— Dance me to the end of love

Тяжелое дыхание в волосы. Рожь. Запах дома. Степного ветра. Всего, за что можно уцепиться, чтобы выжить, и у Боромира раскрываются глаза, хоть воспоминания и образы из сна и жизни перемешиваются, путая и пугая, но Эилария целует его и разом разрешает все вопросы к реальности. Нет ничего важнее того, что рядом. Боромир понимает сейчас это особенно ясно, вцепляясь в хрупкое тело рядом, мгновенно ощущая под руками плоть, материю, саму жизнь, собирая по осколкам ощущения живого человека. Тепло, ласка, переживание и спасение — в одном дыхании на двоих. Совсем рядом, о Валар. На губах Боромира замершие слова, еще не сказанные, но уже понятые, переданные чуткому собеседнику, которая только и может, что шептать благодарности Эру. Прижимаеться к совершенно измученному мужчине, необходимому ей, как и она ему. Жена — исцеленному мужу. Подруга — разбитому сердцу. Надежда — тому, кто её потерял. Он не выдержал власти кольца, она не выдержала ожидания дома. Лесные эльфы встретили плот погребения, нашли Эиларию, блуждающую по землям эльфов, требующую отвести ее к Боромиру, — и в отчаянии заставили ждать в лазарете, пока свет первой звезды не пробился через зрачки принца Гондора. Пусть свет и тут же потух, так же быстро, как и возник. — Как ты узнала о его гибели? — Эилария поеживается, слыша спокойный женский голос где-то на переферии сознания. Но свет живёт внутри, и лишь Эру знает проявится ли он снова. Ответ срывается с губ, как и все невыговоренное, накопленное. — Глаза. Тревожные глаза на прощании. Тревожные глаза. Казалось бы знала все все их выражения, считывала каждое переживание. Но именно сейчас — сковывает волнение от одного воспоминания. Мягкий, хоть и решительный взгляд — Боромир хочет быть рассудительным, но и верным себе, своему чутью, и сейчас он не уверен. Не доверяет, даже себе. Меч обхватывает рукой крепко, хоть он и в ножнах, рукоятка придаёт ощущение целостности. Плащ цвета багрянца, серебро кольчуги — далёкий путь, в котором потерять жизнь возможно. Даже легко. Но Боромир лишь улыбается, немного нервно, откидывает рыжие пряди с глаз. Все вокруг знают насколько люди близки к опасности, но это читается лишь в отведенных взглядах, частой чистке оружия, в тихих молитвах. Песня прощания. Прощание с Гондором. Прощание с прежними жизнями. Рука Фарамира на его плече и тихое 'прощай', хоть Боромир знает, видит Эиларию вдалеке, и понимает, что одного «прощай' ему никогда не хватит. Оставить родных сейчас выше его сил. Тревога откровенно душит, заставляет думать о будущем без него самого. Фарамир мягок, если не слишком нежен для правления. Умный, но слабый. Гораздо лучше, чем думает о нем отец, и никто не понимает действия мира лучше, чем его начитанный брат. Но Боромиру не хочется возлагать такую ответственность на его плечи. У брата такая же внутренняя боль теплится, приносит страдания с каждым вздохом, стоит лишь заглянуть в глаза, чтобы прочитать это, в такие же светлые, как у всего рода наместников Гондора. И Эилария, подходящая ближе к ним, чувствует как горько смеющийся Боромир в ухо шепчет увещевания на правление своему брату, находясь в его объятьях. Возможно, ему необходимо проговорить все это, даже если не хочется признавать, что возможно он не вернётся. Поднимает глаза на Эиларию, и достаточно мгновения, чтобы она поняла, что он чувствует. Нежность. Боромир ассоциируется с нежностью пальцев, губ и речей. Нежность, которая так редка в этом мире. И подарить собственную нежность нужно, хоть и дрожат губы и руки, а слезы глупо собираются, не давая смотреть чётко, лишь чувствовать. Тревога передаётся и ей. Только и возможно, как можно сильнее прижаться к его груди, чувствуя как мужские пальцы волосы перебирают, как целует в макушку, вдыхает запах так сильно, что движение ребер чувствуется, даже через серебряную кольчугу. Ее сил хватает на шептание «люблю тебя», «вернись ко мне» вечной вереницей одинаковых умоляющих слов осипшим голосом. — от тебя пахнет домом. Касание пальцев вдоль ее щеки. — пахнет всем, чего мне будет не хватать. Ладони поглаживают ее плечи, желая оградить от того, что наседает, ожидает в будущем — всем за чем я вернусь. Его губы голодные, искренние, заставляют на мгновение забыть о мироздании. Плевать, кто увидит. Это необходимо им. Едва ли отцепившись друг от друга, Эилария смотрит на него, ощущая внутреннюю дрожь. И ее причину назвать труднее, чем раньше. Тревожные глаза. Зелёная радужка, красивый переход из серо-голубого к ней, темной, обрамляющей тонким кольцом. Цвет, который не перебьют ее светло-серые. Цвет, который уноследует его сын, стоит лишь дождаться возвращения. Эилария глотает слезы. Поглаживающие пальцы исчезают. Тихое «я люблю тебя» среди волос, обращенное лишь к ней, замирает внутри, начинает биться вместе с сердцем, жить в ней вместе с ожиданием. Эилария была в безопасности рядом с мужем, без него тревога нарастает больше, чем когда-либо, и можно было успокоить себя тем, что разделённые возлюбленные — всегда трудно. Но что-то не так. Настолько, что каждый стук сердца раздаётся как звон клинка. Сердце билось, скучая, ощущая предзнаменование, уничтожая изнутри. У него редко бывают такие глаза. Больше оставаться на месте Эилария не могла. — ты можешь идти к нему, — женский голос раздаётся в голове, и Эилария знает, что лишь одна женщина в мире снабжена таким даром. Мягкая женская поступь — все ближе, ближе к постели. Напряженный лоб возлюбленного, искривленный болью рот. Внутренняя борьба, ощутимая в даже в состоянии между жизнью и смертью. Сознание может лишь описывать происходящее и задавать вопросы. Что же Боромира не пускает к ней — сознание своего поражения или желание смерти? Лечебный свет Эру, призывающий лишь избранных. Смертный, погруженный в отчаяние, терзавшийся собственным предательством. Мёртвый и живой одновременно, на грани в мире, который и так на волоске от погибели. — Боромир! Эилария не узнает свой голос. Холод пола, падение на колени и касание руки, такой же холодной, от ее плача ничего не останавливает. Но принцессе Гондора не пристало плакать, лишь вздох сковывает, дрожит на губах и в ребрах, закрыть глаза, чтобы тьма позволила уцепиться за ощущение его рук под своими пальцами. Это успокаивает, хоть и потустороннее мерцание ночи заставляет поднять голову, окинуть взглядом. Эилария отчаянно поглаживает знакомые, красивые пальцы, такие же белоснежные, как рубаха эльфов на нем. Постель становится ее молельным камнем, на который она упирается локтями, держит руки в замке, сжимая его ладонь. Галадриэль смотрит на неё издалека, давая ощутить свое присутствие, но Эилария может лишь слышать её голос, раздающийся в голове, разрезавший завесу противоречивых эмоций. Галадриэль не хочет мешать той, связи, что образуется между ними. Пожалуй, связь — единственная вещь, которая волнует Эру сейчас. Она говорит с Эиларией с самого момента появления в дворце эльфов, хоть ей наверняка странно ощущать, как в голове проносится чье-то присутствие, но это необходимая мера. Направить. Создать. Помочь. Так же, как когда она являлась в видении каждому из братства, и да, надежда — то, что она показала Боромиру тогда, то, что заставило его поменять отношение к Арагорну, то, что сверкало в глубине сине-зеленых глаз с торопливым, искренним «Ты возвращался домой по зову серебряных труб когда-нибудь?» Эилария — надежда для него. Дом, который может призвать его обратно. Галадриэль вкладывает все оставшееся человеческое в своём голосе, пытаясь помочь, вспоминания как много для людей значит любить кого-либо. — я вижу, ты благодарна за спасение, но хочет ли он быть спасен? Подумай об этом, человеческое дитя. Подумай зачем ему стоит вернуться. Во имя чего. Тревожные глаза сейчас сокрыты веками, но мелкие морщинки выдают его. Лицо за мгновение до пробуждения, скованное приковывающим кошмаром.

Эилария пробегает взглядом по телу воина, расслабленному и недвижимому. Старается не думать о том, насколько неестественно он лежит. Слишком ровно. Слишком сильно напоминая мраморное изваяние. Согреть бы руками. Попытка себя сдержать превращается в пытку и она касается едва уловимо, проводит по груди пытаясь себе напомнить — здесь, он здесь. Разглаживает ткань рубашки, стараясь не думать о холоде, о том, как сердцебиение слабо, едва ли бьется о ее пальцы. Проводит, проводит, и чуть ли не отшатывается от постели, обведя следы ранений кончиками пальцев — три глубокие раны от орчьих стрел. Первая, чуть выше груди, одна ниже ребер и та, что в самое сердце. Вложить пальцы в раны, которые сейчас покрыты тонкой корочкой крови. Напоминание о смертности в том, что они не затянулись. Затянутся ли? Эилария содрагается от самой мысли, что потерять Боромира все еще возможно. Вцепляется в его пальцы, пытаясь себе напомнить, что надежда есть, как бы она далеко не казалась. В сердцах произносит: — мне не хочется думать «во имя». Он умер во имя. — удержи ради себя. Подставляет под его холодную руку лицо, стоя на коленях перед постелью, холод передаётся через пол, холод передаётся через руку, Эилария пытается согреться изнутри. Эта красивая рука одевала кольцо на ее палец в день их свадьбы, когда из-под тяжёлоукрашенного венца ее непослушные локоны спадали на нежное счастливое лицо, и он целовал раскрытые в восторге губы, отводя светлые волосы под звуки всеобщего ликования. Эти пальцы держали ее за талию на гулянии Гондора в этот день, когда, немного смущённо, но с великой радостью, она танцевала вместе с ним, желая раствориться в сладости момента — вспоминая их первый танец, пытаясь разграничить его с тем, что происходит сейчас — перед глазами его улыбка, забравшаяся в ее душу раз и навсегда. Такая же искренняя и мальчишечья, как когда Боромир ею любуется, когда знает, что только ему Эилария открывается по-настоящему. Эилария кладет голову ему на грудь, прячется в кольце рук, в желании всегда чувствовать, как он ведёт за собой — в танце, давая возможность стать лёгкой, как ветер, свободной от любых огорчений. Давая насладиться его теплом и заботой даже в такой простой вещи, как танец. И свадьба, сыгранная за год перед собранием народов в Ривенделле как обещание, как надежда на счастье в разломаном мире. Надежда как поцелуй любящих, скрепляющий, объединяющий, и Боромир может быть с ней собой, хоть он и не сильно отличается от того каким его хотят видеть. Прирождённый король. Он должен быть честным с собой и своими людьми, и это у него получается. Желания королевства должны быть выше его собственных, хоть он костьми поляжет за лучшее для тех, что рядом с ним. Его совесть должна молчать, когда то, что кажется несправедливым идёт ему на руку. Должен соглашаться с отцом, понимая, что не будет совершать такие поступки во время своего правления. Боромир нашёл идеальную середину, идеальный образ, подходящий тому, в чьи руки перейдёт власть. Он достаточно весел, чтобы народ любил его. Он серьёзен в своих намерениях, что внушает уважение тех, кто подле него. Но перед ней Боромир простой человек со своими страхами и обидами, с нежностью, которую он показывает в каждом движении, в каждом слове, и особенно в том, как он не может держаться необходимого ему хладнокровия, даже когда этого требует его положение, если затронуть то, что ему дорого. Разгадка его нежности проста. Он боиться потерять то, что любит. Глаза показывают все, что ему высказать трудно. Те переживания, которые легче зарыть в себе, чем объяснить себе и другим. Все то, что не вяжется с образом идеального властителя Гондора. Он привык бороться за то, что любит. За свой Белый Город, за свой народ, за любовь отца и брата. Сейчас эта мысль утешает. Он ведь ее любит? Пальцы Эиларии кружат на его груди, мягко поднимаются к плечам, пока она полулежит у его лазоретной постели, зажмурившись, призывая память, прожигающую веки, голос Галадриэль направляет: — дай ему почувствовать твою любовь. И она вспоминает, водя эльфийские слова на его ключицах. По глазам всегда было ясно, что Боромир думает. Когда он не хочет говорить, он прячет взгляд, пронизывающий отстраненностью. Когда он борется, он смотрит прямо, смотрит назло всему, готовясь к худшему, и цвет их темнее вот-вот разорвавшейся бури. Когда он счастлив, его глаза излучают свечение хризалита и белого золота, напоминая перелив украшений из лучших гномьих камней. Улыбка чувствуется в них, в том, как он хитро глядит, чуть прикрыв веки. Иногда они кажутся выцветшими витражами в их замке. Полевыми цветами из их рощи. Красками, которыми Эру наделил смену сезона холодов на время пробуждения всего вокруг. Боромир щекочет шею дыханием в ее золотые волосы, когда ему надоедает вечно быть на виду, быть тем, кто поведёт всех к счастью и величию. Зарывается пальцами, носом, проговоривая «эилария, эилария, потанцуй для меня», давая ей пространство вытянутой руки, дистанцию, хоть и не стремиться отпускать, поглаживая тыльную сторону ладони, взглядом распаляя все самое сокровенное в ней. Заставляя показать все, что в таится в ее образе примерной жены принца. На языке их любви «потанцуй» означает «покажи мне себя настоящую». Боромир опускается на узорчатое кресло в их спальне, не отводя глаз, лишь устало рукой проводит по лицу, давая себе выдохнуть после тяжёлого дня. Эилария любит его взгляд, немного ленивый, зачарованный её мягкими движениями бёдер, рук, поступи к нему и от него, пока струящаяся ткань напоминает ее мужу белизну снега, как в тот день, когда они познакомились. Желание рассмеятся появляется из глубины души, но она лишь поворачивается к нему спиной, зная как волосы подчёркивают белизну плечей, контуры спины и тонкую талию, одно движение — локоны спускаются вдоль левого плеча вызывав ласковый вздох в пределе нескольких шагов. Она близко и одновременно далеко, в таинстве танца, в таинстве ритуала, самостоятельно даёт себе ритм и тон, пока Боромир не поднимается, начиная хлопать в такт, подчиняться ее движениям, дополнять ее поклоны и повороты, позволяя держать мелодию и ведущую роль в танце, — приближаясь все ближе и ближе, пока голоса не сливаются в унисон, а его руки решают больше не отпускать ее до завтрашнего утра. Кольцо, братство, надвигающаяся тьма — все объединилось в последние несколько полнолунных ночей, но их свадьба свершилась в такой же день, при такой же луне и такой же нависающей угрозе, и звездное мерцание сейчас покрывает их целебным покровом, защищая, Эилария хочет так думать, верить в это, хоть и страшно смотреть, трогать его измученное, белое лицо, в котором не ощущается жизни. В день их встречи сквозь остатки снега пробиралась трава. Сквозь плач прорывается песня, которую она напевала в тот день, и ей необходимо ее пропеть, возможно, чтобы перестать плакать, а может, чтобы отдать должное. Ей стало теплее, слезы кажутся горячими, оставляющими следы на щеках, но контролировать себя и свои мысли невозможно, особенно сейчас. Эилария поет, горесно, но в тоже время с надеждой и благодарностью, потому что любить — значит жить, и жила она только лишь с ним. И если ей не суждено больше, она будет благодарна за то, что было, сохраняя в сердце как можно больше. Стараясь понимать все больше. Движения Боромира в танце по-юношески быстрые, пылкие, но чуткие, легко ощущающие изменение настроения музыки, партнёра. Крепкое телосложение и ловкость сочетались с тягой к музыке инструментов и людей, вечному изменению, подобно природе и человеческой судьбе. И вечной тягой к корням, к дому, к тому, что было в нем с детства. Его мать любила танцевать. Сможет ли он потанцевать с ней? Содрагание плеч и тихие всхлипы разбудили, заставили открыть отяжелевшие веки, и интуитивно прижать небольшое женское тельце рядом, прижать как можно ближе к себе. Вдохнуть, все еще видя перед глазами — мягкие движения ног в светящимся, по обычаю знатных семей дорого вышитом дорожном платьи, и он прекрасно понимал, что любая девушка обрадовалась бы вниманию наследника Гондора, но Боромир только и мог, что наблюдать издалека. То, как завораживающе двигается, часто поправляя золотистые волосы постоянно спадающие на глаза. То как он начал прислушиваться, приближаясь, почти угадывая звуки мелодии, слетающие с ее губ. Все говорит о том, что он случайно увидел нечто очень личное. Совершенно чудесные, совершенно чувственные движения — она танцует в священном лесу, радуясь приходу весны, теплоте дней начинающихся. Движения ее быстры, но изящны, юбки платья приподнимаются, оголяя ноги, и только сейчас, все еще любуясь, какая-то азартность и желание увидеть ее реакцию заставляет улыбнуться и шагнуть на встречу. Замирает как лань, напуганная, смотрящая на его руку, протягивающую тёплый плащ. Серые глаза смотрят строго, и возможно ожидают какой-то взбучки. Королевская роща находится рядом с замком, но заглядывать в нее в одиночку дело опасное, хоть все и знают, что охотятся в ней лишь те, кто достоин быть подле наместника Дэнетора. Многие люди добиваются расположения власти. Но расположения этой девушки еще никто не добивался. Боромир предлагает свой плащ, оттороченный мехом. Закутывает ее, застегивает на ее шее гербовой брошью, блестящей не меньше ее глаз. «Красивая» — мелькнуло в сознании, заставив осознать, что улыбка не покидает его лица. «Принц и правда, красив, хоть и стар для меня», — Эилария улыбается, одними глазами одобряя такой жест. Многие бы назвали подобное «слишком личным». Она же не хочет думать — просто чувствовать рядом красивого мужчину, который уже сейчас думает о ней, о том, чтобы её не сковал холод, хоть она и танцевала, словно весна не наступила пару дней назад. Солнце касается еще заснеженных крон деревьев, остатков белоснежного на дороге к ручью, и особенно волос Боромира, отливающих рыжим. Внимательный взгляд красивых глаз, выдерживающий их соревнование по разглядыванию. Когда она ещё видела такие глаза у мужчины? Смотрит словно насквозь, чувствует, что тебе необходимо, и сейчас это — приближение на шаг, желание заговорить. Ее же взгляд перемещается на уголок раскрытых губ, с которых срывается белый пар. Неужели все-таки было холодно? Она сбежала от нянек, сбежала от подруг, любуясь природой и тем, что может ощутить себя наедине с ней. Исполнять деревенские танцы, едва подсмотренные в такие же побеги, как сегодня. Выдумать слова на мотивы, пришедшие в голову. Сейчас стыдно, что раскрыли, но он повторяет наклон ее головы, приподнимает подбородок кончиками пальцев. — ты танцуешь неумело, но так славно, что мне самому захотелось. — так научи. Смеётся и берет за руку, как будто она достоинейшая из девушек Гондора, тянет его на себя, приглашая в игру, словно им обоим совсем мало лет. Потом она учит движениям, которые она подглядывала у бедняков на городских плясках и им весело, глупо и весело, и ее тянет коснуться его щетины, потому она легко мажет пальцами, как будто пытаясь положить руку на плечо. Замечает. Замечает и улыбается, одними глазами одобряя. Морщинки вокруг них лишь подчёркивают веселье, и иррационально, но есть ощущение, что она знает его всю жизнь. Отобранная счастливая жизнь. Знакомый наощуп шрам чуть ниже левой скулы, рыжие, чуть отросшие волосы под ее пальцами, выступы челюсти поглаживает. Она совсем рядом, совсем рядом, прячется в его шею, в его волосы, старается быть благодарной за каждую минуту их жизней, хоть и остатки слез заставляют чувствовать себя побежденной. Дыхание. Эилария слышит дыхание. Нечто прерывающее ее беззвучный плач, ее желание удержать его в руках, в памяти рук. Воскрешая его в памяти о их любви. Воскрешая его из пучины внутренней борьбы. Воскрешая его тем же самым способом, который он ей заповедал — запах. Эилария целует его, мгновенно почувствовав запахи их первый весны вместе. Она поглаживает его волосы. Волосы. Дом. Боромир прижимает порывисто, замирает, также как и она. «Тепло, от него веет теплом» — бьется вместе с пульсом под ее пальцами на его шее, и слова благодарности Эру, эльфам, срываются с губ вместе с нахлынувшими эмоциями. — Эилария, ты — то, во имя чего стоит жить, — его голос сбит, тих, сквозь заскучавшие связки, отвыкшие от речи, — ты пришла за мной, ушла из Белого города по моим следам. В его глазах серебрится луна. — мы будем танцевать пока в нас не кончится любовь, — его голос заставляет поверить, что самое страшное уже преодолено. — не кончится жизнь, — шепчет в его губы, прижимаясь, благодаря Эру за своего вымоленного короля. Он теплеет, и руки уже греет ей.