révélation

***

Молодой человек неспешно поднимался в свою комнату после тяжёлого дня в связи с принятием юных светских дам на званый приём. Особняк Мориарти в Лондоне служил кладезью для тайных средств по реализации планов: оружия, чертежей, материалов, различных документов — всего того, что явно не было предназначено предстать картиной для пытливого взора собравшихся леди. Командой со всей точностью и свойственной ей скрупулёзностью между собой были разделены задачи и обязанности по наблюдению за гостьями и их должным обслуживанием. К несчастью для Льюиса, ему была отведена роль сопровождения дам в зале — наиболее удалённой, тесной и замкнутой локации. Младшего из братьев волновало не столько лишение доли внимания, комплиментов и лести от светских особ, сколько нахождение поодаль от наиболее богатого места событий, от любимых братьев, что являлись эпицентром восторженных взглядов. Да, роль ему была отведена не самая тяжёлая и броская, но мужчина пребывал в настолько измотанном состоянии, что сначала задремал в общей гостиной, где непосредственно был разбужен пьяными беседами Морана и под конец присоединившегося с выпивкой мистера Паттерсона. По сравнению с просторными кабинетами старших братьев его комнатка отличалась простотой, но оттого не становилась менее уютной: она вмещала в себя всё то, что требовалось для комфорта неприхотливого нутра молодого человека. Льюис неспешным шагом подошёл к двуспальной кровати и сел, поглаживая атласные простыни. Из того угла ему открылся взор на письменный стол с аккуратно собранными на нём стопками бумаг и письменными принадлежностями, он отчётливо помнил точное расположение каждого предмета, и привлекшее его внимание письмо, запечатанное в тонкий конверт, не складывалось в раннюю устоявшуюся картину. Он нахмурился, снял очки, протирая глаза, затем поспешно подошёл к столу, желая получше разглядеть предмет, вызвавший долю лёгкой тревоги. Конверт не отличался яркой и примечательной наружностью, однако содержание хранившегося внутри письма не могло не вызвать изумление. Ровным почерком, плавными символами взору мужчины предстал текст письма отнюдь не привычного содержания: Дорогой сердцу Льюис, в этот день, хватаясь за выпавшую возможность, мною был предпринят шаг с приношением откровения, что так долго терзало мою душу. Твой безупречный стан всегда приковывает излишки внимания, твои сияющие алым блеском глаза пробуждают огонь в моём пристанище души. Беседы с тобой окрыляют меня, освобождают от тягот бытия и приносят умиротворение измученной душе в этой бренной оболочке из плоти. Слова из прелестных уст твоих — подобие сладостному мёду на устах моих. Жар теплых рук раскалёнными волнами омывает хребты затверделого благострастия. Надо мной возобладает покорность воле твоей, она искрами пронизывает все глубокие потёмки моего существа. Как жаль, что тленный мир — это всё, что моя любовь сумеет тебе преподнести, мне дурно становится от осознания своей ничтожности, погрязности в грехах, пред ангельским ликом твоим, нутром, лишённым каких-либо недостатков. Я желаю счастья тому лучу света, озарявшего мгновения в моём драматичном скитальстве по мрачным склонам жизни, мне не хватит слов благодарности, слов восхищения для передачи тех необузданных чувств, что я испытываю. Я желаю моему спасителю познать любовь, овеянную всеми светлыми, лишёнными порока, ощущениями, очищенное от тоски и страданий будущее со всеми необъятными просторами свободы и живости… Льюис прочёл наполненные горячей исповедью строки на одном дыхании, перечитывал, переглядывал. Он имел опыт с пылкими признаниями барышень, смог бы воспроизвести дословно содержание каждого полученного от них письма, так как поверхность бумаги вбирала в себя самые непримечательные слоги — все как один. Он приметил за полученным им откровением особенную глубину, несвойственную для постижения взора дам, ограничивших участие в его жизни одной мимолётной встречей на балу. Услышав в коридоре шаги, Льюис принялся переодеваться и улёгся в постель, однако мысли его были заняты отнюдь не отхождением ко сну, он всё думал, кто в теории мог являться адресантом загадочного признания, кто мог любить со всем испепеляющим жаром такое несовершенное создание. Перебирая в мыслях варианты, Льюис так и не пришёл к конкретному исчерпывающему выводу. Наутро он принялся соблюсти тот порядок, графику которого следовал изо дня в день, движения всё так же сохраняли лаконичность, следовали привычному темпу, одно ясное томное сосредоточение на лице выдавало в нём тревогу и замешательство. Однако не только Льюис следовал своему расписанию, все члены команды были заняты делами в особняке: кто в нём, кто за его пределами. Каждый был всецело поглощён своими думами, деталями исполняемых обязанностей, так что в меру растерянный отпечаток на лице младшего Мориарти не привлек внимание в кругу. На задумчивого, медленно метавшегося из стороны в сторону брата озадаченно смотрел один лишь Уильям, обеспокоенный ничуть не меньше младшего, и если бы Льюис смог во всей суматохе расслышать лихорадочный стук сердца дорогого брата, прочувствовать под слоями одежды нараставший жар его тела, он бы непременно нашёл ответ на свой вопрос.