Этот человек

Этот человек всегда выделялся. Лишь на год старше Коминато, он ни в чем не уступал третьегодкам. Обычно добродушный и веселый, он становился серьезным, когда это было необходимо. Но что самое важное – всегда оставался дерзким и решительным. Эта смелость восхищала Коминато больше всего, ведь это – то, чего ему самому порой недоставало. Он завидовал Фуруе и Савамуре, которые куда больше его участвовали в играх и находились на поле с этим человеком. Но больше всего его раздражало, что они будто и не замечали, как им повезло, принимая все как должное. «Нужно больше практиковаться. До семпаев мне, может быть, и далеко, но ровесникам я не проиграю». ТУК-ТУК-ТУК – Дзоно?! «Этот голос…» – Дзоно-сан еще не вернулся, – подскочив в кровати, ответил Коминато. – Я войду? – Конечно. Дверь приоткрылась, пропуская внутрь половину кетчера Сейдо с подушкой в руках. – Не пустишь постояльца? – широко улыбаясь, поинтересовался он. – Семпаи с Курамочи обосновались в моей комнате, а мне бы поспать… хоть одну ночь в неделю, – последнюю фразу он произнес еле слышно, словно говорил сам с собой. – Разумеется, чувствуйте себя как дома. Думаю, Дзоно-сан не будет против. – Я тоже так думаю, – сказал Миюки, закрывая за собой дверь и направляясь к постели. – Ээээ, Миюки-семпай, – поспешил предупредить Коминато, – там спит… – Дзоно, да? – догадался кетчер, снова улыбнувшись. – Если не хотите спать наверху, я могу… – Не стоит, ты и так еле ноги волочишь, еще убьешься, – оборвал его Миюки, как ни в чем не бывало устраиваясь на нижнем ярусе соседней кровати. – Не беспокойся, Дзоно ничего не скажет, – заверил он кохая. Когда этот человек говорил что-то таким тоном, ему невозможно было не верить. Хотя, по словам Эйдзюна, доверять семпаю полностью было опасно, Коминато ничего не оставалось, кроме как вернуться в постель. К тому же любая лестница в его нынешнем состоянии представлялась первородным злом. Слушая, как кетчер снимает очки и заменяет их маской, первогодка мучился сомнениями. Миюки-семпай пришел сюда в поисках спокойного сна, и мешать ему было последним, чего хотелось бы Коминато. Но с другой стороны, ему так редко выпадал шанс поговорить с семпаем, тем более что чаще говорил с кетчером один лишь Савамура, заставляя стоявшего рядом Коминато краснеть. «Как можно так неуважительно относиться к старшим?!» – искренне недоумевал он про себя. – Миюки-семпай? – Харуичи решился подать голос, пока гость не уснул. – Мм? – Что Вы чувствовали, когда попали в первый состав? – … – … – Хм… досаду? – Э? – Разумеется, я стремился занять позицию стартового кетчера, однако это произошло не так, как мне хотелось бы. Досада от невозможности испытать себя в реальной борьбе за место затмила все остальные чувства, – он вдруг замолчал. «Должно быть, та несостоявшаяся битва до сих пор не дает ему покоя», – решил Коминато. Миюки продолжил уже более приподнятым тоном: – Однако мой случай – исключение. Думаю, многие из тех, кого выбрали, считают, что заняли чье-то место. Заслуженно или нет – судить тренеру, единственное, что мы можем – постараться оправдать его надежды. Ради самих себя, ради команды и ради тех, кто выбран не был. Чувствовать ответственность – это нормально, но не дай ей превратиться в чувство вины. – Просто я не до конца понимаю... – Ну раз тебе так необходимо, чтобы кто-то обосновал, почему тебя взяли в первый состав... Ты отличный отбивающий. Правда. У тебя талант, которому я, если честно, немного завидую. Как второму базовому тебе еще не хватает опыта, ты это и сам прекрасно понимаешь, но пока отбиваешь так, как только ты один умеешь, команда будет в тебе нуждаться. «Кто-то?» Для Коминато этот человек абсолютно точно не был просто «кем-то». Услышать такие слова из уст одного из лучших игроков своего поколения... От волнения первогодка привстал на кровати и одарил ничего не подозревающего кетчера полной благодарности улыбкой. – И не стоит слишком переживать из-за усталости, – неожиданно произнес Миюки, поднявшись и повернувшись к Коминато. Приподняв маску, он добавил: – Только между нами, мой первый тренировочный лагерь тоже не был безупречным. Ухмыльнувшись и подмигнув напоследок, второй номер вернул маску на место. – Ну теперь, когда я поднял тебе настроение, не возражаешь, если я все же посплю немного? Едва ли Харуичи слышал последние слова: кровь прилила к лицу, пульсом отдаваясь в висках, заглушая все остальные звуки. «Меткий стрелок, значит?» Когда утром Маэдзоно разбудил его, Миюки в комнате уже не было. По словам соседа, «этот засранец улизнул» еще до того, как сам Дзоно проснулся, и только поэтому избежал наказания за без спроса занятую постель. Это ощутили все. Пустота, которую, как бы они ни старались, не заполнить усиленными тренировками и напускным энтузиазмом. Только сейчас вся команда осознала то, что Коминато знал уже давно: этот человек незаменим, без него Сейдо не Сейдо. Из трех недель, отведенных Миюки-семпаю на восстановление, прошло всего три дня, но разницу успели заметить все. Особенно питчеры, хотя, в отличие от поля, где он почти не появлялся, в буллпен, чтобы проверить своих подопечных, капитан заглядывал исправно. Коминато не раз доводилось слышать, как Савамура отчитывает кетчера за его «травмируемость», и хотя он знал, что Эйдзюн таким образом выражает свою заботу (по-другому, видимо, он просто не умеет), поведение питчера его раздражало. «В конце концов, травма не вина Миюки-семпая. И вовсе он не хрупкий, будь на его месте другой игрок, тот же Коминато, от него, наверно, мокрого места не осталось бы, не говоря уже о сохранении мяча. Да и вообще, выслушивать такое от того, кто даже не заметил…» Харуичи и сам не понимал, почему его это так злило: претензий к игре Савамуры у него не было, да и что он мог сделать… Что сам Коминато мог сделать, чтобы облегчить ношу капитана? «Как мне стать человеком, на которого он сможет положиться?» Обычно после тренировки Харуичи практиковался вместе с Дзоно-саном и остальными, но нужно было находить время и для учебы. В отличие от Савамуры и Фуруи, он не мог позволить себе жить одним лишь бейсболом: хорошая успеваемость была одним из условий, поставленных ему родителями при поступлении в Сейдо. «Для практики у меня вся ночь впереди, нужно позаниматься, пока голова еще соображает», – подумал он и примерно то же самое сказал Дзоно-сану час назад, когда тот звал его с собой. Раздавшийся стук в дверь отвлек Коминато от и без того не идущей в голову математической формулы. Первогодка ему даже обрадовался. – Да? – А, это ты, Коминато, – словно чтобы удостовериться, Миюки открыл дверь и заглянул внутрь. – Дзоно нет? – Не так давно ушел практиковаться. – Что ж такое, два вице-капитана, и обоих не доищешься, когда они нужны! Расстройство капитана было налицо, то есть явно отразилось на его лице, что немного удивило Коминато: обычно Миюки был скуп на проявление отрицательных эмоций. Кетчер задумчиво почесал затылок. – Слушай, ты сейчас очень занят? Коминато покачал головой. – Хорошо, потому что мне не помешала бы помощь. Через минуту они оба уже стояли в комнате Миюки. Его соседа не было. «Должно быть, занимается или уже в душе», – заключил Коминато. Впервые оказавшись в комнате семпая и поэтому слегка нервничая, он не решался пройти дальше вслед за хозяином, который сразу же направился к своему столу. Раскрыв лежавший на нем пластиковый пакет, он стал копошиться в содержимом, доставая лишь то, что нужно было в данный момент. – Было бы проще, будь у меня большое зеркало, хотя доктор все равно настаивал, чтобы кто-то другой помогал мне. До этого я справлялся сам: с охлаждающим гелем иметь дело куда проще. Иногда просил соседа или Курамочи с Дзоно, но сам понимаешь, поймать кого-то в общаге почти невозможно. Мне нереально повезло, что наткнулся на тебя, иначе пришлось бы доверить свое тело неуклюжему Савамуре, – усмехнулся кетчер. Коминато заставил себя улыбнуться в ответ, хотя от последних слов капитана по спине пробежал странный холодок. – Чтобы выполнить мою просьбу, ты должен быть «немного» ближе, ты так не думаешь? – сказав это, Миюки снова улыбнулся, и Харуичи в очередной раз поразило, как часто этот человек улыбается. Он не знал других людей, которые бы так много смеялись и улыбались, именно поэтому искренность капитана всегда подвергалась сомнению и именно поэтому Харуичи так хотелось узнать, что скрывается за этой улыбкой. Испытывая неловкость, скорее оттого, что семпаю пришлось торопить его, чем от слов, им сказанных, Коминато подошел к столу. – Всего-то нужно помазать этим, – Миюки указал пальцем на тюбик, – и надеть фиксирующую повязку. Вся сложность в том, что с разогревающей мазью нельзя перебарщивать, наносить нужно тонким слоем легкими массирующими движениями. И еще, чтобы избежать лишнего трения и не испачкать бандаж, под него нужно будет приклеить повязку помягче. Справишься? Коминато решительно кивнул. Миюки потянулся к вороту толстовки, но остановился на полпути. – Постой-ка, – сказал он, снимая очки, – я знаю, что ты прекрасно видишь и так, и все же… – сказав это, капитан сначала надел на первогодку свои очки, а затем поднял их вверх наподобие ободка, убирая челку. – Думаю, так будет удобнее. От неожиданности Коминато даже покраснеть не успел, но тут же почувствовал облегчение: впервые увидев его без челки, семпай никак не прокомментировал этого. Был ли Миюки особенно тактичен с Коминато, или его отношение менялось в зависимости от поведения других людей? В любом случае сейчас Харуичи был ему благодарен и почти не злился, разве что совсем чуть-чуть. – Правда, теперь я сам ни черта не вижу, – отметил кетчер, – ну да ладно. Ухватившись за собачку, капитан одним движением расстегнул молнию и, немного отведя плечи назад, сбросил толстовку на стул. Коминато ожидал увидеть под кофтой футболку, а не голое тело семпая, но затем догадался, что лишняя, «неудобоснимаемая» одежда при травме только мешала. «Травма». Это слово было лишь набором звуков, абстракцией, а то, что он видел, было реальным. Огромное синее пятно. Гранича с медово-золотистой кожей, оно казалось чем-то инородным. Это становилось еще заметнее, стоило перевести взгляд на здоровый левый бок, по мнению Коминато, представлявший собой едва ли не образец мышечного развития. – Все не так страшно, как кажется, – заметив реакцию парня, произнес Миюки. – Уже почти не болит, если не делать резких движений и не касаться. «Касаться». Только сейчас до Коминато дошло, что от него требовалось. Первогодка напрягся еще сильнее. Сможет ли он сделать это, не причинив семпаю еще большей боли? – Да не бойся ты, я не хрустальный, – словно прочитав его мысли, сказал Миюки. – К твоему сведению, Дзоно и Курамочи не отличаются особой нежностью, сомневаюсь, что тебе удастся их переплюнуть, – на мгновение лицо капитана исказила гримаса. Взяв со стола тюбик, он открутил крышку и протянул мазь Коминато. – Вперед, второй базовый! Это действие окончательно избавило Харуичи от робости. – Повернитесь боком и поднимите руку, – попросил он, беря тюбик. – Я мог бы лечь, если тебе так будет удобнее, или можешь присесть на стул… – предложил Миюки, выполняя указания первогодки. – Так нормально, – ответил Коминато, – если Вы ляжете, для перевязки придется опять вставать, – резонно заметил он. Выдавив немного средства на пальцы, юноша медленно выдохнул. – Постарайтесь не двигаться. – Да без проб… – неожиданное прикосновение заставило капитана запнуться на полуслове. Но то, что он ощутил, было не болью, а давлением. Словно была одному Коминато видимая граница между болью и дискомфортом, и он просто не давал своим пальцам пересечь ее. Миюки казалось, что коснись Коминато нетравмированного участка – он даже не почувствовал бы. При этом парню удавалось не просто мазать, а именно аккуратно втирать мазь. «Если бы не стоял, то, наверно, смог бы даже уснуть так», – подумал кетчер, с трудом подавляя смех. – Знаешь, мне ведь запретили смеяться. – Э? – Коминато поднял на капитана удивленный взгляд. Видеть семпая без очков было непривычно: так он выглядел каким-то незащищенным. – Представляешь, да? Не то чтобы смех с болью в боку приносил большое удовольствие, но для меня – это… – Все равно, что запретить играть в бейсбол, да? Теперь настал черед Миюки удивляться. – Точно, – спустя пару секунд подтвердил он. – И что, Вы больше не смеетесь? – поинтересовался Коминато. – Да черта с два! – ответил капитан, тут же захохотав. – Ссссс, – зашипев, он согнулся, едва не схватившись за бок. – Прости. – Я уже закончил. Но Вы бы со смехом все-таки поосторожнее. – Постараюсь, – честно пообещал семпай. Закрепив стерильную повязку, Коминато завел руку с бандажом за спину кетчера и, тут же уцепившись за край другой рукой, вывел его вперед, опоясывая Миюки. – Щекотно, – хихикнув, пожаловался пациент. По всей видимости, в процессе Харуичи приблизился к нему достаточно сильно, чтобы задеть волосами. Прежде чем кровь предательски устремится к лицу, Коминато поспешил застегнуть пояс и, сняв с головы очки, вернул их владельцу. – Большое спасибо, – поблагодарил его Миюки. – Я пойду? – Да-да, прости, что оторвал от дел. Когда Харуичи уже взялся за дверную ручку, капитан снова его окликнул: – Коминато… я ведь могу и дальше на тебя рассчитывать? Повернувшись, первогодка утвердительно кивнул и торопливо скрылся за дверью. С того дня Коминато ежедневно, а иногда и дважды в день, помогал Миюки с перевязкой. «Должно быть, у Курамочи-сана и Дзоно-сана действительно есть проблемы с контролем силы», – заключил Харуичи, потому что не мог представить другой причины выпавшей ему чести. Во время сеансов Миюки довольно много говорил, вероятно, из-за специального режима ему не хватало общения. Он расспрашивал Коминато о тренировках, обсуждал предстоящий турнир, в котором команда будет участвовать без него. Во время одной из таких бесед Миюки вдруг вспомнил финальную игру. – Давно хотел сказать, классно ты тогда отбил первую подачу, – искренне похвалил он бэттера. – Это все потому… «Что Санада-сан был слишком поглощен предстоящей схваткой с Миюки-семпаем», – про себя продолжил Коминато. – Что? – Ничего. – Кстати, я тоже подумываю больше практиковаться с деревянной битой, как только восстановлюсь. Так что, если понадобится совет мастера, надеюсь на Вашу поддержку, семпай. Это прозвучало так странно, что Коминато не смог сдержать смеха, ему даже пришлось отложить в сторону заранее приготовленную повязку. – Грешно смеяться перед человеком, который не может посмеяться с тобой вместе, – обиженно произнес Миюки, скрестив на груди руки. Но от его тона Харуичи стало только хуже. Схватившись за живот, он старался дышать глубже, чтобы остановить приступ, пока, наконец, ему это не удалось. – Весело тебе? Я тут, вообще-то, стою мерзну… – сам того не ведая, Миюки вновь запустил этот странный механизм. – Что, опять? Серьезно? Возможно, потому что это был последний день – воспаление прошло, и с завтрашнего дня Миюки разрешалось перейти на тейпирование, – все было не так, как обычно. Большую часть времени капитан молчал, ограничившись дежурными фразами. Коминато это ничуть не расстраивало: не хотелось тратить драгоценные минуты на пустую болтовню. За какие-то две недели приходить в эту комнату стало такой обыденностью, что он уже и представить не мог иного распорядка. «Хотя Миюки-семпаю, наверное, уже не терпится вернуться к тренировкам». Скоро капитан опять станет достоянием команды, и Коминато больше не сможет, как сейчас, просто быть рядом с этим человеком. Последний раз он касается его вот так, последний раз мысленно пытается забрать его боль себе. Обычно Харуичи делал все, стоя перед капитаном, но сегодня, закрепив повязку и взяв бандаж со стоявшего позади кетчера стула, он не стал возвращаться на прежнее место. Подойдя к семпаю со спины, первогодка обхватил его талию поясом. Затем, на ощупь соединив текстильную застежку, он так и остался стоять, фактически обнимая капитана. От Миюки пахло чем-то сладким. «Ну да, он ведь только из душа». Понимая, что в его распоряжении не так много времени – ровно столько, сколько продлится шок капитана – Харуичи прижался лбом к его спине, только сейчас осознав, что семпай сегодня не одолжил ему свои очки. – Коминато? «Ну вот и все». – Впредь берегите себя, семпай, – сказав это, Коминато убрал руки и быстрым шагом направился к выходу. Как и предполагал Харуичи, в последующие дни они с капитаном едва ли пересекались где-нибудь за пределами поля. А потом… Потом наступил АД. Зимний тренировочный лагерь ставил перед ними лишь одну цель – выжить, оттесняя на задний план все остальное: бейсбол, предстоящий Весенний турнир, приближающиеся праздники. Все, что они чувствовали – боль. Все, о чем могли думать – усталость. Все, что ими двигало – сила духа, даже тогда, когда они и сами уже не понимали, зачем все это было нужно. По окончании лагеря им дали несколько дней отдыха, и Коминато, как большинство его товарищей, поехал встречать Новый год домой. А затем команда начала подготовку к турниру. Харуичи часто замечал капитана, отрабатывающего замах на закрытой площадке или на улице, преимущественно в одиночестве. Хотя иногда он все же просил кого-нибудь из товарищей побросать ему мяч. Как и говорил, во время практики Миюки стал чаще пользоваться деревянной битой и тогда звал Коминато понаблюдать за его техникой. К огромной радости первогодки, их отношения после того случая никак не изменились. Более того, теперь, когда капитан стал уделять больше внимания роли клинапа, их общение перешло на новый уровень, пусть и ограничивалось бейсболом. У Миюки всегда находилось что сказать третьей бите, будь то до или после удара. – Значит, мы с тобой в одном номере. Интересно, по какому принципу происходило распределение. По номерам на джерси: чет с четом, нечет с нечетом? – выдвинул гипотезу капитан, потерев подбородок. Коминато пожал плечами. Он не знал: было ли это благословением свыше или злым роком. – Может, из-за того, что Вы капитан, они не захотели селить Вас с кем-то вроде Эйдзюна или Курамочи-сана, – предположил Коминато, пока они шли по коридору. – Твоя теория еще абсурднее моей, устроим соревнование на лучшую бредовую идею? – ухмыльнувшись, предложил Миюки. – А если серьезно, я сам могу оказаться тем еще соседом, – предупредил он, открывая дверь в номер. – Буду иметь в виду. На завтра матча запланировано не было, и поэтому им дали немного свободы. После ужина Коминато отправился практиковаться в парк вместе с остальными, Миюки же засел за скорбук. Когда Харуичи вернулся – обнаружил кетчера все там же, на кровати, уставившегося в тетрадь. Волосы Миюки были влажными, и он уже успел переодеться ко сну. – Ванная свободна, – не отрывая глаз от скорбука, сказал капитан, услышав закрывшуюся дверь. – Угу, – убирая биту, ответил Коминато. Выйдя из душа, второгодка застал семпая все в том же положении. Он был так сосредоточен, что Коминато стало не по себе. Включив телевизор, который был как раз напротив Миюки, он уселся на пол, прислонившись к кровати семпая спиной. Пощелкав какое-то время по каналам, как и ожидал, Харуичи услышал голос капитана. – Постой-ка, оставь этот. Забавное шоу. Коминато послушно отложил пульт в сторону, а Миюки тем временем устроился лежа на животе позади него. Приподнявшись на локтях, он уперся подбородком в макушку второгодки. – Ваша голова слишком тяжелая, семпай, – пожаловался Харуичи. – Правда? – наигранно удивился капитан, тут же сменив положение, сдвинувшись в бок. Но и теперь голова кетчера оставалась так близко к его собственной, что каждый раз, когда тот что-то говорил, Коминато ощущал его теплое дыхание у себя на шее и непроизвольно ежился. А иногда, комментируя что-то, капитан специально наклонялся к самому его уху, практически задевая губами волосы парня. Харуичи удалось-таки отвлечь семпая, вот только сам он теперь вряд ли сможет расслабиться. Естественно, хуже всего ему приходилось, когда Миюки смеялся. – Семпай, потише, пожалуйста: уже довольно поздно, – снова и снова просил его Коминато, закрывая ладонью ухо, когда в этом уже не было необходимости. – Прости-прости, – раз за разом извинялся тот. Спустя время Миюки действительно стал вести себя разумнее, все реже вставляя ехидные замечания, пока в какой-то момент не стих вовсе. Обернувшись, Коминато обнаружил, что тот спит, вытянув вперед правую руку и повернув голову на бок. Очки кетчера съехали, и Харуичи аккуратно снял их, чтобы не сломались. Ему еще не доводилось видеть лицо капитана в такой близи. Все так же сидя на полу, скрестив руки на кровати, он положил на них голову и смотрел. Даже спящий, семпай по-прежнему был неотразим. Кожа вокруг глаз и на переносице была немного светлее по сравнению с нижней частью лица, куда, бросив беглый взгляд, Коминато решил больше не глядеть ради собственного душевного спокойствия. Отметив про себя просто до ужаса длинные ресницы, он двинулся вверх к бровям. Лишь они всегда безошибочно выдавали истинные эмоции капитана. Именно в их изгибах Харуичи видел свою смерть. Ему отчаянно захотелось провести по ним пальцем, но он вовремя себя одернул. «Слишком опасно». И тут его взгляд упал на челку Миюки. Коминато подумал, что с его ловкостью, пожалуй, сможет незаметно дотронуться до волос капитана. Придвинувшись как можно ближе, он протянул руку и кончиками пальцев подцепил небольшую прядь подальше от лица. «Какие мягкие. Скорее всего, летом, когда выгорают, они светлее и жестче». Он хотел бы коснуться и длинных прядей у самой шеи, но не рискнул. «Не жадничай», – сказал он себе, поднимаясь. С этим нужно было что-то делать. Капитан заснул прямо поверх одеяла, и, насколько Коминато знал, запасного в номере не было. Будить семпая он не собирался, но и так оставлять его тоже было нельзя. В первую очередь необходимо было придать его руке более удобное положение. Опустившись на колени около кровати, Харуичи со всей возможной деликатностью взялся за запястье семпая и чуть было не вскрикнул: таким ледяным оно оказалось. Поддавшись импульсу, Коминато обхватил кисть кетчера ладонями, едва касаясь, словно держал в руках бабочку, и стал греть ее своим дыханием. Наверное, это было чересчур, но он не мог с собой ничего поделать. Поместив согнутую в локте руку капитана на кровать, он надеялся лишь, что позже, во сне, тот сам ляжет поудобнее, не повредив плечо. Подойдя к своей кровати, второгодка стянул с нее одеяло и перенес на постель Миюки. Только укрыв спящего, он понял, что сам остался ни с чем. Можно было, конечно, поспать и так, но он знал, что за это ему утром прилетит от самого же Миюки. Значит, оставалось лишь улечься под одеяло рядом с капитаном, что он и сделал, соблюдя при этом максимально возможную дистанцию. Но даже так не смог сбежать от окружившего его сладкого запаха шоколада. Он и не заметил сразу – только встав с постели и бросив взгляд на соседнюю пустую, Коминато понял, что каким-то образом оказался на своей кровати. Когда мозг, сложив два и два, выдал единственно возможный вариант произошедшего, он мгновенно покраснел и запрыгнул обратно под одеяло. До обеда у них была короткая тренировка, а после – обсуждение предстоящей игры. Затем Миюки устроил небольшое собрание для питчеров, а также проверил их форму. Но несмотря на все дела, когда Коминато вернулся из парка, капитан уже был в номере. – Что-то ты долго. Не стоит переутомляться накануне игры, – произнес Миюки, нахмурившись. – Было слишком много народу, пришлось подождать. – Ясно. – Я в душ. Коминато не представлял, что думал семпай о вчерашнем: вел он себя как обычно. Вероятно, капитан всему мог найти логическое объяснение и потому не придал этому такого значения. Сам же Харуичи иначе как странным свое поведение не назвал бы. Его отношение к этому человеку всегда выходило за рамки нормального, и он давно смирился с этим. Когда Коминато вышел из ванной, Миюки сидел у своей кровати точно так же, как вчера сидел сам Харуичи, и смотрел передачу. – Составишь компанию? – спросил кетчер, хлопая по полу рядом с собой. – Завтра игра, Миюки-семпай. – Я не прошу тебя сидеть со мной всю ночь, – сказал кетчер, лукаво улыбнувшись. Вспыхнув на миг, Коминато тут же взял себя в руки и с показной неохотой опустился на пол в указанном месте. – Но только чуть-чуть, – предупредил он капитана. Коминато мог спокойно заснуть и с включенным телевизором и не понимал, почему семпай не мог посмотреть шоу один. Однако отказать ему был не в силах. Сегодня кетчер почти не отпускал комментариев, а если и делал это, то говорил шепотом. То, что вчера вызывало громкий смех, сегодня едва ли заставляло парня улыбнуться. И вот, когда Коминато уже собирался сказать, что пора закругляться, на его плечо вдруг что-то упало. Слегка повернув голову, он коснулся щекой волос семпая, который наглым образом спал у него на плече. От волос капитана тоже тянуло сладостью. «Что за косметику он использует?» – мелькнуло в голове Коминато, хотя его бы не удивило, будь это естественным запахом Миюки. Очевидно, долго он просидеть так не мог: плечо уже начинало ныть. – Семпай? – Мм? – в полудреме отозвался тот. – Ваша голова... – Тяжелая, я знаю, – уже более отчетливо произнес он. Отодвинувшись немного, кетчер стал крениться всем телом, пока его голова наконец не приземлилась на колени Коминато. – Так лучше? – Эээ, – второгодка потерял дар речи. – Если станет неудобно, можешь подложить подушку или просто скинуть меня на пол. «Скинуть... на пол?! Его?!» На секунду в мозгу Харуичи что-то перемкнуло. «Лень даже забраться на кровать? Быть не может». Нет. Дело было в другом. Он начал подозревать еще со дня заселения, но теперь убедился окончательно: у капитана проблемы со сном. Коминато сомневался, что причиной служило волнение перед игрой, ведь семпаю с трудом удавалось уснуть и в другие дни. От маски для сна пользы, как видимо, тоже было немного. Выходит, телевизор служил своего рода колыбельной. Но тогда зачем ему нужен был Коминато? – Вы опять забыли про очки, семпай, – укорил он Миюки, осторожно снимая их. Кетчер никак не отреагировал. «Уже спит. Странно, что с таким трудом засыпая, он погружается в сон так глубоко». Рука Коминато снова потянулась к голове капитана. Один раз робко проведя ладонью по волосам, он отбросил страх и стал перебирать пальцами прядь за прядью. «Не Вы один можете быть наглым, семпай. Раз уж я тут жертвую своим отдыхом, будем считать это моей наградой». Харуичи не знал, сколько так просидел, но как только перестал чувствовать ноги, всерьез задумался, можно ли таким образом получить краш-синдром. Отведя руку назад, он ухватился за одеяло и что было силы потянул на себя. Повезло, что подушка была сверху и прибыла к нему вместе с остальным. Подложив ее капитану под голову, он обернул его одеялом со всех возможных сторон. Пол в гостинице был теплым, но Харуичи все же надеялся, что капитан не проспит так всю ночь. «Если через пару часов не переберется на кровать, придется разбудить». Они одержали уже вторую победу, и Коминато всем сердцем радовался за команду, однако собственной игрой доволен не был. «Как третий бэттер я обязан отбить мяч, чтобы создать шанс, чтобы выпустить Миюки-семпая». – Даже думать не смей браться за биту: тебе нужно восстановиться после игры, – едва потянувшись к бите, услышал он строгий голос капитана. Обернувшись, Харуичи встретился с его суровым взглядом. – Так ты не сделаешь лучше ни себе, ни команде. Пройдя мимо него, Коминато сел на кровать, опустив голову. – Фуруя сегодня был невероятен, да? – Ага. Вы тоже… – Стой, – оборвал его капитан. – Знаешь, когда тебя хвалят таким тоном, на душе совсем не радостно. Сделаешь это, когда у самого настроение поднимется. «Уж кто бы говорил», – подумал было Коминато, но тут же осознал, что как бы неискренне ни звучала порой похвала капитана, она всегда сопровождалась улыбкой. – Слушай, не важно, кто зарабатывает очки, команда побеждает благодаря стараниям каждого. Всем нам, лично и как команде, еще есть куда стремиться. В этом весь смысл борьбы. Чтобы быть лучше других, нужно стать лучше самих себя. Вспомни, как я лажал на бите в финале Осеннего турнира. – У Вас была травма. – Не имеет значения. Команда выиграла, потому что все выложились на полную. Каждый ран значим, но он никогда не является заслугой лишь одного человека. Верь в себя и продолжай расти. Коминато кивнул. – Но это не значит, что нужно идти и махать битой прямо сейчас, – добавил кетчер, и Коминато вдруг стало стыдно. Капитану еле удавалось «держать в узде» Савамуру и Фурую, а теперь еще и с ним пришлось нянчиться. – Пойду посмотрю, не вернулся ли Набе. Интересно, что ему удалось узнать о Комадай. – Я с Вами. Коминато не мог понять, спал Миюки или же просто лежал неподвижно, словно статуя, с маской на лице. Было уже далеко за полночь, а лег он около одиннадцати. Понаблюдав за капитаном еще минут пятнадцать, Харуичи осознал: пока лично не удостоверится, что семпай уснул, спокойствия ему не видать. Казалось, на два шага, разделявшие их кровати, он потратил не меньше минуты: так боялся нарушить тишину. Вид сверху не дал ему никакой новой информации, и он подумал, что, возможно, слух скажет ему больше. Убрав за уши волосы, он склонился над грудной клеткой капитана, прислушиваясь к сердцебиению. Пульс был слегка учащенным, но так как Коминато не знал, что считалось нормой для семпая, это тоже было бесполезно. К радости или сожалению, спал Миюки очень тихо: не храпел, не сопел и как будто не дышал вовсе. И хотя его рот был приоткрыт, оттуда не выходило ни звука. Харуичи поймал себя на том, что уже какое-то время неотрывно смотрит на губы семпая. В слабом свете луны они казались бледнее обычного, почти восковыми. Коминато отчетливо помнил ощущение жара под пальцами, когда водил ими по коже кетчера, что, скорее всего, было вызвано разогревающим эффектом мази. Не забыл он и жуткий холод руки капитана, которую так неистово пытался согреть. Выходило, что он и понятия не имел, каково это – касаться семпая. Таили ли его губы тепло или были прохладными, как погасшая свеча? – Я чувствую твое дыхание. Эти слова окатили лицо Коминато горячей волной. – Что бы ты ни задумал, у тебя есть последний шанс… Закончить капитану Харуичи не дал: прильнув к его губам своими, все точки восприятия второгодка постарался сфокусировать на этом моменте. Если б мог, он остановил бы собственное сердце, потому что оно отвлекало, бешено колотя по ребрам. Это был один из немногих случаев, когда он решил пойти ва-банк. Коминато приходилось рисковать и на поле, но то был риск просчитанный, сейчас же второгодка бездумно поддался эмоциям. Вопреки представлениям Харуичи, губы кетчера оказались теплыми и мягкими, как зефир в чашке какао зимним вечером. Этот человек никогда не оправдывал ожиданий – он опровергал их. Все в нем было не тем, чем виделось сначала. Он заметил, как от его действий тело Миюки будто вытянулось. Харуичи и сам был напряжен настолько, что, казалось, лопнут сухожилия. Но тут капитан оторвал лопатки от постели и подался вперед, отвечая на поцелуй. От нежности, поразившей парня пару секунд назад, не осталось и следа: она сменилась настойчивостью, граничащей с грубостью. Но в этой сдерживаемой агрессии Харуичи узнавал Миюки Казую, каким он привык видеть его на бейсбольном поле. Через позвоночник Коминато прошел электрический импульс, искрами рассыпаясь по нервным окончаниям. Следующий всплеск оказался даже мощнее предыдущего, и второгодка испугался, что ситуация выйдет из-под контроля. – Думаю, самое время остановиться, – произнес капитан, отстранившись ровно настолько, чтобы иметь возможность говорить. Его губы все еще касались губ Коминато. Приятно щекоча, они словно дразнили его, что, учитывая слова семпая, было настоящим издевательством. В действительности Миюки делал это ненамеренно: маска все это время была на нем, в значительной мере ограничивая движения. Коминато пребывал в замешательстве: не видя глаз капитана, он не мог определить его эмоции. Был ли он зол? Понравилось ли ему? Если нет – почему не оказал сопротивления? Если да – почему остановил его? И все же Харуичи не хотел, чтобы семпай снимал маску: он боялся того, что может за ней скрываться. Выпрямившись, он уже хотел вернуться на свою кровать, но не смог: горячая ладонь кетчера обхватила его предплечье, удерживая на месте. Коминато вздрогнул. – Далеко собрался? – спросил Миюки. Пока второгодка думал, стоит ли отвечать на вопрос, кетчер потянул за руку с такой силой, что Харуичи, хоть и избежал падения на самого капитана, все-таки умудрился плюхнуться на постель рядом с ним. Коминато не мог поверить в то, что произошло. Впервые испытав на себе мощь «знаменитой правой» кетчера Сейдо, он не мог не поразиться тому, что не ощутил ни капли боли. Харуичи не сомневался, что каждое действие семпая было продуманно: капитан никогда бы не позволил себе травмировать игрока. «Проделать такое с закрытыми глазами…» Даже когда шок прошел, и списать все на адреналин было невозможно, ничего не изменилось. Физически с Коминато все было в порядке, однако теперь он и представить не мог, чего ждать от семпая. – Потревожить человека и уйти – не очень-то вежливо, не находишь? – спросил Миюки, обхватив его правой рукой и прижав к себе так, что голова Харуичи оказалась у него на груди. – Услуга за услугу? – по одной лишь интонации второгодка понял, что капитан улыбнулся. «Потревожить», «услуга». Только Миюки мог использовать столь нейтральные слова в такой ситуации. Коминато потребовалась пара секунд, чтобы понять, что же являлось услугой с его стороны. «Прикинуться одеялом, мягкой игрушкой, дакимакурой?» Если его функция заключалась в том, чтобы помочь капитану уснуть, значит, он – снотворное? Кетчер не произнес больше ни слова. Дыхания, как и прежде, слышно не было, но Харуичи чувствовал едва заметное поднятие грудной клетки. Положив ладонь на ее левую сторону, Коминато следил, как постепенно замедляется пульс. «Если это – мое наказание, семпай, боюсь, мне никогда не исправиться».