возможности на свете. Он мог сделать, что угодно: найти её, используя услуги частного детектива; вызвонить через родителей; применить иные методы и связи, что прежде порицала его гордость. Но в «сегодня» лимит его возможностей достиг апогея и оказался исчерпан: счётчик подошёл к нулю. Драко почему-то в тот же миг ощутил аромат её духов. Тех самых, которыми Гермиона пользовалась только в особые дни: парфюм для важных мероприятий. Её чёрное маленькое платье-футляр, подчёркивающее фигуру, и волосы, забранные в высокую причёску, так прекрасно подходили этому аромату, завершавшему её облик. Идеальное сочетание. В его воспоминаниях Грейнджер взглянула на него из-за плеча: «Придёшь позже?». Она была из тех леди, что собирались заранее и прибывали вовремя. Гермиона за всю свою жизнь ни разу не опоздала. Даже тут она его обогнала. — …придёшь? — донеслось из динамика. Голос её матери несколько схож с её собственным. Так странно. Драко сделал вдох и понял, что кислород застрял в лёгких. Он попытался его вытолкнуть, но лишь подавился им. Откашлявшись, между хрипами Малфой выдал своё согласие. Задыхаясь и давясь слезами, глядя в потолок, он всё думал, что с ней случилось. Как Грейнджер ушла из жизни? Тихо и спокойно или внезапно, громко и по-страшному ярко? Причина смерти не была названа. И лучше бы Драко её не знал, но такую информацию трудно скрыть: она будто рвётся наружу, находит своего слушателя через шепотки неравнодушных сплетников, чья жизнь имеет мало интересного, но много гнили и осуждения в своей сути. Гермиона закончила всё сама. Собственными руками подвела черту, оборвав линию жизни. Это знание для него — лишнее. Уничтожающее, мрачное, тёмное, пугающее. Кричащее: «А что, если бы?». Если бы удержал, изменил своим принципам, был рядом. Гермиона осталась бы жива? Целовала бы его в нос, называла «счастье» и таяла в его объятиях. Жила бы долго. А может и счастливо. Вместо этого она ушла, оставив после себя множество вопросов. Бессмысленных «почему».***
Драко так и не пришёл на прощание с телом. Потому что это уже была не она: не его тёплая, любимая, нежная; не его родная и энергичная. Ему не хотелось видеть то лицо-маску с посеревшими красками. Потому что он желал помнить её такой, какой она цвела под его закрытыми веками. Той юной девушкой, с которой он столкнулся в университете. Кофе, её наивно распахнутые глаза и это чёртово «простите». — Прости, — всё, что он смог сказать, придя к ней на могилу с надетым на мизинец золотым кольцом с сапфиром и бриллиантами. Кольцом, предназначенным для неё. Их несбыточная связь осталась лишь жалким воспоминанием, разрывающим сердце Малфоя. Узнать о её депрессии, затворничестве и самоубийстве было больно — Драко казалось, что он слышал хруст внутри себя, думал, что это крошатся его кости от отчаяния, но это был лишь мираж и шум в ушах от давления. Теперь такое порой случалось. Однако сложнее всего оказалось не попросить у её бесплотного воображаемого духа прощение за то, что не уследил и не узрел звоночков, смежных с криками о помощи; сложнее оказалось простить самого себя. Малфой жил и нёс в себе это бремя — уход любимой женщины. «Сразу и навсегда». «Ты моё счастье». Крах его системы. Белые лилии на могильной плите. Сырость. Грозовое небо. Разряды молний и вспышки. Чьи-то обеспокоенные лица и громкое: «Драко, ты в порядке?». Нет. «И уже, наверное, никогда не…» — так ему думалось.***
Спустя пять лет он начал приходить на её могилу не в дождливые дни — те сменились на солнечные в память о её тёплом образе и задорном смехе. Ему по-прежнему сложно упоминать её имя. «Гермиона», — только шёпотом по ночам в полусне и никак иначе. Её взгляд во снах всегда яркий — он видел в нём знакомые игривые искорки, но просыпаясь, от осознания неизбежной реальности, задыхался в слезах. Мужчины не плачут. Какая чушь. Драко Малфой, погребаемый воспоминаниями об ушедшей возлюбленной, порой рыдал навзрыд.***
Через десять лет Драко обзавёлся семьёй и снял кольцо с мизинца — отныне то вновь покоилось в ящике его стола на работе, сверкая сапфиром и бриллиантами лишь тогда, когда мужчина, подверженный ностальгии, решался на него взглянуть. Астория — его избранница — тиха и спокойна. Пара в ожидании ребёнка, и Малфой в предвкушении новых надежд. Его жизненная система потихоньку начала вставать на место, хотя порой до сих пор сбоит. Например тогда, когда ему во снах является тонкий знакомый стан, окутанный светом из окна; и голос, который в прошлом был роднее всего на свете. Вот только земля больше не уходит из-под ног — больно, но не смертельно. Впервые за долгое время он нашёл силы сказать самому себе: «Переживём». Но сам себя за это не простил. «Цветы Гермионы» сменились с белых лилий на жёлтые розы — те стабильно обновлялись доставкой на её мемориале каждую неделю. Драко чтил, помнил, печалился, но уже как-то по-светлому. Психотерапия, на которую он всё-таки решился, работала. Рана затягивалась, хоть порой и свербела.***
Через двадцать лет Малфой стал рассказывать дочери сказки о вечной любви, подарив главной их героине имя «Миона». Наивному дитя понравилось — на что Астория лишь поджала губы, но недовольства не высказала. Куда ей тягаться с нерушимым образом первой любви своего мужа? Она это понимала, оттого и обладала непомерным терпением. Время шло своим чередом.***
Через пятьдесят лет Драко мирно ушёл во сне. Но доставка цветов на могилу Грейнджер продолжила приходить — оплачено ещё на сорок лет вперёд. А после пришла новая смена: розы однажды поменялись на белые, а подпись с «любимой» на «Мионе». Дочь Малфоя возвратила долг за сказки и детские мечты.***
Гермиона Грейнджер умерла в четверг, но отчего-то прожила ещё долгие годы в чужих сердцах.