падает снег, я злой человек, твой человек

      Игорь смотрит в темные омуты напротив и, кажется, задыхается. В груди булькало что-то, но это не злоба, не отчаяние, не привычное: «А я ведь говорил!». Это кровь. Алая, густая, как в тех самых бандитских сериалах, из реквизита «Мосфильма». Жаль только, что они не актеры и в кино не снимаются, а так хотелось сейчас услышать голос режиссера: «Стоп, снято!». Гром падает на колени перед Хазиным, который то ли смеётся истерически, то ли плачет, не понятно. Холодные ладони коленки острые обхватывают, а тонкие, четко очерченные губы шепчут что-то над головой, но уже не разобрать. Игорь сознание теряет, погружаясь в холодную, беспросветную тьму. Он не мог поступить иначе, не мог его не спасти.       Петя всегда был своеобразным Драко Малфоем в этой Гриффиндорской гостиной, именуемой опенспейсом. Наглый, заносчивый и высокомерный. Словно сошедший с обложки дорогого журнала: одет с иголочки, укладочка, дорогой парфюм и часы стоимостью в годовую зарплату обычного мента. Гром и сам чист на руку не был, но у него хотя бы хватало ума это не демонстрировать. А Хазин, он будто жаждал, чтобы его все ненавидели, делая акцент на своём превосходстве. Однако, всё было далеко не так радужно, как казалось на первый взгляд. Игорь знал его ма-аленький секрет, знал его слабое место, что таилось в блестящем чёрном «гробике» у самого сердца. Белый порошок разъедал молодое тело с завистливой охотой, а Петя таял на глазах, пока деньги в карманы лились рекой, становясь непосильной ношей и теми самыми кандалами с гирями, что однажды потянули на дно. Грому же ничего не оставалось кроме как наблюдать за этим и старательно делать вид, что ничего не происходит, так как в этой истории был замешан и его лучший друг детства Игнат. Паршивец такой. И когда только успел?       — Игорюнь, да чего ты паришься? Всё нормально будет… — пробормотал Петя, затянулся глубоко и, выдохнув дым своих неоправданно дорогих, но зато понтовых, сигарет, добавил: — Я же просто под прикрытием работаю. Ничего личного. А зад твоего кореша я в любом случае прикрою, не ссы, родной. Прессанём этих клоунов скопом и всего делов. Не забивай голову ненужными мыслями.       Тот факт, что Гром безоговорочно доверял каждому его слову был очень сомнительным для общества и весьма закономерным для самого Игоря. Ведь, в отличие от всех остальных, он знал, что творилось в этой дурной черепной коробке. Он видел Петю в разных состояниях: счастливым, испуганным, окрыленным, расстроенным. Игорь даже видел как он плачет, пытаясь найти выход. Слышал эти крики о помощи и каждый раз прибегал на зов, за что Хазин был ему безумно благодарен. Когда это началось Гром и сам не понял. Достаточно было лишь разок перепить и оказаться в одной постели. По началу это был стыд и Петино: «да ладно тебе, старичок, ну потрахались, с кем не бывает», затем обещание, что больше подобного не повторится, но неожиданно открывший в себе новые грани Игорь остановиться не смог. Касаться губами, перебирать пальцами выступающие шейные позвонки, наблюдать за бегущими по бледной коже мурашками и слышать возбужденный шепот в ночи, стало для Грома чем-то более важным, чем все эти люди и их злые языки. В какой-то момент он осознал, что Петя и есть его самое большое откровение в жизни, посланное ему не ради утех и забавы. А для того, чтобы выйти на новый уровень осознанности. Влюбиться заново. Раз и навсегда. И Игорь подсел. Подсел на Петю Хазина, от которого стал зависим на столько, что уже не мог без его смеха, его дебильных шуток про наркоманов, без возможности восхититься его умению хорошо выглядеть даже тогда, когда тот с ебейшего бодуна или недельного марафона ещё не оклемался.       — Игорюнь… — насаживаясь каждую ночь на его член, шептал ему Петя на ухо, — Признай уже, что ты тоже наркоман, а я твой любимый сорт. Самый чистый.       Гром прижимал его крепче к груди и даже не пытался спорить. Понимал, что это правда, которую уже никак не исправить. Даже если попытаться, завязать он бы уже не смог, да и если честно, не хотел. Они и так оба жили как на пороховой бочке, не понятно было, кто умрет первым, так что мотыляясь, словно две бабочки в огне, как могли они пытались быть счастливыми и кроме как кайфовать от этого пламя, больше ничего не оставалось.       — Не ходи туда… — тихо попросил Гром накануне, — Ты же уже сделал всё, что нужно. Твоя работа под прикрытием слишком затянулась на этот раз. Ты на столько в раж вошёл, что сам стал частью этой машины.       — Гром, не нуди. Это моё дело и я доведу его до конца, получу бабки и спокойно сдам этих долбоёбов своим цепным пёсикам с автоматами, — Хазин закинул в рот тик-так драже с апельсином и мятой, усмехнулся белозубо и кажется, даже понимал, что делает, если бы не это «но» в его нагрудном кармане. Если бы не этот маленький секретик и огромные зрачки.       — Да ты даже сейчас вмазанный…       — А вот это тебя уже не касается, Игорь.       — Как же? Я ведь переживаю за тебя.       — Не начинай.       Казалось, что Хазин ни Бога, ни чёрта уже не боялся. Бросался на пули как оголтелый, оправдывая это отвагой, хотя на деле это было скорее слабоумие и эйфория от очередной дороги. Они с Игорем были в этом похожи, только Гром был окрылён не белым порошком, а принципами, собственным упрямством и обостренным чувством справедливости. Поймать преступника дело благое ровно до тех пор, пока этим преступником не стал твой близкий человек. К сожалению, Игорь был научен горьким опытом. Его отец когда-то давно тоже не смог простить своему другу ошибку, потому его сейчас и не было в живых. Не умел он адаптироваться. Не смог смириться и понять, что времена изменились. Так же и Игорь сейчас стоял на распутье. Чуял, что что-то не так. Не могло быть всё так просто. Гром сломя голову бежал по улице ночного Питера. Через дворы, проспекты и арки. Бежал, боясь опоздать. Бежал так быстро, как только мог с осознанием, что Петя уже давно не центральная фигура во всей этой истории и его судьба давно была определена.       Выстрел. Тишина. История циклична.