6. Оксфордские посиделки
14 февраля 2023 г. в 11:51
Оксфордские посиделки ("Золотой компас")
Лира Белаква завалилась на дачу к лорду Азриэлу, когда почувствовала, что на то настала абсолютная необходимость.
Вот уже много лет, живя в Оксфордском колледже и просто невероятно уставая от бесконечных лекций по научному атеизму, средневековой философии и теоретической физики, в последние несколько недель вечерами она только и делала, что засыпала, не доделав домашнее задание по насыщенной программе, которой снабдил её неунывающий дядя, кладезь учёности и светило науки века сего.
В этих снах она видела себя в ином месте - когда была ещё совсем ребёнком, и, срывая оранжевые цветы подсолнухов, сбивая их деревянным мечом, с которым она засыпала в обнимку и чувствовала себя одним их тех рыцарей и пиратов красоты, которые когда-то покоряли далёкую Мексику вместе с Кортесом, Лира верила в то, что святыня детства в её душе не угаснет никогда.
С этой-то верой она и прожила большую часть жизни, и, хотя все говорили, что из неё выйдет видный, хотя и очередной научный сотрудник Магистериума, она знала, что её готовят как орудие для глубоко важных испытаний.
С этой верой в то, что она окажется полезной своему маленькому академическому социуму, а, если повезёт - и большому мировому научному сообществу, Лира и провела своё покрытое тайной детство на лоне природы, скрывавшей так много тайн, и участь ботаника, корпящего над попытками дать название очередному виду растений, которых пруд пруди на вересковых пустошах и близ озёр в пригородах Лондона, была ей, в общем-то, приятна, хотя где-то в глубине души она лелеяла надежду на жизнь в свете. Она представляла себя матерью, которая каждое воскресенье, пренебрегая церковными службами, оставляет капельку дорогих духов на белоснежном воротнике своей академической блузы, защёлкивает ошейник на пушистом горле своего деймона, стремящегося к свободе, но не имеющего её, и отправляется на слёт полевых экспертов - выяснить, как продвигаются дела у экспедиционной комиссии, исследующие остатки неандертальцев и места предполагаемого Круглого Стола - учёные мужи, несмотря на свой сильнейший скептицизм, в глубине души были неисправимыми романтиками и верили, что обязательно найдут доказательство существования короля Авалона. Ну, или хотя бы намёки на то прекрасное и яростное время. Некоторые даже верили в великанов, а лорд Азриэл был просто одержим идеей найти останки Гибельного Сиденья - он как-то за ужином мимоходом подметил, что знает, как оно использовалось на самом деле. В разные времена, когда люди теряли свой потенциал в этом мире, этот каменный трон позволял человеку отправиться в другой, параллельный, где его потенциал, обновившись, "перезарядил" бы человека и предоставил бы ему новую возможность жизни в мире, который подходил бы ему по его задаткам и способностям гораздо больше, нежели тот, в соку которого варилась Лира и искренне считала, что таковой ещё можно спасти.
Так она и бродила порой бесцельно до поздней ночи вдоль кромки речного прибоя, собирая камни и ракушки, рассматривая белыми рёбрами выпирающие из каменных кладок многовековых илистых и породных наслоений бивни мамонтов, которые когда-то бороздили просторы её малой родины, а теперь вот гордо и несколько печально напоминали о буйных битвах в те бесконечно далёкие времена, когда стихии Земли лишь начинали оформлять её к приходу человека - наиболее разумного (хотя в этом Лира всегда сомневалась) существа, венца эволюции, короля и повелителя по рождению.
"Подлинная победа - это победа над собой", - эта фраза Платона, начертанная витиеватым готическим шрифтом, над лекционным залом, где обычно преподавали живую латынь, не переставала вдохновлять Лиру, и эта вечная дилемма, содержащая в себе философию всей жизни - простая, короткая фраза, в своей глубине вмещающая несколько галактик со всеми имеющимися в наличии мира библиотеками научных трудов, вскоре появилась у Лиры на запястье - вытатуированная подругой матери, любящей бросать вызов общественным предрассудкам и убеждающая леди Колтер в том, что непослушание Лиры в её возрасте - верный залог развития её творческих способностей в грядущем.
Впрочем, Лира знала, как свести эту надпись без вреда для себя. Она сделала её достоянием своего разума, а на место неприглядной татухи нацепила браслет, связывающий её с её деймоном, и так впоследствии выкрутилась на строгих консервативных экзаменах у профессоров, которых обычно ужасали вольности студентов по части боди-арта, но которые разводили руками, когда им предлагали урезонить воспитанников. "Мы были точь-в-точь такими же, как они", - отмахивался Азриэл от насевших на него академиков, призывавших к железной дисциплине на кафедре теории агностицизма. - "Вот поэтому мы теперь и пожинаем плоды своей разбитной молодости, так живо отразившихся в зеркале снов нового поколения".
Снова и снова Лира Белаква видела этот сон - она сидит на своём месте у камина в комнате Азриэла вдали от оксфордской суеты, рядом с озером, от которого бежала тропинка, заросшая горицветом по краям, к опушке леса, откуда открывался великолепный вид на дикое поле, за которым виднелось ещё одно - ровное, ухоженное, засеянное нарциссами и подсолнухами. Вдалеке белели ограды для скота, и бесконечное голубое небо напоминало - вопреки всем заверениям научного сообщества о принципах самоорганизации материи, - о величии Творца вселенной.
Этот-то мир, бесконечно более близкий душе Лиры, нашёл отражение в её глазах ещё на заре её жизни, когда она хотела постичь его, вместить в себя, понять полноту той кажущейся пустоты, которая открывалась ей всякий раз, когда она пыталась постичь Бога рациональными методами Магистериума. Эту красоту она унесла с собой, когда в бурях её непростого детства она читала Аристотеля вперемежку с Титом Ливием или лёгкими бульварными эротическими романчиками, в которых порой смысла было больше, чем в многотрудных и запутанных теоретических исследованиях алхимиков. Впрочем, если Лира в них углублялась, насколько хватало её терпения и прилежания, она пожинала богатые плоды своей научной любознательности, и понимала, что в мире помимо мечтаний о красивой любви есть ещё очень много интересного.
Вот и сейчас, когда она, затянув морской узел на гамаке, который выудила из подвала дома дяди, повисла в нём прямо в виноградной беседке, она была рада-радёхонька, что посетила наконец-то это место силы, которое в самые трудные периоды её жизни служило ей напоминанием о том времени, когда все трудности казались невообразимо далёкой от бытия сказкой. И теперь засушенный кленовый лист в увесистом томе многотомной "Истории растений" напомнил Лире об увядшей, но такой бесконечно живой в душе, которую моль науки ещё не успела до конца изъесть, любви лорда Азриэля.
До конца лета она планировала собирать лекарственные травы. Разбираться в ботанике она мечтала всегда, благо в детстве не хотела носить подобного унылого прозвища и обратила свой умственный взор исключительно в сторону мыслителей античности, которых интересовали зачастую проблемы слишком отвлечённые от бытия, Космос да очередной способ получения удовольствия, как это было с Эпикуром, которому Азриэл часто подражал, когда на личке наступал очередной штиль.