***
Мирак не мог управлять лабиринтами Апокрифа, подобно самому Хермеусу Море, но мог подстроить небольшие препятствия так, чтобы Самозванка сбилась с пути. Вот уже второй поворот отдалял её от места назначения и приближал к его ловушке. Вскоре Мирак понял, что переоценил её: луркер, посланный, чтобы просто задержать и не дать впрыгнуть в движущийся коридор на нужном витке, сильно потрепал женщину. Она ступала тяжело, прижимая руку к ране на боку. Самозванка быстро исчерпала магию, истратила зелья. Мужчина внезапно осознал, что убить её не так и сложно на самом деле. Нужно просто собрать в одном месте несколько Искателей и луркеров. Устроить засаду. Но, как видно, Хермеус Мора совсем не старался достигнуть этой цели. Это наводило Мирака на определенные мысли. Злило. Рука легла на рукоять меча и почти сразу соскользнула с неё. Если Хермеус намеренно ищет ему замену, то пусть узрит своего Нового Чемпиона во всей своей ничтожности! Сломленную и растоптанную…***
Самозванку притащили к нему Искатели. Бросили под ноги, словно тюк с грязным бельём. Её глаза из прорези чёрной маски зыркнули на него с ненавистью и бессильной яростью. — Ты! — Я, — гулко отозвался жрец из-под своей маски. — Оттащите лгунью в подготовленную для неё клеть. Думаю, нам нужно многое обсудить.***
Вонь Апокрифа пробивалась под кожу, смешиваясь с запахом её пота и засохшей крови. Тело чесалось. Обхватив себя за плечи руками, Кира из последних сил сдерживалась от того, чтобы содрать ногтями тонкую корочку, покрывшую раны. Магия восстанавливалась так медленно, будто она подхватила какую-то особо скверную болезнь. Зелья закончились, и в этом мире точно не было доброго божества, которому она могла помолиться об исцелении. Всё, на что могла надеяться женщина, — что Серана в том, реальном, мире позаботится о её теле, окутанном отвратительными отростками. Но путь назад Довакан должна найти сама. Таковы правила этого проклятого места. Искатель-караульный издал стрекот. Он возвращался. Ненависть заставила тело забиться мелкой дрожью. Но Кира знала: она не позволит этому ничтожному рабу Хермеуса Моры сломать себя.***
Понимает ли она, что время в Апокрифе течет не так, как в её мире? Этого жрец не знал. Но одно он осознал точно: сломать эту маленькую бретонку оказалось совсем не просто. Убить — да, но не прогнуть под себя. Это злило. Доводило до исступления. Норд швырнул очередную книгу в стену из таких же книг. Страницы… Сухой шелест наполнял голову, вызывая боль. Нужно выйти отсюда! Хоть на миг вдохнуть свежий воздух! Когда там она убивала очередного дова, он мог явиться, чтобы испить его душу. Посмеяться над ней! Но теперь они оба узники. Он — этого места. Она — его пленница. Кремовая роза, что чахла, лишенная влаги и настоящего солнца. Мирак ощущал себя мерзавцем каждый раз, когда думал о женщине, запертой в клетке посреди лабиринта. Хотел ударить себя, когда ловил на себе напитый ненавистью взор. «Мне её не сломить», — понял он, взирая на пленницу, прожигающую его этим взглядом. «Мне её не убить, — осознал он, когда рука легла на рукоять меча, но в её глубоких, как омут, глазах не проскочило и крупицы страха. — Это покажет, что я проиграл». «Мне не вернуть ей свободу! — едва не крикнул он, бессильно упав на холодный камень трона. — Это докажет перед Хермеусом Морой мою слабость». Не делая ничего, просто сидя в клетке, Самозванка умудрилась загнать его в положение, которое двемеры называли заумным словом «цугцванг». Что бы Мирак сейчас ни сделал, это лишь ухудшит его положение. Он проиграл в тот миг, когда просто посмотрел на неё. Как Первый из Избранных! Как Чемпион Хермеуса Моры! Как мужчина… Он же мужчина! Шор их всех побери! Он всё ещё должен нести это звание, словно запыленный стяг с выцветшими красками… Или обратиться в одного из безликих Искателей! Потому что бесполезен! Пуст! Исчерпан! Мирак сорвал маску. Отшвырнул её в сторону. Запустил пальцы в темные волосы. Мужчина потер пальцами подернутые сединой виски. Перед синими, как море, глазами стояла она — его пленница. Та, что не сдавалась там, где сдался он сам. Та, что не молила о пощаде. Та, что с тоской взирала на голубой корешок не до конца сгнившей книги в стене. Словно на кусочек неба. Та, что грезила, мечтала… жила! Единственное знание, которое дал ему Апокриф за тысячи лет, — так это то, что на страницах местных книг нет ответа о смысле жизни. Нет улыбки любящей жены. Нет смеха ребенка. Топота внуков. Любви. Здесь обитала лишь пустота.***
С опаской Кира взирала на воду небольшого пруда и на платье, разложенное на кушетке. Этот уголок казался в этом мире чуждым, но не был иллюзией. Что за новую игру затеял её вероломный тюремщик? Впрочем, неважно! Она сыграет в неё, ибо хочет жить. Если он желает, чтобы она обрядилась в это платье, она наденет его. Помоется, расчешет волосы. Съест свежие фрукты, лежащие на блюде рядом с платьем. Это вернет ей силы и даст шанс выбраться из западни. Яда Довакин не боялась. Сам местный воздух был худшей отравой.***
Мирак вошел в её обитель без дозволения и замер. Кажется, тюремщик ожидал увидеть что-то другое. Но узрел пленницу, лежащую на кушетке, подобно изысканной леди в своей парадной гостиной. Зелёное платье, подчеркивающее хрупкость её исхудавшего за время заточения тела, струилось волнами до самого пола, но оставляло плечи и верхнюю часть груди открытыми. Кира нарочно оставила завязки распущенными: она хорошо знала правила игры, в которую решила поиграть с ним. Довакин молчала, но подала мужчине знак приблизиться. Маска скрывала лицо её посетителя, но Кира знала, что он опешил. — Ну что же ты, проходи, — бархатисто позвала его женщина, но Мирак не сдвинулся с места. — Хочешь яблоко? Первый Драконорождённый, проглотивший язык? Как иронично. Довакин улыбнулась шире, демонстрируя идеально ровные мелкие зубы. Так же молча, как и явился, посетитель покинул её обитель. Первый ход остался за ней.***
Кровать в её обители тоже была. С мягкой периной, застеленная зелёным покрывалом. В этом мире всё было зелёным, словно плесень, расцветшая на забытой краюхе хлеба. Кира лежала и гадала, откуда и, главное, как её тюремщик ухитрился достать все это: мебель, ткани, чистую воду, обычную еду? И всё же это не покои — просто новая клетка без прутьев. Стены из тех же книг, пол из утоптанных страниц. А потолок… Его просто не было. Зелёное небо, затянутое хмурыми облаками, изредка чернело и изрыгало из себя черные щупальца. Вот прямо над ней из облаков проступил исполинский глаз, безразлично взирающий на женскую фигурку, утопающую в складках зелёной ткани. — Любишь подсматривать, старый извращенец? — нахально поинтересовалась Кира, и Око, моргнув, растворилось в облаках.***
Мирак пришел опять. Кира сидела на кушетке, неспешно поглощая грушу. — Откуда вы берете пищу? Не думаю, что местные почвы плодоносны. Он остановился прямо по центру комнаты. В этот раз прошел дальше. И явно настроился на более длительную партию. — Подношения. — Голос из-под маски звучал глухо. — И это тоже? — Довакин кивком головы указала на кровать. Тюремщик выпрямился, словно чтобы казаться ещё больше. «Интересно, повалит ли эту громаду Безжалостная сила?» — размышляла женщина, откинув копну локонов на обнаженное плечо. Если и да, он крикнет в ответ. А она пока слаба для открытого поединка. — Некоторые части, — уклончиво ответил мужчина. — Не пойми меня неправильно. Мне как женщине неприятно осознавать, что во сне моего голого тела касается часть местного Даэдра. — Нет, покрывало и простынь настоящие, — глухо уверил мужчина, и женщина вздохнула с облегчением. Указала на кресло напротив. В тот вечер — Кира решила называть это время так — они говорили. Не было бы того знания, которого не было ведомо её тюремщику. Впрочем, Довакин не была этому удивлена. От Чемпиона Хермеуса Моры глупо было ждать иного. Откинувшись на мягкой кушетке, женщина просто слушала этого подонка в маске. Навесив любезную улыбку на губы, выжидала. Обманчивая покладистость мягкой кошечки. Как воровка и избранная Нактюрнал, Кира умела притворяться. И выживать. Он говорил — она молчала и лишь изредка задавала вопросы. Он отвечал. Мужчины вообще любят поболтать. А ещё больше когда их внимательно слушают — первая мудрость, что она, как молодая послушница, успела постигнуть в храме Дибеллы. Склонив голову, Кира вглядывалась в прорези маски, следя за его глазами. «Хоть что-то синее», — невольно отметила женщина. Тюремщик ушел, когда понял, что она хочет спать. Засыпая, Кира думала про то, как обескуражила его. Первый Драконорожденный… Он явно ожидал от неё иного. «Интересно, как много от него осталось как от мужчины после стольких веков в этой клоаке?» — спросила себя бретонка, перед тем как отдаться грёзам о свободе.***
Второй, третий и четвертый вечера он приходил в её новую обитель вот так же. Она предлагала ему фрукты, он отказывался, упорно не желая расставаться со своей маской. Очертания его тела под жреческим одеянием выглядели человеческими, но Кира знала достаточно, чтобы понимать, кем прежде были обитатели Апокрифа, что звались Искателями. Людьми — заблудшими душами, утратившими всё человеческое как внутри, так и снаружи. Но он не утратил себя. Не окончательно. Когда она потягивалась, играла ножкой, показывая из-под юбки изящную лодыжку, он смотрел. Как мужчина. И каждый раз этот взгляд был всё более долгим и открытым.***
В пятый вечер он вывел её на мансарду, с которой открывался вид на бескрайнее бурлящее черное море. Жижа, отдающая ложным бризом горьких чернил. Всё те же щупальца в этой булькающей трясине. Всё те же зелёные пары, скрывающие дымкой горизонт. Жуткое однообразие и никакой красоты. Скука. — Не думала, что скажу это, но бурлящие от отбросов воды Рифтенского канала теперь стали приятными воспоминания, — констатировала Довакин, смотря вдаль. Сухой смех из-под маски был знаком того, что ещё один ход был удачен.***
Шестой вечер. Теперь говорила она. О голубых водах залива Илиак, в которых так любила купаться в детстве. Об утопающих в зелени и цветах улицах древнего Вэйреста. Об ароматной выпечке в пекарне дяди. О мягких платьях из швейного ателье тетушки. О благоухании курений в храме Дибеллы, где служила мать. Он слушал. Внимательно. Даже жадно. Изредка поглаживал свою руку, неосознанно показывая желание ощутить эту ласку. От неё. Про себя Кира улыбалась. В какой-то степени её многомудрый тюремщик оказался наивнее юнца, что совсем не знал женщин. Или забыл о них. Она смеялась, жестикулировала, описывала счастливые лица на фестивалях цветов. Шутки и розыгрыши Дня Рыбной ловли. Всё это проносилось перед Кирой и растворялось в зелени окружающей плесени. В 188 году ей было семнадцать, когда на любимый город напали пираты. Бретонка замолкла, отвела взгляд на однообразную стену из книг. Крики заполнили уши. Тёти… Мамы. Её собственные. Пронзенное кривым клинком тело дяди. Его кровь, впитывающаяся в сваленный на пол свежевыпеченный хлеб. Бегство по горящим улицам, наполненных возгласами отчаяния и ужаса. Ступени храма. Объятья матери, последние в её жизни. Страх, что сковывал тело. Боль. Сменяющиеся лица насильников на фоне высокого свода часовни. Больше она не верила в милость богов… Но проведение позволило ей выжить, убив за это часть души. Заменив человеческое чем-то другим. Драконьим. Вот только в тот день у неё не было этой силы. Женщина замолчала, так и не закончив свой рассказ о Дне Танцев, на котором она решила пойти по стопам матери и посвятить себя службе Дибелле. Мирак не посмел прервать эту тишину. Что-то тёмное вырвалось из его собеседницы. Она смотрела в никуда. Мужчина поднялся, сделал шаг и, протянув руку, коснулся её щеки. Женщина повернулась. Резко. Хищно. Не вздрогнув. Ореховые глаза — кружево из карих и зеленых нитей захлестнули его ледяными водами. По спине норда пробежал холодок. Мгновение — и лед растворился, улыбка окрасила губы, и она бархатным тоном поведала, как перебралась в Сиродил, в котором после войны открылось много возможностей. Мужчина едва слышал её слова. Сев обратно, он смотрел на свою руку в перчатке. Душу наполняла безнадега. Полная и абсолютная. Эту хищницу ему не приручить… Простая мысль, которой не научит ни одна из местных книг. Её голос не звучал, но Мирак понял это не сразу. Когда он поднял взгляд, она стояла над ним. Словно тёмная богиня смотрела сверху вниз. «Приручают здесь вовсе не её, а меня», — осознал мужчина, смотря на протянутую ладонь. Самый мягкий и изящный поводок, что он видел за четыре тысячи лет. Он знал, что примет его. Самозванка… женщина… сняла его перчатку, обнажив белую кожу. Она улыбнулась. Мирак понял, что она опасалась увидеть серую клешню Искателя. — Хочешь прикоснуться ко мне? — Этот вопрос, заданный хрипловатым бархатистым голосом, мигом отозвался жаром в чреслах. Он вспомнил тот миг, как она перекидывала ноги через бортик той бадьи. Вспомнил стекающую по темным соскам пену. Представил, как вбирает один из них в рот и касается её там, внизу… — Я же училась пути Дибеллы и всегда знаю, когда меня желает мужчина. И твоя маска этому не помеха. Проникновенный голос заставил биться сердце чаще. Кровь прилила к члену, отдавая приятной тяжестью, с которой тот натянул штаны. Такая быстрая реакция удивила мужчину. Он понял, что ровным счётом не знает, что сказать. Замер, как неопытный юнец. И она всё поняла. — Знаешь, всегда мечтала сделать это в библиотеке. Но в Коллегии Винтерхолда не оказалось того, с кем бы я захотела лечь. — Женщина осмотрелась, останавливая горящий взгляд на нём. — А вот в Величайшем собрании книг всего Мироздания нашелся ты. — Я не… — Что? Мы можем играть в это и дальше. Много дней. В сближение, робость. Вот только мне она не идёт по сути. А тебе уж и подавно. Мы оба переросли игры юнцов, Драконорождённый. Мирак понял, что она насмехается над ним. Неприкрыто. Проверяет границы дозволенного? Сейчас он должен просто отвернуться и уйти, уняв желание привычной медитацией. Показать, что она над ним не властна! Но плоть слаба… Его пальцы коснулись холмика её груди. И мягкая гладкость живой кожи мигом изгнала из него все сомнения. Мирак сжал пальцы, опуская ладонь ниже, скользя ей по соску, твердому, как наконечник стрелы. Это значит, что и она тоже… — Я тоже хочу тебя. И вот сейчас едва не вздрогнул он. Её колени протиснулись меж покатыми подлокотниками кресла и его бедрами. Она была не просто теплой… Горячей. Её пальцы скользнули по маске. — Можно я сниму? — Этот вопрос… Контраст своеволия и женской покорности в одном тоне, гладком, словно струящийся шелк. Недолгие сомнения, и Мирак кивнул. Кире и правда было любопытно, тонкими пальчиками она отыскала застежки. Волосы — у него они точно были на месте. Сердце стало стучать чуть быстрее. Всё же женщина не была готова увидеть перед собой образину Искателя. Маска поддалась. Она увидела темные густые кудри, высокий белый лоб, широкие брови, яркие глаза, оттененные густыми ресницами, прямой нос, усы, губы, короткую бороду. На неё взирал человек с крупными, но гармоничными чертами норда. «Красив». Кира присмотрелась внимательнее, отметив виски, подернутые сединой. На сколько он выглядит? Чуть старше её, но ненамного. Как видно, местный воздух был не только ядом, но и хорошим консервантом. Губы женщины растянулись в приятной улыбке. — Ну привет, незнакомец. Она обхватила его лицо ладонями. Склонилась ниже, прильнула к губам. Мирак ответил сразу. «Всё же не все я успел забыть», — довольно понял мужчина, когда она прижалась к нему. Её дыхание пахло грушей. Его слюна отдавала металлом. Звук поцелуя. Руки мужчины скользнули от её груди к талии, прикрытой парчой платья. На миг задержались и скользнули ниже к бедрам. Садясь, она благоразумно подняла платье, и он без проблем нащупал руками подол. «Спросить дозволения? Так же, как она поступила, снимая маску? Нет», — решил мужчина. Он резко задрал ворох ткани. Она тут же наказала его, больно укусив за губу. Свободной рукой Мирак быстро схватил её за волосы на затылке, но не стал тянуть их. Сейчас он желал не поединка. Притянул её ближе, буквально заставив их столкнуться зубами. Рук женщина не выставила. Её язык скользнул по его зубам, он разжал их, пропуская его. Целовалась она умело, а он мог лишь вспоминать. В той… забытой жизни вот так действовал он сам. Невовремя вспомнилась та бадья и то, как она миловалась там с той вампиршей. Разозлившись, он устремился навстречу, переплетаясь с её языком, начиная настоящую битву. Но почти сразу процесс увлек его больше, чем жажда триумфа. Забравшаяся под платье рука прошлась по животу, изгибу талии, прощупывающимся под кожей ребрам и выше — к груди, под которой билось сердце. Пальцы сжались. Она вновь пустила в ход зубы. Но нежно. Мирак не знал, что такое сочетание возможно. Её ручки прошлись по низу его живота, нащупав под робой отчетливую выпуклость. Язык ускользнул из пут страсти. Она поцеловала его одними губами. Обдала влажную кожу теплым дыханием. — Разденься. Просьба или повеление? Первому это было уже не так важно. Она соскользнула с кресла с грацией кошки. Он поднялся следом. Мирак не думал, лишь представлял. Предвкушал. Звякнули наплечники, упавшие на пол. Ткань жреческого одеяния соскользнула, явив её взору широкую грудь, покрытую буйной темной порослью, что узким мысом спускалась до пупка, а оттуда, расширяясь, до самого паха. За завязки на штанах Кира взялась сама. Её глаза горели интересом. Кончик языка облизнул губы, хранящие на себе вкус его слюны. «Очень уж умело она управилась», — недовольно отметил Мирак, но тут же забыл обо всём, когда смуглая ручка скользнула по его члену, нежно гладя тот по всей длине. — Да уж, не обделили тебя ваши северные боги. Вроде бы пошлая фраза должна была его оттолкнуть, но с удивлением жрец понял, что купился. Почувствовал себя польщенным. В той, прошлой жизни… постельные рабыни не смели вести себя с ним так дерзко. Но сейчас он был с равной. С такой же Избранной, как и он сам. Штаны упали на пол. Он переступил их. Наклонился, чтобы снять сапоги. Ручки бретонки скользнули по его спине, словно пробуя мышцы на крепость. Сапоги отлетели в сторону. Норд выпрямился, нависнув над ней. — Снимай платье, — хрипло велел жрец. Но женщина лишь усмехнулась, поднимая руки. «Нахалка», — отметил Мирак. Но опустился на колено, подбирая упавший на пол подол. Она подалась вперед, почти коснувшись его лица бедрами и тем, что было между ними. «Подниму ткань чуть выше, и всё окажется прямо перед глазами». Эта мысль скосила его новой волной жара. Желанием не просто обладать… смаковать эту мерзавку, словно экзотический фрукт из подношений. Разум отступил на второй план, он поднял платье и прильнул губами к её женскому естеству. Так вот какова на вкус эта Самозванка! Не смущаясь она развела ноги; отпустив платье, он крепко обхватил её бедра руками. Ткань упала, накрывая его, словно купол. Ладошки уперлись в плечи, даря тепло прямо через ткань. Его язык касался её нежной плоти. Вновь и вновь. Женщина охнула. Обхватив тонкие бедра крепче, Мирак поднялся на ноги прямо с ней в руках. Ноша оказалась на удивление легкой. Кира крикнула, спешно подбирая платье. Не хватало, чтобы он, не видя дороги, уронил её с такой высоты! Или рухнул сверху. Мужчина понес её к постели. — Сбрось ты это платье, — велел он, дыхнув жаром ей между ног. И Кира сделала это, разразившийсь первым искренним смехом. Зелёная ткань упала на пол красивыми волнами. Кира опустилась на перину, раздвигая ноги, запуская пальцы в его волосы. Он вновь прильнул ртом к её лону. Всё же что-то там он явно не забыл, улыбнулась женщина, откидывая голову назад и отдаваясь ощущениям. Хмурые облака лениво плыли по небу, но Кире казалось, что они стали ярче, местами поблескивая жилками чистого изумруда. Она изгибалась сильнее. Шевелила бедрами всё более нетерпеливо. Притворяться не пришлось. Удовольствие, нарастая, охватило всё её тело. Закричав, она прижалась к нему, желая продлить сладостную волну. Облака побежали быстрее. Его лицо нависло над ней. Красивое. Очень. Она прильнула к его поблескивающим от её собственной влаги губам. Отдаваясь страсти. Толкнула в грудь, оказалась сверху, седлая его чресла и жаждущую её плоть. Ладошкой направила его член в себя, закидывая голову. Вздыхая. «И правда боги не обделили», — засмеялась она. Двигая бедрами, она уперлась ладонями в его грудь и утопила пальцы в мягкой поросли темных волос. Её локоны блестящим каскадом перекинулись с одного плеча на другое. Грудки подпрыгивали в такт движениям. Воздух вырывался из груди Мирака под давлением её ладошек. Это было лучше, чем он помнил. Куда более страстно, чем он представлял. Словно жрица или культистка, она исполняла на нём танец страсти. Обхватывая… Обволакивая влагой и теплом. Даже там, внутри, её мышцы сжимались в особом сладостном ритме, даря волны наслаждения. Мир сузился до пределов этой кровати. Он смотрел на её лицо и летел, раскинув крылья, словно дракон. Пик удовольствия зародился одновременно где-то в голове и пахе. Хрипло крикнув, мужчина толчками изверг в неё своё семя. Прижал эту женщину к себе и поцеловал. Долго и сладко, словно в первый и последний раз. Мирак не жалел. Кира тоже. Они долго лежали и просто смотрели друг на друга. Оба отринули весь этот чуждый мир вокруг. Половинки единой драконьей души, обретшие целостность. Они говорили, но не словами — взглядами, жестами, лаской. Мирак подался к ней, Кира открыла объятья. Обхватила его бедра своими. В этот раз их соитие было спокойным, словно неспешный морской прибой. Она целовала его солёное от пота плечо и смотрела на небо. Их переплетенные пальцы сжимались в такт его медленных толчков. Такого единения и покоя Кира не испытывала никогда в своей жизни. Небо над ними разверзлось. Черные щупальца раздвинули облака, из бездны показался глаз с гигантским зрачком, похожим на перевернутые песочные часы. Бесстрастно Око взирало на две фигуры, движущиеся в неспешном ритме. Кира глядела в ответ, осознавая, что сегодня Хозяин потерял власть над своим рабом. А она приобрела. Но не власть. Что-то иное. Настоящее. «Мы будем свободными, Мирак. Будем», — без слов уверила Кира, посмотрев в его синие, как ясное небо, глаза.***
Кира проснулась одна. Потянувшись, оглядела привычную темницу. На кушетке лежало не зеленое платье, а её броня… И Чёрная книга, распахнутая, словно дверь наружу. В руке что-то хрустнуло. Очередная страница с пустым знанием? Нет. Записка. С бешено стучащим сердцем женщина развернула её. Уходи. Если увижу тебя вновь, то уже не смогу отпустить. Забудь меня. Делай то, что должно, если хочешь. Я готов принять свою судьбу. Уже давно. Ты лишь помогла мне это понять. И я благодарен тебе за это. Мой последний дар тебе — простая истина, что не написана ни в одной из местных книг: богатства ничего не значат и не заменят жизни. Власть не дает ничего, кроме холода и одиночества. Поиск истины ведет в бессмысленную пустоту. На пороге пропасти я буду помнить тебя. Но не стану ждать за чертой. Знай: в службе Даэдра нет свободы. И меня уже тоже нет. Это был лишь призрак. Последний вздох как человека и мужчины. Он сорвался с губ и растворился. Прощай. Прощай, моя Самозванка, и уходи.***
— Кира! — воскликнула Серана, когда уродливые щупальца отпустили её компаньонку. Драконорождённая взирала на небо. Ощущала свежее дыхание ветра. Крик птиц. Ток жизни. И одиночество… Раньше… Оказалось, что раньше она не знала всей глубины этого чувства. — Проклятье. Я извелась вся! — Вампирша, положила голову подруги на колени, сняла капюшон и стала вглядываться в очень грустное лицо бретонки. — Тебя не было несколько часов! Кира, что с тобой? Почему ты плачешь?