Letter to Duchess Hermione

Герцогине H.

…Как порой трудно бывает начать отдавать свои откровения белому листу несчастной бумаги… Надеюсь, ты простишь меня однажды…       Твоё лицо все ещё всплывает перед моими глазами, стоит мне погрузиться в объятия Морфея. С нашей последней встречи прошло уже много лет, но я не потерял ни одной твоей черты.       Я чувствую себя раненной птицей перед лицом безжалостной судьбы. Я все ещё вскрикиваю от ужаса, когда когда внезапно просыпаюсь посреди некогда наших покоев, пытаясь удержать твой легкий образ и наяву. Я не нахожу тебя рядом, и все что мне остаётся - вздыхать и снова встречать алый рассвет, когда на горизонте появляются полупрозрачные облака, а город только сонно потягивается и встаёт с кроватей. Это уже стало моим ритуалом в последние два года, как и кофе стал моим фаворитом среди всех питий, что аккуратно расставила наша добрая служанка.       Блеск твоих глаз мне так и не удалось встретить ни в одной из мелькающих перед моим взором женщин. Твои длинные ресницы, чуть прикрывавшие собой чёткие контуры зеленоватого зрачка, напоминающего весеннее поле во Франции, твои пухлые губы, в которых я так редко находил искренний поцелуй. Я помню все, даже плавность твоих рук, но тщетно бьюсь в немой истерике, пытаясь оставить хоть след твоей красоты на белоснежном холсте. Я перерисовал все, все что помнил и знал, любил и ненавидел, но только твой образ не поддался деревянной кисти.       Сегодня я встал с кровати и направился к зеркалу, взяв с собой твой любимый подсвечник, куда только с третьего раза удалось вставить свечу. Я долго разглядывал своё отражение, в ощущении чего-то совсем неладного. Внезапно для себя я обнаружил старческую седину, седину ужаса на корнях своих потускневших волос. Ты помнишь? Когда-то они горели огнём, ярким пламенем, но сейчас это лишь пучок, выдранный будто из самой неказистой метелки для уборки листьев на осенних улицах. Я сильно постарел, хотя мне всего тридцать. Мужчины моего возраста скачут на породистых рысаках вдоль пологих дорог, гуляют на балах, приглашая титулованных дам, «присягают на верность» новому движению. Сказать в очередь последнего, что я тоже «присягнул», но об этом позже.       Выходя на порог своего особняка, я вновь вдыхаю запах табачного дыма и смотрю вдаль. Именно там я видел тебя в последний раз. Но так же там все и началось…       Вспомни, я был глупым юнцом, избалованным с детства разными мелкими шалостями. Я любил лишь себя, треснувшее стекло, в котором видел свое лицо, любил свои руки, которые ничего не умели, даже сыграть простую мелодию на фортепьяно, которой меня напрасно учили лучшие учителя. Мать потакала мне во всем, я не знал границ. Вспомни меня тогда, если у тебя ещё есть силы вспоминать то время. Мои поступки, мой характер невозможно простить даже такой светлой бескорыстной душе, как твоей. Но я продолжаю раскаиваться за свершенные мною деяния.       Твои маленькие ножки спокойно ступали на лестницу, ведущую ко входной двери моего дома. Полы твоего выездного платья ели касались земли, прикрывая лаковые белые туфельки. Смотрящие на тебя лакеи кареты моих родителей так и не смогли оторвать от тебя завороженных взглядов.       Ты зашла неслышно, но мои мать и отец уже ждали тебя в парадной. Наш дом будто ожил, озарился улыбками, когда ты появилась в нем. Ты была чудом, снизошедшим на меня с небес. Ах, почему я не понимал этого тогда? Пожалуй, я и сам знаю ответ на этот прескверный вопрос. Я был глуп, молод и самолюбив.       Словно маленький ребёнок, я ленно восседал на своём мягком матрасе в ожидании слуг, которые должны были принести мне чулки и парадную одежду. Ожидания моих родителей были просты и ясны: они лишь хотели, чтобы я сошёлся с новой пассией, чтобы я изменился, стал самостоятельным, любил кого-то по кроме себя. Это была их последняя надежда.       После наведённого марафета я наконец вышел из комнаты. Богато украшенные коридоры нашего особняка казались мне такими обыденными, мне не было дано понять, что не все живут так богато, как наша семья. Если бы я мог знать, что все сложится так… я в первую же встречу накинулся на тебя с объятиями и не отпускал бы до самой свадьбы. Но время расставляет все по своим местам. Оно медленно убивает каждого из нас, создавая иллюзию помощи нашему неразумному сознанию. Когда мы молоды, в нас горит страсть, мы совершаем необдуманные поступки. Стоит нам постареть всего на год, как мы становимся степенными аристократами, мирно пишущими свои мемуары в дальнем уголке собственной комнаты.       Тогда я впервые увидел тебя. В тот момент я смотрел на тебя, как на свою собственность, пока ты робко выглядывала из под вьющихся чёрных волос, хаотично упавших на твой изящный лоб. Словно маленький мальчик, я искал в тебе лишь развлечений. Но принятие того, что тебя нельзя выбросить на помойку или передарить, как породистого щенка, соседскому мальчику вызывало во мне странные опасения, начинавшие превращаться в страх и ненависть. -что это такое? - бесцеремонно воскликнул я, разглядывая твою хрупкую фигурку. -Дэвид! - всплеснула руками мать. - что ты себе позволяешь?       Мне не нужен был ответ, лишь твой сконфуженный взгляд заставил все мое прогнившее нутро пировать. Я хотел добить тебя, словно подстреленную пташку. Мне не упомнить всех гадостей, что сообщил я тебе в тот день или же в остальные, но я готов лечь на распятие за каждое произнесенное мною грубое слово.       Ты лишь улыбалась, и это меня выводило. Такая чистая и невинная улыбка, непокорная и непоколебимая. Еда не лезла мне в горло за общим завтраком, хотя я боготворил яичницу с беконом и ароматный чёрный чай без грамма сахара. После приема пищи мы отправились в наш сад, где я планировал отыграться на тебе, но за нами следовали и мои родители. Мне хватило невежества спросить. -а где ее родители? - гордо поднял голову я, ожидая ответа.       Родители застыли, словно каменные гаргульи на готическом замке. Но, собрав всю свою волю, мне ответила ты. -они погибли в страшной катастрофе. - ты выдержала заинтриговавшую меня паузу и опустила бездонный взгляд. - их карета подверглась нападению бандитов, но они не везли ничего ценного.       Меня это лишь позабавило. Если бы я только знал, что ты чувствовала в этот момент. Ты неумеешь ненавидеть. Поэтому ты относилась и наверняка все ещё относишься ко мне с состраданием, которого я недостоин.       Ты и сама знаешь, какого было жить со мной, готовиться к нежеланной свадьбе, подбирать платья и кружева. Я не делал от слова ничего. Лишь лежал на кровати и усмехался вашей дотошности в выборе скатертей и дорогих тюлей. Моим костюмом занимались лучшие портные, как и твоим пышным платьем. Ты смотрелась в нем, словно несчастная лебедь, плывущая вдоль течения без возможности свернуть или воспарить над этим праздником хаоса. Но ты держалась, держалась как держатся истинные леди. Могу поклясться перед богом, что всегда ценил в тебе это качество.       Свадьба пролетела незаметно для меня. Но для тебя она была настоящим адом. Я почти не помню кто веселился, кто пил, а кто танцевал. Но из головы никак не выходит наша первая брачная ночь. Я был неопытен, хотя до этого был построен окружён похотливыми женщинами. Я лежал раздетый под одеялом в надежде, что мне не прийдется стараться слишком сильно. Но, увидев тебя, тебя, вошедшую в полупрозрачном одеянии, чуть сжавшуюся от смущения… во мне проснулся зверь. Тогда ты могла видеть глаза неутомимого гепарда перед нападением на быстроногую лань.       Я повалил тебя на кровать, вжимая твои руки в мягкую перину. Чтобы не выпускать их, я начал зубами разрывать твою одежду, но ты молчала. Я читал страх в твоих глазах, страх неизведанности и страх… меня. Это завело меня не на шутку. Я уткнулся в твою шею, пытаясь вдохнуть аромат вечернего аромата духов, такого сладкого и терпкого. А ты лишь поддавалась. Тебя нельзя судить, ты больше ничего не могла сделать, но… как же ты была очаровательна в ту ночь. Я входил в тебя, словно безумный, чтобы дышать мне пришлось открыть рот, но я не мог сдержаться, чтобы не оставить следов на твоей тоненькой шее. Я ускорялся даже не думая интересоваться о твоём состоянии. Наконец, сквозь тебя прорвались первые стоны. Такие сладкие и желанные мною. Тогда я перешел на твои плечи, спускаясь к чувствительным запястьям. Мне было уже двадцать пять, но я ощущал себя подростком до того момента. Стоило мне выпустить из себя весь жар, накопленный за все это время, как ты вскрикнула. Это был крик моей победы, мне казалось, что теперь я одержал полную власть над тобой. «Теперь ты моя, моя» крутилось в моей голове. Но, будучи не в силах что-то сказать, я рухнул на подушку и уснул крепким сном.       Не стоит вновь описывать те ужасные годы. Я совсем не стеснялся тебя. Ты, конечно же, знала о всех моих выходках. О том, как я спал со служанками, ловя их по коридорам, о том, что я не скупился на то, чтобы взять несчастного парня. Ты терпела. Ты не смела мне возразить. Ты не боялась меня. Ты была во мне разочарована.       Мои дни были наполнены яркими красками и приключениями, когда твои будни были серыми и однообразными. В моём доме после отъезда родителей с тобой обращались, словно с собакой. Это позволяли себе и горничные, и служанки, и гости… твоя честь таяла на глазах. Мне казалось это забавным.       Однажды, стоя в дверях нашей спальни, ты смотрела на то, как я сонно отдыхал на кровати, а очередная молодая девчонка натягивала на пухленькую ножку чулок. Тогда я впервые услышал, как ты кричишь. Ты не стерпела того, как назло тебе, она медленно одевалась, не спешила выходить из комнаты. Ты крикнула ей, чтобы она убиралась вон, и та, словно большая толстая крыса, которой пригрозили мышеловкой, скрылась в направлении коридора.       Я был возмущён. Нет, я был в гневе. Я не мог представить, что ты позволишь себе подобное, хотя и имела на это полное право. Я вскочила с кровати и набросился на тебя, вцепился в твою шею. Страх в твоих глазах лишь усилился, ты пыталась вырваться, но все было бесполезно.       Я выпустил тебя, когда ты почти не дышала. Ты упала на ковёр нашей спальни, пытаясь собирать ртом воздух. Я был несправедлив к тебе. Я был настоящим проявлением истинной тирании. Я хотел полного послушания, не знал ценности нашего брака. Но стоило мне выйти за пределы комнаты в поисках врача, ты подхватила полы платья и быстро побежала по лестнице в сторону входной двери. Я побежал за тобой.       Я продолжал кричать оскорбления тебе вслед. Однако ты уже скрылась за дверцей фамильной кареты. Я слышал плеть, что хлестнула чёрных маститых скакунов. Я слышал цокот копыт, развеявших уличную тишину. Я не рвался в погоню. Лишь с крыльца я смотрел, как карета с тобой уезжает прочь. Я словно слышал, как хрустальные слёзы скатываются по твоим щекам, видел, как закрываешь лицо рукой от солнечного света, в надежде, что маленькая шторка на коне кареты вскоре поможет тебе с ним справиться. Я просто любовался пейзажем, наверное, уже и думать забыл о злосчастной карете.       Но время шло, и ты обязана была вернуться. Однако… куда же ты приехала?       На месте моего дома были лишь сгоревшие обломки. Твоё сердце охватило чувство, полное тревоги, не так ли? Ты не знала, жив ли я или мёртв, ты была готова простить мне все те страдания, которые я причинил тебе, отпеть мою душу в костёле, заплатив самые большие деньги. Такая ты, и такой была всегда. От этого сейчас мне вновь и вновь делается больнее, мое сердце постоянно болит. Но в этом нет твоей вины.       Ты нашла меня в доме родителей: ослепшего и беспомощного. Стоило тебе зайти в мою комнату, я сразу понял, что это ты. Ноги сами подняли меня с кровати и понесли к тебе. Ты разрешила дотронуться до тебя, ощутить твой образ моими белыми руками. Стоило мне закончить с изучением тебя, как ты обняла меня от избытка нахлынувших чувств. Тогда я впервые ощутил твои переживания, впервые почувствовал ростки любви в давно засохшем сердце. Но это выразилось лишь в том, что я глупо обнял тебя в ответ, решив ограничиться лишь этим действием.       Ты начала ухаживать за мной. В нашей семье почти воцарилась идиллия, но ой вздорный характер давал о себе знать. Я продолжал быть капризным и требовательным. Но каждую ночь я все больше и больше ощущал, как важно для меня твоё пребывание здесь. Ты засыпала рядом со мной и просыпалась. Я чувствовал, как сквозняк из открытого окна играет с твоими волосами. Я уже несмело прикасался к тебе, не думал о том, чтобы хватать тебя. Я позволял себе лишь чувствовать твоё тепло на небольшом расстоянии. Тогда мне показалось, что нас обоих это устраивало.       В один день я все же прозрел. Увидел тебя, был рад. Тогда мне показалось, что ты любишь меня, так как не любила ещё ни одна женщина. Ты скромно распахнула свои объятия, и я оказался в них в тот же миг. Словно мы никогда не ссорились, словно мы лучшая семья. Все было чудесно, но… стоит ли вновь напоминать, каким бесполезным и бесчувственным созданием я был в столь юном, но не таком уж и далёком возрасте?       Со служанок я перешел на более почетных дам. Роскошные парики были уже не в моде, но кто-то все ещё продолжал их носить. Меня это привлекало, как и подобные вещи, отдающие дань ушедшей от нас моды. Я стал гораздо скрытнее, все же я начинал ценить тебя. Но все же, позабавившись так ещё несколько раз я стал сводить подобные измены на нет. Чувства к тебе… они все же пересиливали желания. Но это не было любовью. Я все ещё продолжал видеть в тебе свою личную игрушку с которой так трудно расстаться.       Последний раз и все… твёрдо решил для себя я. То была милая графиня D., на неё мой выбор падал уже не раз. Я схватил ее за плечи и уже собирался впиться губами в ее шею, как… я увидел, что дверь в спальню была открыта. Сегодня ты вернулась раньше…       Я думал, что в тот день ты легла спать в другой комнате, но среди ночи услышал странный звук с улицы. Ты стояла около кареты, словно в последний за осматривая новый особняк. Я увидел, как странный мужчина вышел к тебе и подал руку. И вновь бежать мне было бессмысленно. Я продолжал передвигаться с клюкой. Я лишь видел, как он пригладил свои белоснежные чуть завитые волосы и снял плащ. Ты замёрзла, он отдал его тебе. Тогда я увидел рубашку, белоснежные брюки и чёрные лаковые туфли. Мне не удалось рассмотреть его лица, но это не было так важно.       После того дня я начал сильно стареть. Мое поместье было восстановлено, поэтому старел я в одиночестве. С каждым днём мое лицо переставало выражать все больше эмоций, я все больше не мог, не хотел…       Недавно я все же раздобыл твой адрес. Я отправляю тебе это письмо, потому что не могу предотвратить опасности, что ждет тебя в скором будущем. Ты спросишь, о чем же я? Нет, я не прошу вернуться ко мне. Я был бы последней сволочью, если бы решил, что имею право просить тебя вернуться ко мне. Ты наверняка знаешь, что в стране неспокойно, гитлеровское движение уже давно перешло все свои границы. Мои родители не знают тебе прощения, хотя я не раз умолял их посмотреть на нашу ситуацию иначе.       Вскоре за моим письмом в твоём доме окажутся сотрудники новой полиции. Мне не будет известна твоя дальнейшая судьба: тебя могут расстрелять как еврейку, засадить, как неверную жену. Я знаю, что твой новый мужчина попытается сделать все, лишь бы спасти тебя. Он - истинный ариец, не вступивший в ряды нацистов. Я до последнего буду молиться за твою душу. Твои портреты украшают целую стену в моей комнате. Если бы только ты могла их увидеть… а впрочем, все они вышли не слишком похожими. Как бы я не старался, как я и говорил ранее, моя кисть не слушает меня, стоит мне хоть немного подумать о тебе. Прощай, моя любовь. Это ты была тем светом, что грел меня столько лет. Я отпустил тебя, поверь. Но любовь не смогла угаснуть в усталом сердце… В заключении хотел бы признаться, как я доверчив слухам. Недавно я слышал, будто в вашем светлом семействе растёт маленький сын. Я готов оказаться в любой точке мира, если возникнет нужда забрать его и воспитать по чести. ~ Твой ”измождённый” белый герцог ~