Sex (with my ex)

Регистрация на рейс завершена. Я так хотела не успеть… И этому бесспорно способствовал леденящий душу, отчаянно-горький треск моей почти что стеклянной грудины. Ощущалось это так, будто мне когда-то ее проломили, а после стали усердно заделывать дыру тем, что было под рукой. И хрупкость материала тяготила, но его прозрачность несомненно подкупала: картинка, допустим, не из приятных, зато так можно было наблюдать за слабой пульсацией моего уставшего, искалеченного превратностями жизни и щепками детских травм сердца. Стекло плавилось, когда мы были рядом. Но это палка о двух концах, ведь стоило мне отойти от тебя (излечиться же не получалось никогда), и по прозрачной панели, за которой мирно остывали внутренности, ползли коварные трещины. Они шипели, угрожающе извивались, и я знала, что вскоре осколки коснутся моих неоправданно дорогих красных джорданов. Только думать об этом хотелось меньше всего. ***** Мы встретились спустя два месяца затишья, что, вообще-то, было дурацкой идеей, но я, как сейчас, помню то волнообразное беспокойство, которое проходилось по моим плечам снова и снова с каждой ступенькой, ведущей на подземную станцию. Стоило мне увидеть твой силуэт — и воздуха стало катастрофически не хватать. Эти два с половиной пьяных сообщения с неисчезающим сроком давности, прямиком из марта, ощущались совсем иначе. Как безопасность. Ведь гнев и отчаяние, слезы и крик не приближали меня к тебе ни на йоту, а тогда, на платформе, мы были критически близко. Дальше только обморок, секс или психушка. Нью-йоркские кварталы проложили путь в бар. Мы остановились на отвлеченных темах, ведь обсуждать то, как нам все-таки удалось проебаться, не было никаких сил, а может смысла или смелости. В любом случае, когда я спросила о Тиме, твоем лабрадоре, ты мягко улыбнулась, чем растопила мое сердце в очередной раз. Оно будто билось ради того, чтобы ловить каждое твое движение и упиваться ностальгией, удовольствием от разговора. Искусственности не было, как и отстраненности, настороженности, осколочных драм, которые настигли меня позже. И после трех чертовых напитков ты снова оказалась в моих объятиях. Твой привычно сладкий малиновый блеск оставался на моих губах отпечатком больной любви, приятной жаждой большего и бесконечно искренним «я скучала». Кое-как добрались до квартиры. Никакого такси и прочих излишков большого города. Мы шли пешком в сопровождении звонкого смеха, непривычно опьяняющего дыма и громких пауз на телесность, проходящихся по спине мурашками. Твои укусы в области шеи ощущались как возвращение домой. И дело было вовсе не в уютной нью-йоркской однушке, в пределах которой я повалила тебя на кровать. А мятное постельное готовилось впитать в себя всю нежность нашей искалеченной любви, подбитой обстоятельствами и извечной несправедливостью жизни. Мне пришлось потеряться в твоих стонах полностью, чтобы не захлебнуться болью на утро. Только и это не помогло. Но тогда, с ног до головы объятая градусом, я вдруг подумала, что наша шалость безобидна. И тяга вспомнить все твои изгибы, восхищенно очертив их языком, постепенно переросла в действия. Когда ты двигалась во мне своими идеальными пальцами, все мысли слоились на нечеткие звуковые обрывки и, погодя буквально полминуты, испарялись. Чувства были выкручены на максимум, а сердце орало о том, что хочет лишь тебя. Его не приходилось успокаивать. А утром у меня был самолет. Важная встреча по работе, которая не терпела конкуренции в облике личной жизни. Ты собиралась улетать двумя часами позже, и, честно говоря, эта тяжесть в груди убивала. Вся слезящаяся нежность вчерашней ночи осталась на коже кровоподтеками и почему-то, не сдаваясь, угрожала асфиксией. Мы вынули это живучее тряпье прошлого наружу около 11 утра, но оборвали все на полуслове, ведь мой порог боли не так высок. Я закурила, потому что только так смогла бы не сойти с ума. И рвано выдохнула, пресытившись свинцом потерянных диалогов. Поцеловались. Будто дважды тебя потеряла. ****** И горький кофе не помогал, а ожидание развращало. Количество трещин на зеркальной броне росло… Входя в самолет, я знала, что прилечу с зияющей дырой в груди и горой осколков в карманах. Придется подлатать себя самой. Лишь для того, чтобы мой психотерапевт вдохнул, развел руками, а «прощай» и «жду тебя в метро» вновь стали синонимами.