грешники

— сука, — юноша под ваней выгибается, подставляя свою спину под горячие поцелуи. бессмертных языком мажет, облизывает и выводит какие-то непонятные узоры на бледной коже. он рисует по родинкам, собирает их во что-то единое, но в то же время необъяснимое для чужих глаз. русый — самый настоящий грешник, которого нужно варить не в одном котле точно, и не бесконечное количество лет, а умноженное на такое же количество лет. он — это пиздец, его мысли — это пиздец. всё, что связано с ним, заставляет щеки краснеть. как можно жить с такой бурной фантазией? зеленоглазый усмехается, блядской улыбкой одаряя парня, который готов скулить от этого. его глаза закатываются, когда ваня делает рваные толчки. сердце готово выскочить из грудной клетки в какую-нибудь другую вселенную. воздуха не хватает. вдох-выдох. вдох, но без выдоха, потому что ваня трахает слишком хорошо: чужое тело такое податливое, так жаждет эту близость. и русый даёт — он сжимает чужое горло, выбивая новые хрипы, похожие на стоны. юноша облизывается. он — самый настоящий сатана, которого отправили на эту планету карать самых настоящих грешников. в его руках тела начинают плавиться, а изо рта вылетают только непрерывные стоны удовольствия. самый настоящий дьявол с милым личиком, на которое хочется кончить, пока юноша будет отсасывать. он обводит пальцем позвоночник, кусает за плечо и надавливает на поясницу, чтобы сменить угол. его грудь поднимается и опускается, а юноша под ним сжимает простынь до побелевших костяшек. ваня двигается медленно, наращивая темп, мучая своей скоростью. — не издевайся, блять, — шепчет незнакомец, которого он подцепил в клубе. его дыхание сбивается, а сам юноша прогибается в спине, подмахивая бёдрами. зеленоглазый хватает за волосы, тянет на себя, заставляя посмотреть в свои очи. его взгляд прожигает дыру, но парень не может ничего сделать: перед его глазами всё плывёт, будто он сейчас на каком-то корабле. — а может мне нравится, когда люди мучаются, — усмехается, облизывая свои губы и делая новый толчок. он носом утыкается в чужую шею, вынуждая выгнуться в спине до хруста. ваня делает новый вдох, понимая, что в его жизни нет огня, искры, от которой внутри всё сжимается: он просто трахает незнакомых парней, вымещая на них всё физически, когда они скулят от желания кончить. — тогда ты самый настоящий дьявол, — шепчет незнакомец, зажимая свой рот рукой.

***

ваня поправляет шарф на своей шее, смотря на здание. ему всегда было интересно, как на таких, как он, реагируют буквально святые люди. наверное, он сошел с ума. его безумие уже переходит все границы. внутренний голос кричит о том, что стоит сесть на ближайший автобус и поехать куда-нибудь в сторону горы, чтобы сброситься с неё потом. церковь всячески попадается ему на глаза, потому что она, блять, находится рядом с его университетом. каждый раз, когда у него заканчиваются пары, парень видит это здание, а внутри пылает самый настоящий пожар, который заканчивается ровно тогда, когда он прислоняется спиной к холодной стене в своей квартире, убирая ненужные мысли в шкаф к своим пошлым фантазиям. но сейчас всё по-другому. бессмертных скурил уже вторую сигарету, раздумывая о своих действиях. протянув тихое «блять, меня однозначно нужно в ад», юноша двинулся в сторону своей смерти, поднимаясь по ступеням к большим деревянным дверям. его обдает ужасное пламя, будто он сейчас находится в каком-то горящем доме. огонь обволакивает с ног до головы, а внутри всё намного хуже: глаза разбегаются, когда он видит коридорчик и скамейки по бокам. ваня, как самый настоящий ребенок, смотрит по сторонам, словно потерялся сейчас. и да, он прав, потому что эта новая обстановка заставляет весь воздух из лёгких испариться за считанные секунды. людей здесь нет: только какие-то бабушки сидят на скамейках, тихо переговариваясь друг с другом, боясь нарушить тишину, воцарившуюся в церкви. «служба не идёт» — прошептал внутренний голос где-то в голове. от этого внутри пожар разлился по всем органам, обжигая и уничтожая парня изнутри. всё, что внутри, выглядит как какая-то агония, которая закончится только летально. бессмертных знает, что он — самый настоящий грешник, которому нужно пройти все круги ада, прежде чем оказаться тут, но русый понимает, что убежать уже не получится: тогда он точно будет проклят. ванины шаги слишком громкие для этого помещения. ему вообще кажется, что каждый, кто сейчас здесь, однозначно обратит внимание на парня, так ещё и осудит, будто у него на лбу написано, что он трахает каждого, кто ему понравился на пьяный ум. вдох-выдох. вдох-выдох. вдох-выдох. его сердце заходится ещё сильнее, когда он проходит мимо икон. он готов вырвать себе глаза, чтобы не видеть всего этого. он останавливается на несколько секунд, будто только что увидел свою смерть. в его голове совершенно нет никаких мыслей. русый просто смотрит на картины, делая вдохи, чтобы не задохнуться. у всех тут идёт жизнь, а у вани она остановилась или, может быть, даже прекратилась. из этого состояния его выводит чужой взгляд, который прожигает изнутри намного лучше, чем животный стыд за то, что парень вообще находится здесь: это однозначно самая большая ошибка в его жизни. зеленоглазый поворачивает свою голову, сталкиваясь с ухмыляющимся священником. или ему показалось? ваня ещё пару секунд смотрит на него, пытаясь понять эмоции на его лице. они какие-то неоднозначные, заставляющие тело покрыться мурашками. ощущение, будто это кто-то украл одежду священника, нацепил её на себя и решил поиздеваться над ним. сделав ровно один шаг в сторону незнакомца, парень отметил, что больше нет того урагана эмоций, который две минуты назад пронизывал бессмертных с ног до головы, обливая холодной водой, чтобы он понял, куда пришёл. — у вас есть ещё время?— хрипло спрашивает ваня, стягивая серый шарф, который только сильнее душил его в это мгновение. — наши двери всегда открыты для нуждающихся. вы на исповедь? — сладко тянет каждое слово, разглядывая карими глазами каждый миллиметр лица, словно бессмертных этого не замечает, но всё наоборот: юноша видит, правда не хочет, чтобы этот взгляд отрывался от его щек, носа. он хочет, чтобы этот священник плавно скользил им по каждой клеточке тела, собирая родинки во что-то единое. — да, — выдыхает ваня, не в силах совладать со своими эмоциями, которых слишком много внутри. так много, что они вот-вот порвут русого, оставляя только грешную душу, которая моментально провалится под землю, потому что ей место только в аду. — тогда пойдёмте, — ухмыляется. бессмертных пронзают миллионы осколков собственной выдержки. это точно не тот священник, которого он привык видеть в описаниях каких-то библейских групп. он неправильный. так выглядят дьяволы-совратители, от которых ангелы становятся падшими. но ваня всё равно идёт за ним. да, он безусловно потерял эту линию между нормальным и ненормальным. это какое-то безумие. то, отчего он искал спасение, решило поймать его в церкви, а потом ещё и уничтожить, потому что демоны любят, когда обычные смертные страдают. его прошибает новый табун мурашек, когда незнакомец хватает его за запястье, силой заводя в закрытое помещение. русый морщится из-за темноты, пытаясь отыскать уже знакомое лицо. — первый раз? — эта двусмысленная фраза заставляет щеки пылать. он готов умереть сейчас и переодеться где-то в другом месте, желательно на другой планете, чтобы этого человека рядом не было. а точно это человек? дьявол в обличие священника. — да. у меня ещё с детства страх закрытых помещений, — нагло врёт, потому что единственное, что он хочет, увидеть лицо этого парня — своей смерти, которая явилась ему в самом лучшем виде. юноша хмыкает, утаскивая бессмертных в каком-то непонятном направлении. они, кажется, спускаются куда-то вниз. «в ад» — громко произносит внутренний голос, из-за чего русый окончательно теряется. он просто идёт за шатеном. он просто идёт на собственную казнь. ваня чувствует это, но не противиться, потому что знает, что тогда умрёт, когда перешагнет порог церкви снова: его душа не выдерживает таких перемен, и единственное, что сейчас заставляет парня находиться на этой планете, — рука, крепко держащая холодное запястье. они заходят в какую-то комнату, наполненную гигантским количеством стульев: ваня пробегается по каждому, пока не видит, что священник указывает рукой на один из. бессмертных сглатывает, представляя, как сейчас провалиться сквозь землю. — меня зовут сережа, — парень садится спиной к русому. — ваня, — зеленоглазый чувствует тепло чужого тела даже через кожаную куртку и рясу. он закусывает губу до крови, как хорошо, что пешков не может видеть этого. да, в данную минуту бессмертных благодарит бога за то, что в помещении слишком темно: можно увидеть частично чужой силуэт, но шатен сидит за спиной, поэтому приходится затаить дыхание, ожидая чужих слов. — значит ты первый раз пришёл в церковь, сын мой? — ваню ведёт от такого голоса. его кожа покрывается мурашками. он не представляет, что было бы, если бы священник смотрел на него: наверное, он бы давно сгорел в огне из-за своих грехов. — первый раз, — выдавливает из себя парень. — что же тревожит тебя? расскажи, и помни, что бог не осуждает, — бессмертных спиной чувствует чужую ухмылку на губах. его тело прошибает электрический ток, когда он думает, как стоит преподнести всё, чтобы его не выгнали сразу же после первого слова. ваня, скорее всего, вообще не успевает подумать, прежде чем сказать. он делает ровно один вдох, а потом выпаливает: — поверьте, бог такое осуждает. — и что же это, сын мой? — пешков подвигается немного ближе, и это не уходит от русого, который умирает и воскресает от таких действий. их тела ужасно горят, словно они сейчас находятся в самой настоящей жаровне. даже ад по сравнению с этим будет казаться ничтожеством. у вани в голове самый настоящий хаос: он прокручивает каждую мысль, разбивающуюся о его стыд. он боится открыть глаза, будто сейчас находится на суде божьем. у него плохо получается притворяться, что он хочет сделать всё, что скажет этот священник. — расскажи мне, — шепчет сережа, и у бессмертных по спине пробегают мурашки. вдох-выдох. вдох-выдох. вдох-выдох. у него нет другого варианта, кроме как отдаться в руки этому демону. он готов достать всё из себя и отдать пешкову. только ему. только этому чертову священнику. — я трахаю парней во всех позах. мне нравится слушать, как они скулят подо мной, просят дать им кончить. мне нравится, как они выгибаются, когда я растягиваю их. мне нравится проводить своей рукой по их позвоночнику, чтобы они выгнулись, — он делает паузу в несколько секунд. вдох-выдох. вдох-выдох. вдох-выдох. — я трахаю их пальцами, трахаю их до сипшего голоса, и меня это очень сильно заводит. эти податливые рты... бессмертных произносит это, чувствуя, как собственный член больно упирается в ткань джинсов. его щеки горят, а внутри всё намного хуже: он сгорает дотла. сережа резко поднимается, обходит стол и приближается, нависая над ваней. его тёмные карие глаза смотрят на русого, и он отчётливо понимает, что этот взгляд хуже в сотни раз, чем плетка. даже в этой кромешной темноте парень видит бесстыжее лицо. шатен опаляет его ухо, низким голос растягивая слова: — ты же здесь не для исповеди, сын мой. ты же самая настоящая шлюха. ваня сглатывает. его зеленые глаза блуждают по чужому лицу. дыхание сбивается моментально от такого маленького расстояния между ними. это начало всемирного хаоса. русый теряется. сережа шепчет в его полуоткрытые губы: — хочешь трахнуть меня? это можно устроить, — облизывает свои губы, нахально улыбаясь, — но в таком случае ты больше не сможешь думать о ком-то другом. только я в твоих мыслях, ванюш, — сладко тянет чужое имя, из-за чего член в штанах бессмертных дёргается. его руки скидывают мешающуюся кожанку с плеч, лезут под чёрную кофту, оттягивая ткань, чтобы посмотреть на кожу. кажется, только пешков отчётливо видит, когда ваня полностью потерялся в этих ласках. он подстраивается под пальцы, выдыхая куда-то в сторону. его тело горит, он сам горит, как восковая кукла на солнце. сережа пододвигается вперёд, одним движением хватаясь за пряжку ремня. русый только сейчас замечает венки на его руках, и он готов поклясться, что ещё никогда не видел такие прекрасные руки: парень буквально готов засунуть каждый палец себе в рот и облизывать их, как ебаный чупа-чупс. и шатен чувствует это. он наклоняется, чтобы обдать чужое ухо горячим дыханием: — таких мальчиков всевышний не прощает. ваня дышит часто. его сердце делает несколько громких ударов, падая в ноги. его глаза закрываются, когда юноша чувствует чужие пальцы возле ширинки. — пожалуйста, — шепчет бессмертных. эти слова вырываются как-то неконтролируемо: он беспомощно смотрит на своего демона искусителя. и только после этого пешков стягивает с него штаны. он улыбается, когда чувствует каждым миллиметром, что ваня полностью под его контролем. — смотри на меня, ванечка, — усмехается священник. улыбка остаётся на его губах, а в руках появляется непонятно откуда взятая лента: сережа связывает ею чужие руки, чтобы руководил процессом только пешков, а не бессмертных, который губу до крови закусывает, боясь проронить ненужные стоны. а их слишком много. ему остаётся только приоткрывать рот в надежде глотнуть хоть чуть-чуть воздуха. язык медленно обводит головку. парень играется, поднимая свой взгляд на русого. второй ноги сильнее в сторону разводит, толкаясь в горячий рот. его уста приоткрываются, ловя спасательный кислород, без которого он умрёт. но ничего не получается: вдох, без выдоха. кажется, бессмертных плывёт по реке стинкс, а на другой стороне его ждёт шатен. довольный, ухмыляющийся, потому что довёл свою жертву до такого состояния: русый задыхается, словно его горло придавили ногой. сейчас у вани в голове звонят колокола. настолько хорошо ему: он поднимает голову, стряхивая с лица ненужные пряди и направляя свой взгляд вниз, туда, где сидит на коленях блядский священник. тот человек, который должен олицетворять бога, а не самого настоящего дьявола, отсасывает ему так, как никто никогда не делал: до звёздочек перед глазами. бессмертных чувствует, как мокро и горячо в чужом рту, как сжимается глотка, когда сережа берёт глубже, с чмоканьем выпуская член изо рта. юноша ведёт щекой по нему, явно отмечая, что ему нравится мучить этого мальчика. вдох-выдох. вдох-выдох. грешного мальчика, который позволяет отсасывать себе в святом месте. вдох-выдох. вдох-выдох. и ване ничего не остается, кроме как толкнуться в этот горячий рот, но он чувствует, что больше ничего не может сделать из-за связанных рук. его грудь опускается и поднимается, юноша делает несколько движений, чтобы освободить запястья от жутких пут. но ничего. пешков ухмыляется, перекатывает орган во рту, вырисовывая языком непонятные узоры и обводя каждую выпирающую венку. ему определённо нравится, как ваня пытается сократить между ними расстояние, толкаясь бедрами вперёд. русый часто дышит, чувствуя приближение, но сережа выпускает член, поднимаясь к губам зеленоглазого: — не так быстро, сын мой, — от этого передёргивает и хочется ещё сильнее оттрахать этот похотливый ротик, который произносит даже в такие моменты обыденную речь священника. кареглазый однозначно знает, когда и какие слова нужно использовать. пальцы обхватывают возле основания, и бессмертных хочет уничтожить весь этот ебаный мир. ткань сильнее начинает давить на запястья, когда он пытается выпутаться из этих оков, чтобы притянуть за темные волосы парня и задать свой собственный ритм. но ничего не выходит. ваня делает себе больно, но эта боль сладкая, дурманящая и аморальная. пальцы второй руки очерчивают какие-то непонятные узоры возле груди, трогают горошины сосков, всё ниже и ниже спускаясь. его ухмылка расплывается на таком святом лице: даже не скажешь, что в его голове есть грешные мысли. ваня сейчас бы продал душу, лишь бы это все прекратилось, но только он не уверен, что она у него еще осталась. шатен снова спускается на колени, дуя на член и языком обводя уздечку. бессмертных вымученно выдыхает, поскуливая, как самая настоящая собака, которую только что посадили на поводок. а пешкову нравятся такие звуки, он ещё интенсивнее работает языком, понимая, что издевается над парнем. и эта игра прекрасная. эта игра божественная для него, потому что правила задаёт сережа, а не ваня. русый чувствует чужой палец возле входа. сережа медленно поглаживает, водит круги, но не входит: дразнит, чтобы зеленоглазый задыхался в собственных стонах. — сереж, пожалуйста, — ваня шипит в отчаянии, не зная, что он должен сделать, чтобы почувствовать в себе эти аристократичные пальцы. — я сделаю, что угодно, — шепчет в пустоту. он умоляюще смотрит на священника. тот ехидно улыбается, а в глазах самые настоящие черти — ещё одно доказательство, что это ненастоящий священный служитель, а скорее подчинённый сатаны. хотя, кажется, владыка ада посоревновался бы с шатеном за такое звание. — проси прощения, — пешков облизывается. ваня лишается души. ваня лишается здравого смысла. ваня лишается всего, что держит его на этой планете. но он всё равно торопливо шепчет слова: — прости меня, господи, ибо я согрешил. шатен входит. искусные пальцы растягивают его, проходясь по узким горячим стеночкам, и ваня сжимается вокруг пальцев, наплевав на глухую боль, расплывающуюся внутри. она слишком сладкая, слишком желанная. зеленоглазый чувствует себя настоящим мазохистом, потому что сейчас хочется, чтобы было еще больнее: чтобы вышибло весь воздух из легких, чтобы он задохнулся в собственных звуках. сережа облизывает член, дует на него, играется с головкой, когда ваня рассыпается на маленькие кусочки. он уже совершенно не представляет, что нужно делать, чтобы эта пытка закончилась. каждый раз, когда парень думает о том, что сейчас конец и его душа выйдет из тела, пешков останавливается, разглядывая своим бесстыдным взглядом юношу. это невыносимо. и только тогда, когда бессмертных чувствует, что вот-вот кончит, парень отстраняется, смотря из-под ресниц на него. — ты же хочешь, чтобы бог отпустил все твои грехи? — русый кивает, хотя он уже давно потерял нить их разговора. связанные руки до жути болят: так сильно, что хочется выть. сердце бьётся слишком громко. кажется, сердцебиение можно услышать даже на другом конце света. пальцы священника внутри издевательски застыли, не двигаясь, и кажется, что это никогда не закончится. и когда пешков видит, что ваня больше не выдерживает, отпускает багровый член. тело сотрясает в оргазме, и он изливается на лицо священника, на его прикрытые глаза и ресницы. сережа облизывается, как котёнок, и у русого нет слов, как описать эту картину. внутри сразу становится невыносимо пусто, когда шатен вынимает пальцы из бессмертных, и подносит их к его губам, требовательно раскрывая и давая парню облизать каждый из них. возможность вылизать наконец старательно фаланги изящных пальцев вырывают из его горла еще один гортанный стон. сережа усмехается, поднимается и поправляет рясу, напоследок обыденным жестом этими же блядскими пальцами крестит бессмертных. ваня уже готов окрестить себя грешником или язычником, да кем угодно. его грудь поднимается и опускается, а дышать становится тяжелее, когда пешков покидает комнату, в самом конце оглядывая парня с ног до головы. русый уверен, что теперь без этого демона он не сможет существовать. ему придется следовать за ним везде и всюду, как за своим собственным иоанном крестителем.