Год первый
За окном бушевала гроза. Деревья страшно клонились к земле, их стволы трещали и стонали. И молнии, точно иглы, вонзались в почву, отчего та раскатисто кричала в небо, и в какую бы глухую чащу ты не забрёл, этот вой всё равно настигал тебя. В тот же день, пока вода лилась из рыдающих облаков, на пороге появилась смутная худая фигура, сливаясь с серой рябью дождя. Большая шляпа заблудшего делала голову неуклюже большой, а тельце ещё меньше, чем оно было на самом деле. Когда страннику открыли дверь, он затёк в дом, как ручей, оставляя за собой грязные мокрые следы. И принёс с собой запах травы, рыбы и мокрой шерсти. Гость пил чай из кружки с упоением, с каким вгрызался клыками в рыбье мясо. И самый младший в доме дрожал от одной мысли, как легко острые клыки могут пройти сквозь мех и кожу. Путник говорил невнятно, и голос его рычал и скалился, как у зверя. И сам вид его был звериный и дикий, а повадки не сочетались с уютом дома, в котором ему волей судьбы пришлось оказаться. Младший ещё был слишком боязлив, чтобы понять, что гость не несёт с собой злых намерений. Пришедший понимал это сам, и знал, как выглядит страх в глазах смотрящего. Он видел его в младшем, маленьком белом комке, прячущимся за спинами родителей и хватающимся за их крепкие хвосты. Путник ушёл так же внезапно, как и появился. А младший помнил о нём недолго.Год второй
Мир был огромен для тех крохотных существ, что в нём обитали. Но потерявшийся всё равно возвращался в те места, куда его вели лапы, помнящие тёплую почву. Дом, который он видел давно, но не позабыл, вновь был перед глазами. Его красная крыша высилась к небу, касаясь самого солнца. Но путник сторонился этого дома — ему не по нраву примерять на себя роль гостя, ведь она казалось чуждой. Но сами жители дома были слишком милы и добродушны, чтобы не дарить эту роль каждому. Младший вытянулся и повзрослел, но оставался таким же крохотным, хоть теперь не спешил пугаться клыков и нечёсаной шерсти. Он был осторожен, но дружелюбен, как мышь, обходительно уговаривающая кота не проглатывать её. Путник вновь поспешно исчез из этого дома, уже зная, что покидает его не навсегда. Хоть эта мысль была ему горька. Лишь отдавала сладостью ягодного пирога на самом кончике шершавого языка.Год третий
Этот дом вновь настиг его, хоть он никогда не шёл к нему специально. Будто вырастал из земли и тепло затягивал внутрь. Холодное тело странника контрастно вливалось в общий антураж и трансформировалось в существо домашнего очага. Но лишь на время, пока зов из леса снова не позовёт к себе, слишком соскучившись. А он не ответит ему неспешным шагом, ощетинившимся затылком, сузившимися зрачками и грохотом рюкзака. Но лес не всегда спешил забрать его обратно.Год четвёртый
Он начал слишком задерживаться в этом доме, и один день превратился в недели. А недели обрастали в месяца. Путнику сложно было противиться теплу, что согревало его в холодные вечера. Он чувствовал, как тает и теряется. И не знал, насколько ему это нравится. В поле светлячков было также много, как цветов. Их плавные движения заставляли землю дышать, ветер утихать, а странника лежать неподвижно. Лишь один светлячок не светился, не двигался и, казалось, не дышал, но лежал рядом, светлый и чистый, белый, маленький, становящийся более родным, чем путник мог себе позволить. Крупные стеклянные бусины на шляпе путника влекли к себе любопытных мальков. Младший взял одну из них, заворожённый своим отражением, искажённым и смешным. Путник отдал ему все. И пустая шляпа на следующий день оказалась украшена яркими перьями и полевыми цветами: колокольчиками, утёсниками, маргаритками. И эти цветы своим значением утопили путника в стыде и раскаянии.Год пятый
Странник противился желанию возвратиться, бежал от привязанности глубже в горы и леса, переплывал моря, и всё равно, как ни старался, оказывался на пороге. Ему начинало казаться, что это проклятие. Но карты таро говорили, что это благословение. Тёплый чай в его горле напевал слова успокоения. Ели качали головами его нерешительности. Птицы щебетали о смирении. Его природа вопила, что ему нужен покой и одиночество. А сам он не верил ничему. Губная гармонь исполняла песнь приближающейся зимы, а белёсый маленький слушатель грустно кивал и закрывал глаза, чтобы печаль в них была заметна лишь ему самому.Год шестой
Путник думал много, но никак не продвигался. Думал, правда ли дом заставляет его возвращаться, или он сам запутал себя. Он всегда считал себя потерянным, но то теперь казалось потешным. Он не мог потеряться, пока ему некуда было возвращаться. Дом был везде и всюду, куда странник не положит глаз. В этом он чувствовал свободу и равновесие, позволяющее твёрдо ступать тяжёлыми сапогами по промёрзлой земле. Но сейчас он потерялся по-настоящему. И так далеко и безвозвратно забрёл в лес, что даже светлячки не добирались до его тени. Но один всё же сумел схватить его за лапу. Крепко сжать. Вздымить шерсть на загривке. Заставить уши слушать. Глаза смотреть. Губы молчать. А усы дрожать. То был совсем не светлячок, каким казался на первый взгляд. А фонарь, которым провожают до дома потерявшихся в лесу детей. И путнику хотелось смеяться от этой аналогии. Он найден. Пойман. Но не заперт. Всё ещё свободен. Но теперь способен бежать, замерев. Плакать, смеясь. Молча петь и слушать, надрывая горло. Противоречия друг друга не поедают, а комбинируются, становясь тем, что он никогда бы не мог понять, если бы продолжал просто бежать, просто молчать или просто слушать. И почему он так этого боялся?