Роберт, бомба и другие

...«Милые люди, с которыми интересно разговаривать о малопонятных вещах» не слишком долго оставались товарищами Роберта. Да и той зимой далёкая Испания не слишком волновала физика. ...Январская слякоть — а ещё зима называется! — заставляла Роберта хмуриться. Хоть по календарю и была середина зимы, снег лишь лежал клочками на чёрных голых ветках деревьев, на крышах автомобилей и домов. На асфальте, как от дождя, блестели лужи, в которых отражалось серое небо и потемневшие стены домов. Под моросящим дождём, в котором то тут, то там пролетали снежинки, Оппи спешил в университет — диссертация для Моррисона, семинары — да и к Лоуренсу заглянуть... Остановившись на лестнице, ведущей на второй этаж, Роберт остановился закурить, когда к нему подскочил Луис Альварес — из экспериментаторов Лоуренса. — Ты чертовски вовремя! Пошли с нами! — Зачем? — Деление... Мы его сделали! — Да какое деление? — Роберт тряхнул головой, пытаясь понять, о чём говорил Луис. — Как о чём? Все уже знают! Атом расщепили... Э, это надо видеть, пошли! — Чушь полная. Деление атома невозможно, — Роберт фыркнул, но всё же согласился посмотреть на «разделение атомов», как заявил Луис. Оппи равнодушно разглядывал осциллограф и наспех сконструированную установку рядом с ним — сам он всё ещё мало смыслил в этих приборах и установках — но чем дольше голубые глаза вглядывались во вспышки импульсов, тем сильнее Роберт хмурился. — Знаешь... А это ведь и в самом деле похоже... — Альварес хотел было перебить, но Роберт, ещё раз затянувшись сигаретой, жестом велел помолчать. — Дело в нейтронах, их, верно, несколько... Нейтрон разбивает атом, тот выделяет ещё пару-другую нейтронов, и так — как по цепи... Должно быть, энергии будет море... Увлёкшись, Роберт не заметил, как сигарета, которую он всё ещё держал в руках, выскользнула прямо на одну из бумаг Альвареса; впрочем, тот тоже не отрывал взгляд от осциллографа и не заметил досадную оплошность своего коллеги. — И что же это будет? — Ну... — Роберт задумался, прикидывая что-то в уме. — Наверно, если такая реакция в самом деле возможна, кусок урана сантиметров в десять может нехило так взорваться. Оба физика замолчали, понимая, что это значит. А значило это ровно одно: ядерное оружие теперь возможно не только в книгах фантастов. — И почему не мы это открыли? — удручённо вздохнул Альварес. — Понятия не имею, — Оппи отрешённо выводил на пустом листе ряд формул, чтобы тут же их зачеркнуть. — Понятия не имею... Впрочем, кусок урана — хоть какого размера — не слишком долго занимал мысли Роберта. Оппи вспомнил одну из своих прошлогодних статей — и вернулся к той теме. — Нейтронные звёзды? Разве это не астрономия? — недоумевал Джордж Волков, один из немногих студентов из России, что учились в Беркли. — Они же все равно из атомов состоят, — отмахнулся Оппи. — Значит, физика. Но важно не это, а то, что эти звёзды не могут быть бесконечно огромными. — То есть? — То есть если масса этой звёзды превысит... Назовем это «верхний предел массы» звезда должна... да, должна неизбежно стать неустойчивой. — А, понимаю. Это будет... — Джордж схватил бумагу и карандаш. — Оно должно быть, если мы всё правильно помним... — Можно помедленнее? — Роберт удивлённо вскинул руки. — Наверно, старею, но не успеваю понять... — Да что тут непонятного? Тут дальше всё просто! ...О том, что потом происходит с такой звездой, Роберт описал в статье, написанной чуть позже вместе с Хартландом Снайдером — ещё одним студентом. — Это что же выходит, звезда с ядром, масса которого превысила... — Вот это число, — Роберт открыл один из прошлых выпусков «Физикал ревью», где был изложен тот предел, установленный в предыдущей статье. — То есть, как тут сказано, — Хартланд с трудом продрался через потоки длинных цепочек вычислений, почти не разбавленных текстом. — Получается примерно в два-три раза больше, чем масса Солнца. — Точно, — Оппи закурил очередную сигарету. — И оно будет бесконечно сжиматься под влиянием своей собственной гравитации. Пока... — Пока подобная «сингулярность» не сожмет звезду так, что притяжения этой гравитации не преодолеют даже световые волны... — закончил Снайдер. — То есть можно сказать, эта звезда исчезнет, и от нее останется только гравитационное поле... И что же, такие штуки уже наблюдали? — Насколько я знаю... — Роберт задумался, посмотрел на журнал в руках Хартланда. — Нет, вроде нет... Но может ещё найдут... — Может? Разве наука не должна быть более точной? — Она должна быть истинной, это я знаю, — Роберт хмуро смял сигарету. — А точной... Нейтроны вот только несколько лет назад открыли; может, и звёзды эти ещё откроют... Может даже это будешь ты. — Когда это ещё будет! Сам Роберт тоже мог только догадываться, насколько точно подошёл к разгадке нейтронных звезд. Расчеты для этих звёзд изматывали — не хватало только опять подставить соавтора, которым в этот раз стал Хартланд. Сам Оппи уже привык к шуткам коллег в свой адрес; но его студенты должны быть лучше своего профессора. Так что когда статья наконец после тщательных проверок увидела свет в сентябрьском выпуске «Физикал ревью», Роберт не без гордости показал ее Лоуренсу. Но тот лишь отмахнулся: — Какие звёзды? Тут вон что... Лучше бы бомбой занимались! — Ей и так займутся... И о чем ты? — О чём? Германия напала на Польшу — наверняка вместе с твоими любимыми Советами! — А... Вот как... И не такие уж любимые, — буркнул Роберт. — Но немцы осуществили деление и готовят бомбу! И твои Советы наверняка вместе с ними! Роберт лишь вздохнул. Ещё когда он учился в Геттингене, немецкие коллеги показали себя удивительно трудолюбивыми и оригинальными — и американские товарищи по учёбе уступали талантам Гейзенберга или Паули. «Могли ли они поддерживать своего лидера?» Роберт слышал, что Гейзенберг остался в Германии и вроде как руководил целым институтом; мог ли он.... Роберт вздохнул, прерывая поток мрачных мыслей. Германия... Советы... В Советском союзе было немало ярких физиков, как тот же Капица или Иоффе; но о масштабах науки в их оторванной от Европы и Америки стране Роберт мог только догадываться. «Может, у них и получится что-то...» Не то чтобы Оппи стал поклонником политического «эксперимента» в той огромной северной стране — особенно после тех рассказов Вайскопфа, который лишь чудом покинул «райскую» страну. Но некоторые идеи, близкие к «Новому курсу» Рузвельта, Роберт не мог не поддерживать — к вящему неудовольствию Лоуренса. Хотя тот пакт между Германием и Советами не мог не огорчить Оппи. Ну да что этого Лоуренса слушать — «сам-то то и дело к торгашам на поклон — лишь бы на циклотрон дали...» — «Мои» Советы чёрт знает с кем. Мои друзья с ними не общаются. — Или общаются, а тебе не говорят, — фыркнул Лоуренс. — Не понимаю, зачем тратить столько сил на всякую левую чушь? — Не чушь, — перебил Роберт. — Франк благодаря ним здесь... Джеймс Франк, давний знакомый Оппи со времён учёбы в Геттингене, с помощью — в том числе финансовой — союза учителей смог покинуть Германию и перебраться в Америку. — Ну... А вдруг он шпион? — И я тогда тоже, — с сарказмом отозвался Роберт. После нападения на Польшу и Пакта между Советами и Германией шпионы стали новой темой для слухов среди студентов... И поводом для подозрений среди руководства университета. Впрочем, Роберта не волновали ни слухи, ни подозрения — хоть Оппи иногда и замечал на себе слишком пристальное взгляды. Ну да сторонников коммунистов здесь давно не любили... Так и началась осень.