Покажи мне

Кристофер проснулся раньше. Мэттью лежал, отвернувшись от него, но его пальцы достаточно крепко держали руки рыцаря вокруг себя. Рыцарь невольно улыбнулся, он лег поближе, блаженно закрывая глаза, утыкаясь носом в королевские локоны, чуть крепче смыкая руки. Король слегка шевельнулся, затем, кряхтя во сне, повернулся лицом, закидывая ногу на гвардейца. — Покажи мне… — Мэттью не договорил, он что-то пробормотал следом, зажмурился. Казалось, ему снится кошмар. Чуть помедлив в раздумьях, Кристофер нежно потряхивает его плечо. — Мэттью, — обращается он, продолжая слегка трясти его, пока глаза не приоткрываются. Рыцарь в утренних лучах разглядывает сонные голубые глаза будто впервые в жизни. Он смотрит на короля, почти физически ощущая, как его сердце забилось с новой силой, когда Мэттью зажмурился снова, прижимаясь к нему как можно плотнее. — Мэттью, тебе приснился кошмар? — хрипловатым шепотом спрашивает гвардеец. Король что-то хмыкнул, ненадолго забыв о вчерашней обиде. Повторять вопрос он не хочет, по неудовлетворительному ответу он пытается сделать какие-то выводы, но почему-то так сложно отказаться от Кристофера. Всегда сложно отказываться от того, кто вырывает тебя из кошмаров и дает спрятаться от всего мира, подставляя плечо. Мэттью гадает, подставит ли Кристофер себя целиком, если будет что посерьезнее кошмара. На войну ведь он ушел назло. — Как будто в саду у нас лабиринт. — Ты уже вспомнил, что никаких лабиринтов там нет? — Да, но я все еще могу потеряться, — напомнил Мэттью. — Даже если не в саду. — В лес я тебя не пущу. — Я о другом, — отмахнулся король. — И давно ты бродишь? — Достаточно долго, кажется, всю ночь промучился. — Ты сейчас здесь, это главное, — Кристофер погладил затылок. — Тебе показать выход, не так ли? — Я снова разговаривал? — Да, — он ответил совсем непринужденно. Мэттью вздрогнул, боясь, что сболтнул лишнего. Он соврал о сюжетах кошмара, не хотелось ему и впрямь говорить, что снилось ему на самом деле. Не захочет Кристофер этого слышать. — И что я тебе сказал, Кристофер? — Показать тебе что-то, — гвардеец улыбнулся снова, когда Мэттью отстранился, глядя ему в лицо. — Ты ведь и вправду повел меня на выход, — соврал Мэттью на ходу. — И разбудил, — он усмехнулся. — Спасибо. Он боялся, что Кристофер все поймет. Боялся не зря — рыцарь странно на него посмотрел, будто бы подловил его на лжи. — Как думаешь, сколько у нас еще времени? — перевел тему гвардеец. — Судя по тому, что внизу тихо, еще достаточно. Кристофер улыбнулся. Казалось, ложь его не сильно огорчила. Он подался вперед, заключая тонкие губы в поцелуй ненадолго, держа лицо Мэттью в своих руках. — Мы можем поваляться? — Думаю, да. Потом выйдем по очереди, сначала ты, потом я. — Почему так? — Если тебя кто-то увидит, то вряд ли запомнит, откуда именно ты вышел, — объяснил король, укладывая голову на плечо Кристофера. — К тому же, вчера ты ушел рано и не пил, это будет закономерно. — А ты будешь играть муки похмелья? Мэттью прыснул от смеха. — Ну вроде того, — он завел свои руки за спину гвардейца, прижимаясь к нему поближе, и ощутил, как Кристофер гладит его по волосам. Он ощутил поцелуй в лоб, задумался о поведении Кристофера. Что же тот вчера такого сказал? Что Мэттью выглядел беззащитным? Неужели теперь гвардеец решил, что защита ему больше не нужна совсем? Король вздохнул. Слишком громко и явно. — Ты чем-то огорчен? «А чего я ждал? Разве мог он полюбить меня хоть за что-то? Не за что ведь, и он прав — ему лишь хотелось, чтобы ему было кого защищать и что отстаивать, разве нет?» — Нет, я просто вставать не хочу, — Мэттью засмеялся так натурально, что ему и самому поверилось, будто бы ничего его не тревожит. — Хотелось бы мне так пролежать весь день, ни о чем не думать. — Весь день я тебе пообещать не могу, но ты можешь постараться не думать о таком сейчас, — приободрил Кристофер.

***

Кристофер вспомнил, как впервые сопровождал Мэттью на балу. Сейчас, правда, они скорее были на застолье, королю уступили место во главе стола, Кристофер сидел справа от него, он старался не вслушиваться в разговоры за столом. Он наблюдал за тем, как язычки пламени свеч слабо колеблются, освещая столовую этим глубоким вечером. Но что-то все равно долетело до его ушей. — Нам так жаль, что королева не смогла озарить нас своим присутствием. — На это есть причины, — смущенно ответил Мэттью, пригубив вино. — Вы ведь наверняка еще не слышали, но она беременна. Хозяин земель, мелкий, но достаточно богатый лорд, встал с места, рассыпаясь в поздравлениях, держа бокал так высоко, что невозможно было не понять, что это тост, затем поднял шум, и Кристофер почувствовал, как ему стало дурно. Он посмотрел на Мэттью, и улыбка на лице короля сияла ярче солнца, так искренне, почему-то Кристоферу стало больно об этом думать. У него самого ведь никогда семьи и не будет, он по гроб обязан хранить верность Мэттью, даже если король никогда об этом не просил: рыцарь попросту не сможет иначе. Он помнит даже, как при каком-то, впрочем, подобном поводе, король пытался сосватать ему кого-то, а Кристоферу хватило лишь зло посмотреть на возлюбленного — и даже такой эмоционально неподкованный Мэттью догадался, что чем-то эта идея Кристоферу не понравилась. Хотя сам король не скупился на случайные связи, и Кристофер поначалу хотел обвинить в этом Доминика, ведущего такой разгульный образ жизни, но быстро понял, что дело тут в самом короле. Никто и не заставил бы его, если бы Мэттью не хотел. Кристофер редко об этом вспоминает. Отбившее свои самые быстрые ритмы многострадальное сердце гвардейца попросту не выдержало бы, если бы Кристофер каждый день вспоминал все то, что Мэттью делал в прошлом, даже до женитьбы. Хотя Бингем часто бегает перед глазами. От короля и впрямь тогда сбежала невеста, немногим позже, но Кристофер из-за всей лжи редко вспоминает, что она и сама никогда не была матерью Бингема, родился наследник от какой-то простолюдинки, был он бастардом, но король затыкал рот любому, кто хоть раз упоминал это, и об этом редко вспоминали. Затыкал Мэттью рты либо страхом, либо деньгами — он не хотел, чтобы Бингем когда-либо узнал эту тайну, он не хотел, чтобы об этом помнили, когда принц взойдет на престол, и, пожалуй, это самая большая тайна в его жизни, он скрывает ее пуще связи с Кристофером, потому как от ее раскрытия полетит голова уже неповинного ни в чем сына. За пределы замка слухи так и не вышли, к тому же, знало об этом лишь малое количество людей: уже достаточно старые две повитухи, мать Бингема, погибшая при родах, Доминик, Кристофер, несколько стражников, сэр Роберт, который внушил им, что это их долг — хранить эту тайну, и они должны гордиться, что Бингем наполовину простолюдин — он вырастет здоровым королем, долго будет править, а его происхождение будет тянуть его к народу, не позволяя делать того, что делал Мэттью, взойдя на престол. Один стражник поверил, второго запугал тот же сэр Роберт. Повитухи не поверили, но и жить им оставалось недолго, они согласились на деньги. Доминика и Кристофера не нужно было даже уговаривать, они и сами понимали, что нужно молчать, а Доминик внимательно следил, чтобы кто-то еще не узнал. Казалось, тогда, когда король сутками не мог уснуть, переживая о положении новорожденного принца в будущем, он даже не думал о том, что решит Кристофер, когда поймет, что Мэттью спутался с женщиной совсем не из-за своего королевского долга, а по собственной прихоти. Но, казалось, Кристофера факт неверности волновал меньше, чем то, что будет с Бингемом. Кажется, он и впрямь взял на себя отцовскую роль в его воспитании, пока Мэттью, несмотря на то, что тоже любил своего сына, оказался не в силах установить с ним близкие взаимоотношения, выступая в роли какого-то высшего божества. Бог ведь тоже любит своих подданных, несмотря на всю строгость к ним, вот и король-отец был подобен ему в глазах единственного сына — вышестоящий судья, который, быть может, простит ему проступок, но щадить не будет, Бингем ведь не догадывался, насколько сильно на самом деле переживает Мэттью каждый раз, когда сыну что-то угрожает. Он попросту не знает, как вести себя с ребенком, боится, что Бингем не будет его уважать, что будет так же подшучивать, как над сэром Кристофером. Он не понимал, что Бингем отца скорее боится, а Кристофера и впрямь уважает за то, что гвардеец никогда не давал повода усомниться в чистоте своих поступков и искренности своей службы. Бингем не видел ничего такого от отца, он видел только заботу Кристофера, который был намного мягче, который чистил детские ранки на коленках, дрался с ним на деревянных мечах (и театрально проигрывал принцу, когда тот был помладше) интересовался, как у Бингема дела, не спрашивая его нянек, обращаясь напрямую — уважительно, как у взрослого. Конечно, принцу это льстило, и он начинал хвалиться перед опекуном, так сильно напоминая короля. Больше всего Кристофера в нынешнем положении утешал именно Бингем, сам того не подозревая. Ведь после того, как Мэттью отдалился, Кристофер находил в ребенке отдушину, наблюдая, как малыш рос с каждым днем. Он бы и сам ни за что не позволил бы людям узнать о том, что Бингем — бастард. Он понимал, что мог бы и умереть за спасение этого мальчишки, чувствуя нестерпимое желание защитить ребенка от всех бед, даже если Кристофер и понимал, что это невозможно. Он так хотел увидеть, как Бингем становится королем, но понимал, что это произойдет лишь тогда, когда погибнет Мэттью, а Кристофер, скорее всего, и не доживет до такого, ведь король младше него, к тому же, здоров. — Меня, знаете, что интересует, — в подпитии лорд не заметил, как начал переходить границу дозволенного, донимая почтенного короля расспросами. — Сэр Кристофер ведь служит вам верой и правдой столько лет, а сэру Роберту уже пора бы отходить на пенсию, почему вы все никак не передадите ему полномочия главнокомандующего… — мужчина икнул. Его графство процветало лишь благодаря многочисленным портам, но он возомнил себя великим политиком, хотя, если взглянуть трезво, частично он был прав. — После вас, конечно! Кристофер задумался. Он взглянул на Мэттью, с интересом ожидая ответа на чужой вопрос. Гвардеец заметил, как забегали глаза короля, сам чуть приосанился, наблюдая за тем, как Мэттью нервно начал смеяться, похлопывая пьяного мужчину по плечу. — Знаете, я его нагружать не хочу, к тому же, у него куда более важная работа, я считаю, он ведь следит за личной безопасностью королевской семьи. И когда это в обязанности Кристофера вошло охранять королевскую семью? Казалось, он обязан охранять только Мэттью, но вот, сам король сказал об этом. Может ли быть так, что произошло это в момент рождения Бингема, или когда рыцарь впервые увидел сына? Может, в ту ночь, когда они случайно встретились у колыбели младенца, отправляя друг друга спать? Кристофер давно называл принца просто сыном в своих мыслях. Не сын короля, просто сын, будто бы общий, или даже в большей степени сын самого Кристофера. — Я не могу нагружать его так сильно, я никому больше не могу доверить свою личную безопасность, кроме как ему, — Мэттью соврал, было достаточно доносов от Доминика, который теперь внимательно следил за политической обстановкой, чтобы никто не планировал ничего в отношении короля. На деле он боялся, что Кристофер совсем перестанет обращать на него внимание, а то и поведет войска против короля в попытке отомстить за все промахи, которые каждый раз оставляли шрамы на сердце рыцаря. Что-что, а внушать доверие Кристофер умеет, даже не особо стараясь. Кто знает, как быстро он сможет запудрить мозги рыцарям, играя на своем происхождении, говоря, что они все равны, и что король к ним несправедливо относится. Не было никаких оснований так думать, но Мэттью из-за собственных поступков потерял доверие к Кристоферу — тем более, что тот ни разу не укорил его за романы на стороне, будто совсем ничего не могло побеспокоить Кристофера, будто бы ему было абсолютно все равно. Мэттью поймал на себе взгляд Кристофера, и тот смягчился, гвардеец показывал все признаки усталости, и тогда король встал из-за стола. Доминик, прежде спавший прямо за столом, поднял голову. — Думаю, на этом стоит закончить вечер, моя свита валится от усталости, — попрощался Мэттью. Его недолго уговаривали остаться, но он был непреклонен. Кристофер и Доминик отправились вслед за ним, какой-то слуга молчаливо провожал их до покоев. Мэттью шел впереди, невозможно было даже обменяться взглядами, но это не мешало Кристоферу, несмотря ни на что, все так же желать лечь рядом с ним, почувствовать такое же умиротворение, как утром, когда он гладил волосы короля, что-то болтающего про кошмар. Даже несмотря на то, что Крис не поверил, будто ему и впрямь приснился лабиринт, он все равно был рад утешить его. Ведь, значит, приснилось что-то другое, не менее страшное. И все равно, достались им разные комнаты. Мэттью заперся в гостевых покоях, которые были куда меньше его собственных, он вздохнул, опираясь спиной о стену, будто бы все еще чувствуя, как взгляд Кристофера пронзает его со спины. Было так тяжело понимать, что они вновь не могут себе позволить просто объятья, что на них будут косо смотреть. Но еще больнее было понимать, что Мэттью больше ему не доверяет. Не может, даже если Кристофер ничего плохого ему и не сделал, король разочаровал себя сам, ища подвох там, где у него самого был бы, чувствуя, как это недоверие оплетает его с головы до ног, как паразитический вьюн, обхватывающий его ноги, не дающий сделать шаг в его сторону, не позволяющий попросту даже признать для самого себя, что недоверие это беспочвенно, продолжая искать, топтаться на месте, поглядывать в сторону распростертых рук Кристофера не в силах увидеть, что он держит пустые руки ладонями вверх, что он вытянул их, что ему можно вцепиться в шею диким обголодавшим зверем и перегрызть глотку. Что ему можно доверять. Но себе Мэттью не верит, он смотрит вниз, уже и не пытаясь избавиться от вьюна, думая лишь о том, какой бы отравой обжечь цепкие стебли, не повредив ноги, но на уме лишь самые смертельные яды, кислота, да что угодно, от чего он сам свалится, не в силах встать когда-нибудь еще, не в силах вдохнуть. А Кристофер ждет, засыпая в соседней комнате, нежно лаская память о сегодняшнем утре, когда он снова мог ненадолго почувствовать себя счастливым, держа короля в своих руках, будто отмотав время на много лет назад, будто бы это было возможно. Хотя почему лишь будто? Это ведь и было возможно, это и случилось утром, по крайней мере Кристоферу так и кажется, значит, быть может, это правда — его Мэттью еще можно вернуть, нужно лишь снова попытаться, нужно лишь постараться забыть все обиды, простить все холодные ночи в одиночестве, простить все взгляды, когда так хочется обмолвиться словом, а нельзя говорить три самых главных друг за другом — услышат. Простить. Отравить. Безудержно тосковать, считая часы до новой иллюзии счастья, считая их, как звезды в небе — бесчисленно, бесконечно. Небесное черное полотно. Отрава для вьюнов. Отрада для короля?