***
Пасть не приставала несколько недель: я малодушно и трусливо старалась не оставаться в одиночестве. На работе — сотрудники, дома — соседи по комнате, во снах — компаньоны, всюду кто-то, да сопровождал трусиху, уверяющую саму себя: «Всего лишь переработки и усталость, ничего страшного, ничего критичного. Все нормально, этого не существует, я — нормальная, никто не знает, а я умею молчать. Все хорошо».***
«Все хорошо», к сожалению, было. Было до тех пор, пока обстоятельства не вынудили остаться в одиночестве. В тишине слух обостряется, а углы комнат наполняются жизнью. Первая ночь далась легко: светильники горели по всей квартире, яркий, белый свет, конечно, немного помешал сну, но что такое легкий недосып по сравнению с перспективой встретить «это». Я решила не давать имен, не обозначать никак те сущности, что заползли в мое окружение вслед за пастью. Обезличенные, они были не такие яркие и живые, у них так меньше власти. Так я — чуточку сильнее.***
Вторая ночь омрачилась необходимостью посетить душ. В шуме воды чудится всякое, поэтому лучше держать дверь в ванную открытой. Мыть голову надо аккуратно, глаза должны четко видеть проем в комнату. Осторожно выйти из душа, смотреть в проем. Накинуть полотенце на волосы. Взять в руки шорты. Обернуться, чтобы забрать телефон с полочки. Ошибка. Нельзя отводить взгляд от комнаты. Нельзя смотреть в зеркало в ванной. Сжав телефон как кирпич, чтобы швырнуть им в «это», я опускаюсь на пол и приваливаюсь к стене. Теперь я боюсь выглядывать из ванной. Оно пришло. Оно в комнате. Стоит в дверях. Ждет, готовится к броску. Сердце стучит, как будто находится в горле, я вижу сквозь стены шевеление, «это» движется. «Это» у окна в спальне. «Это» на кровати. «Это» снова в дверях. Я закрываю глаза и начинаю молить своего бога дать сил. Липкий холод поднимается по моим лодыжкам: ванная остывает. В ушах тяжело бухает кровь, холод пробирается выше, обжигает грудь и шею. Я, все еще не открывая глаз, слежу за «этим». Издевается, тварь, рывками перемещается. Скачет в такт сердцу. Шаг. Оно ближе. Шлеп. Прямо за стенкой. Всхлип. Отошло. Из лейки душа оглушительно выливается последняя порция оставшейся воды, громыхая о поддон. «Это» здесь. Прямо передо мной, лицом к лицу. Я боюсь. Я ни за что не открою глаза. Взвизгнув, опрометью в комнату, скорее, рывком к шкафу, нашарить биту и, не найдя, прыжком в кровать. Ужас все-таки прорвался и я начинаю в голос рыдать и выть от того, что вот прямо сейчас умру. Вот еще чуть-чуть. Некому защитить. Никто не придет. «Это» уже здесь. Как только я подумала, его черты проступили ярче. Осматриваю комнату, глаза режет сухостью — опять не моргаю — издеваясь, «это» танцует на периферии, ускользает, но не прячется. Слезы капают на голые бедра, чувствую себя жалкой трусишкой. Снова к шкафу, схватить спасительную биту. Эту ночь я проведу с ней в обнимку и никак иначе.***
Терпеть почти постоянное присутствие черной дряни немного надоело. Мозг устал бояться, я устала плакать. Молитвы не помогли. Бита… Чем она могла подсобить против нематериальных сущностей? Я не сошла с ума, я знала и знаю — «это» не существует. «Это» — только в моей голове и только перед моими глазами. «Не помогают молитвы, поможет кое-что иное», — твердо решила и, повторяя как мантру, послала «это» матом. Тварь опять вылезла, стоило о ней подумать. «Пошла нахуй! — негромко, но четко. И — финт, подсмотренный в старой книжке про хитроватого Насреддина, — себе — Не думай о танцующей белой обезьяне». «Это» отступило. Мысли заняла тупая макака. Ну-ка, еще раз!***
Способа хватило на пару дней. Пришло смирение. Да, глюки, да, страшно. Да, перебежками до ванной и в комнату. Спать по-прежнему с битой. Но надо что-то делать. «Пиздуй к врачу», — ой, а кто это тут проснулся, неужели, Голос? Голос сопровождает меня давно. Время от времени он предсказывает будущее и никогда не ошибается. Голос безличный, до остроты прямолинейный и, что уж тут сказать, иногда циничный. «Вот ебнемся мы, и крыша поедет. Еще прыгнуть решишь», — бесстрастно сообщает он. «Не решу, отвали», — отмахиваюсь. Хренушки, а не суицид, разбежались. Голос умолк, но я-то знаю, в нужный момент брякнет что-то, зараза. И правда, не заставил себя долго ждать: «А ты не думала бить врага его же оружием? — молчу в ответ, жду, что же Голос предложит, — уж фантазии на защитничка могло бы хватить». Хмыкаю — и ловлю недоуменные взгляды сотрудников. Забылась, нельзя показывать, что я с кем-то общаюсь, и правда. Почему бы не попробовать? Один глюк или два, какая разница?***
Его образ проявился легко и непринужденно. Уставшее от паники подсознание, особо и не фантазируя, выдернуло шкафоподобного хладнокровного дядьку из любимой игры и поместило на периферию. «Будешь меня защищать, ага?» — обращаюсь я к затянутому в кожаный с зеленым отливом тренч существу, впрочем, свою задачу он и без меня знает, часть моего сознания, как -никак. Застряв в ванной очередной ночью, вызываю знакомый облик. Теперь я не одна. Он рядом. Отгоняет «это». С наслаждением представляю смачный пинок и хруст отлетевшей в подвал разума черной твари, что не давала спать. Защитник рядом. Охраняет. Можно спокойно лечь. «Ну-ну, одна шиза победила другую», — съехидничал Голос. «Иди ты», — отзываюсь я и засыпаю.***
Он тоже стал со мной разговаривать, вернее, я болтала одна за двоих: когда чистила зубы, готовила или шла на работу, представляла рядом этого безымянного детину и вела диалоги обо всем и ни о чем. Постепенно он обрел свой тембр и манеру речи, начал предостерегать меня от ошибок: «Ты смотри, не привязывайся, помнишь, я только проекция твоего разума?» — вопрошал он, привалившись плечом к шкафу и скрестив руки на груди. Периодически дядька щелкал пальцами — от меня унаследовал дурную привычку —, переминался с ноги на ногу, скрипя сапожищами. В сущности, выбор образа был очевиден — уж такой громила точно справится с напастью. Хорошо это мы придумали. «Ты, — поправляет Голос, — не забывай, это все твои мысли». Да помню я все, они — оба — существуют только потому, что я этого захотела. «Я — твое воображение, — вторит Голосу мой защитник, — не прикипай ко мне».***
Сложно не привязаться к тому, кто рядом почти все время. Кстати о времени… Морщась, поглядываю на часы: глубоко за полночь. Дойти до ванной, умыться, вернуться. Все просто, только вот в коридоре темно. Защитник прозевал момент — вернее, я забыла его вообразить — а «это» выползло разом из всех щелей и облепило меня. Черная жижа, не стесняясь, перекатилась прямо в центр коридора. Опять, опять оно, ужас рядом, он снова здесь. Осев на пол, я, плача, взываю, неожиданно для самой себя: «Батя, помоги!». И он пришел, вырос за спиной гигантской тенью. Облегчение. Я не одна. Он тут. «Теперь буду звать тебя Батей, — полувопросительно говорю сама себе и отвечаю глухим басом, — как скажешь». Коротко и ясно.***
Батя неотступно следует за мной везде. Его присутствие успокаивает, не раздражает. Он молчалив, но это и хорошо — не стоит слишком часто говорить самой с собой. Так проходит месяц. Постепенно защитник отдаляется, и я не могу его представить. Мысленно зову, зову и, наконец, замечаю его очень далеко. Батя отвернулся и молчит. Что происходит, почему? Я не хочу одна, он необходим, как так? Он нужен мне. «Нет, не нужен, — тихо, но твердо ответил Батя, — ты сходишь с ума, лепишь из меня отдельную личность. Не хочу, чтобы ты свихнулась». И вновь замолк. Я осталась одна — Голос не считается, приходит-уходит, та еще своенравная скотина. Пыталась понять, зачем он — я? — так сделали — и неожиданно осознала: «это» не появляется. Запряталось. Может, ждет удобного момента? Прислушиваюсь к себе. Не-а, тихо. Ну и пусть.***
Я начала спать спокойно, даже биту не достала после ухода Бати. Строго говоря, он и не ушел насовсем, просто отошел на задний план. В подтверждение того, что он все еще со мной и готов защищать, Батя появляется рядом, когда паника подступает неожиданно: на улице, в пустой квартире, в часы ночного дежурства, неважно где и при каких обстоятельствах, Батя появляется в нужный момент — хоть и не разговаривает со мной — и как-то так легко становится, не тоскливо. И слезы не текут от страха. Из-за приступов паники я перестала видеть сны, и вот, когда кошмары наяву попрятались, на свет — на тень? — вылезли мои любимые ужасы, те, что приходят во снах. Яркие сны для психологов — как тряпка для быка, поэтому о своих снохождениях я стараюсь молчать. Кошмары, что стабильно снятся через день, нисколько не напрягают, наоборот, ими я наслаждаюсь. Проникновение кошмара в осознанный сон — сладчайшая вишня на тортике ощущений. Расслабленно позволяю сну увлечь меня. Сегодня морок не цветастый, как обычно, а двухцветный красно-черный контрастный. С любопытством оглядываюсь по сторонам, поднимаю к лицу руки — тоже красные — и гадаю, а что дальше? Змеи? Банально Подъезд? Уже не так страшно. А вот черный провал на красном фоне прямо передо мной… Пасть? Нет-нет-нет, вот ее я не хочу созерцать, но поздно, подсознание уже изрыгнуло сценарий сегодняшнего кошмара. И он мне совсем не по вкусу. Из пасти потянулись отростки, похожие на ложноножки амебы, склизко впечатавшись мне в ноги. Чавкающая липкая гадость оплела бедра и поволокла прямиком в пасть. Надо проснуться, но я не могу сосредоточиться, в панике дергаюсь, выдираю одну ногу из пут. Мир из красного измалевывается в грязно-бордовый. В отчаянии я кричу Батю, умоляя, надеясь. Ни разу не приходил он во снах. Но чудо произошло. На мои плечи из ниоткуда легли огромные руки в кожаных перчатках и вырвали из ловушки. «Вытащи, вытащи меня отсюда!» — кричу из последних сил и просыпаюсь от собственного вопля. Вытащил. Спас. Даже во сне пришел. «Спасибо, Бать, — в полусне шепчу громоздкой фигуре в темном проеме двери — или это мои заспанные глаза шалят и там нет ничего и никого, — спокойной ночи».