Роберт, бомба и другие

Вашингтон встретил Роберта со всей помпезностью. Физик и не подозревал, что в одном городе может собраться столько журналистов — и все на него. Однако если с работниками прессы и радио Роберт быстро нашел общий язык, то с политиками... Именно ради них Оппи и приехал в столицу; но стоило пытаться договориться с власть держащими, как физик при всех своих стараниях и со всем своим красноречием, отточенным за годы жизни в Лос-Аламосе, натыкался на недоверие, упрямство и глупость. А как ещё назвать этих чинуш и военных, нисколько не смыслящих в физике, но твердо знающих, как «правильно» атом применить? — Ваше оружие больше не ваше, — заявил адмирал Брэгг на одной из таких встреч с людьми государства. — Как это «не наше»? — разозлился Раби. — Мы же его создавали! — Создавали, — подтвердил адмирал. — Но создавали для Вооруженных сил Соединённых штатов. Разумеется, теперь оно принадлежит государству. И оно должно само определять, как пользоваться своими ресурсами. — И всё же, — не отступал Раби. — Это оружие — не то же самое, что танки или пулемёты. Оно должно принадлежать всем. — Кому «всем»? Оружие есть оружие; оно должно быть в наших руках — и не в чьих других. Не отдавать же его коммунистам? Адмирал Брэгг не отличался широтой взглядов; его слова мало отличались от тех речей, которые Роберт мог слышать от тех или иных сенаторов. Но это и огорчало: если люди государства настроены так, изменят ли они своё мнение? Одни вопросы и ни одного ответа... — Ну и люди, — Оппи тоскливо вздохнул, закуривая очередную сигарету. — Да ладно, — Лилиенталь перевёл взгляд к небольшой доске на стене, испещренной рисунками. — Лучше расскажите дальше про атомы. Лилиенталь, с которым Оппенгеймер познакомился на одном из таких заседаний правительственной комиссии, вскоре близко подружился с Робертом — и в свободное время пытался вникнуть в тонкости ядерной физики. Да и Оппи оживлялся, стоило ему начать говорить об атомах и их взаимодействиях. Так что Роберт тут же вернулся к доске, словно только этого и ждал. — А, ну вот. Здесь мы видим электроны, которые... А, безнадёжно, — физик с досадой швырнул мел на стол. — Почему это вы так? — Да вы ведь как будто уже верите в то, что атомы — как эти нарисованные человечки! — Это... Но... Вовсе нет! — Лилиенталь вспыхнул, покраснев. «Эти его шутки...» — Может, это вовсе не стоит таких разговоров? Может, не так оно и опасно? — Не так опасно? — ледяные глаза Оппенгеймера уставились на чиновника. — Если бы это не было опасно, Даглян бы не погиб. Гарри Даглян, юный и подающий надежды физик, экспериментировал с полусферами плутониевого ядра, когда полусферы случайно соприкоснулись. Их удалось стабилизировать, но Даглян погиб, мучаясь от ожогов, за несколько дней. «И где? В родной лаборатории, вдали от войны... Видели бы его эти политиканы из комиссий — может и поняли бы что...» Роберт тоскливо вздохнул. С этими чиновниками одна морока... «А ведь этот хотя бы слушает...» В то время как сейчас предстоял визит к политиканам — точнее, к одному из них, к Президенту; поймет ли он?.. ...В Белом доме как всегда кипела работа. За окном по темно-серому небу с редкими белёсыми проблесками ветер гонял бурые листья, и они, под тяжёлыми каплями дождя, падали на пожелтевшую траву перед величественными белыми стенами. Но спешащие по делам люди не останавливались смотреть вверх на тучи снаружи. У президента выдался очередной день приёма — этому с финансированием помочь, там проект обсудить. И кто к нему на этот раз? А... Президент Трумэн попросил Ачесона пригласить гостя — и чуть приподнял брови в удивлении. Посетитель, который пришёл в этот день, не нуждался в представлении. Теперь, в октябре, этот человек был прекрасно известен — только личной встречи ещё не было. Однако... Трумэн, откинвшийся на спинку массивного кресла, смерил посетителя взглядом. Он ожидал увидеть перед собой того лидера, решительного вдохновителя тысяч людей — но этот неуверенный вид, взгляд — как будто и не тот герой всех Соединённых Штатов! — Поздравляю с проделанной работой. — Да, благодарю, мистер президент... — Роберт потянулся было к сигаретам в кармане, но вовремя одёрнул себя. — Не скромничайте. Ваше... Изделие великолепно. Кстати, как Вы думаете: как скоро у русских появится такая бомба? — У русских? Понятия не имею, — Роберт пожал плечами и нахмурился, но вскоре снова улыбнулся. Разговор никак не клеился; всё, что Роберт хотел сказать, совершенно вылетело из головы. Собеседник его тоже досадовал: Трумэн готовился отпраздновать закончившуюся наконец войну — но этот гость сбил весь настрой. — Вот как? Что ж, зато я знаю: никогда! Кстати, чего вы такой хмурый? Роберт сцепил пальцы, посмотрел в глаза Трумэну. — Мистер президент, мне кажется, на моих руках — кровь... Тишина и холодный, почти презрительный взгляд были ответом. «Кровь... А что тогда на моих руках? Как он вообще смеет такое»... — Её легко смыть водой. Или вам платок нужен? — Трумэн с трудом вернул самообладание. — Это не ваше дело. Проводите доктора. Когда дверь за Оппенгеймером закрылась, Трумэн ещё раз нахмурился. Учёный-нытик... Какое разочарование. — Мистер Ачесон. Чтобы этого паршивца больше никогда здесь не было. — Как скажете. Трумэн вытер пальцы платком. Лучше найти кого-то более... Решительного из этой учёной братии. Такие учёные на примете уже были; так что через полгода с небольшим, когда военные решили посмотреть, как новые бомбы справляются с кораблями, в списке приглашённых экспертов имя Оппенгеймера не значилось. Сам Оппи хоть и увидел, что разговаривать с политиканами невозможно, продолжал работать как правительственный консультант по атомной энергии. Однако не всем пришлись по нраву интервью или выступления, которые он давал. — Мне кажется, он говорит не то, что нам нужно, — хмурился адмирал Брэгг. — Да уж. Эта бомба должна быть гордостью Америки; а тут? — генерал Андерс развернул газету. — Вот, послушайте: «Мы создали нечто, самое ужасное оружие, которое резко и глубоко изменило природу мира. Мы создали то, что по всем стандартам мира, в котором мы выросли, является злом...» Тут дальше болтовня... Ага, вот ещё: «Пример использования атомного оружия был в Хиросиме. Это оружие агрессии, внезапности и террора. Если оно когда-либо будет использовано снова, то этих бомб могут быть тысячи или, возможно, десятки тысяч; их способ доставки вполне может отличаться и отражать новые возможности перехвата, а стратегия их применения вполне может отличаться от той, что была против по существу побежденного врага. Но это оружие агрессоров, и в нём — не только делящиеся ядра, но и внезапность и ужас...» — И это слова американца? Он что, назвал нас всех агрессорами? — Более того, — генерал покачал головой. — Это выступление видела вся страна. Немыслимо! — Хорошо, что в Белом доме ему не рады...