Куплю годовой запас спиц

Он скоро начнёт спиваться. Нет, серьёзно, у него даже есть весомый повод для этого! По крайней мере старший брат, начавший постепенно сходить с ума ещё больше, чем обычно, после твоего переезда в отдельную квартиру и попыток жить самостоятельно, это действительно серьёзно.  И, что самое ужасное, со стороны все остальные ничего не замечают. Даже Цуруги не пробегал мимо со своими шуточками на тему, а это уже являлось серьёзным звоночком. Если Цуруги Камия не может увидеть новой причины подшучивать над Микуни, то стоит бить тревогу.  Хотя, всегда есть вероятность, что ехать крышей начал сам Мисоно (если учесть резко проявившиеся проблемы со сном и самую каплю с алкоголем, то не удивительно, окажись именно такой вариант правдивым), раз уж возникшие странности подмечает только он. Но ведь ему не кажется? Не мерещится? Возросший до чего-то катастрофичного уровень тактильности у Микуни не сидел в пустыне, а значит и миражом никаким не был. И уж тем более не являлся шоу каких-нибудь галлюцинаций.  Мисоно и рад бы знать, что ему только мерещится. Но ведь нет. Каждый раз, когда Микуни залетал к нему (всегда без приглашения, всегда без стука, всегда в самый неудобный момент, хотя ключи ему вообще-то никто не выдавал. Но когда ему это вообще мешало в последний раз? Наверняка ещё в совсем раннем детстве, когда он говорить ещё не мог. А стоило научиться, так всё, держите и можете не расписываться, перед вами самый настоящий змей искуситель, переродившийся в облике человека и посланный на землю, чтобы и дальше подталкивать человечество к греху), то всегда якобы случайно и ненароком прикасался к нему. То цеплялся за запястья, то проводил ладонью по макушке в шутливой, или скорее насмешливой ласке, то закидывал руки на плечи, наваливаясь всем весом, чуть ли не вынуждая Мисоно устроить рандеву с полом. Болезненное такое. Но последнее зачастую случалось, если Мисоно в чём-то с ним не соглашался и начинал спорить. Когда дело доходило до выдвижения аргументов, то брат просто предпочитал его так затыкать и бурчать под ухо, что для своего возраста он слишком занудный, мол, как так можно. Мисоно много стоило прикусывать язык, чтобы не выпалить, что из них двоих большим душнилой всё равно был Микуни.  И вечером, оставаясь один на один со всеми новыми странностями брата, было крайне тяжело не тянуться за бутылкой чего-то крепкого (хранилось это добро в самых потаённых местах, но он уверен, Микуни нашёл бы их в два счёта, если уже этого не сделал). Но чтобы не спиться, Мисоно браться за спиться и вязал очередной кардиган, в надежде, что на сей раз подсолнухи на нём будут достаточно яркими и красивыми (он старается не думать, кого ему напоминают подсолнухи, вот уж нет, спасибо, ещё в этой части сознания копаться не хватало!) Помимо вещей, скорее всего он связывал ещё и свои порванные нервы. А порванными они были... ...потому что с ним начало что-то происходить. Что-то ужасное. Страшное. Прямо как монстр из-под кровати, в которого он верил непозволительно долго. Что, собственно, всегда подгоняло его заснуть пораньше, не смея ослушаться указа взрослых.  И ведь его режим прекрасно держался столько лет! В девять или десять часов буквально срабатывал переключатель, благодаря которому он научился засыпать моментально. Иногда это заставало Мисоно в не самые удобные моменты. Например, когда он корпел над конспектами по английскому допоздна, а в итоге очнулся уже ранним утром, с отпечатком чернил на щеке.  Так почему его своеобразная бессонница не проявила себя тогда? В более удобный и подходящий для такого момент? В чём, чёрт возьми, заключалась её проблема? И иногда, если Мисоно не спалось, а спицы так же не помогали, алкоголь всё-таки скрашивал вечера. Обычно, в итоге парочка стаканов виски (слишком крепкого для него, но Мисоно даже наедине с самим собой старался не жмуриться, когда пил его) становились прекрасным снотворным, так что он мог заснуть хотя бы к полуночи. А с вязанием он порой засиживался и до двух ночи, не понимая, чего же ему стало не хватать для спокойного сна. Мягкий матрас? Есть. Большое, тёплое одеяло? В наличии. Удобные подушки? Есть несколько штук, некоторые даже в форме дельфинов. Их достаточно удобно обнимать. Тёплое молоко с мёдом? Пил почти каждый день, готовясь ко сну. Так чего же ему может не хватать? И когда всё совсем плохо, когда количество виски в его организме пересекает границу «пара стаканчиков, ничего страшного», то Мисоно слишком много думает и вспоминает. Вспоминает, как брат раньше всегда пускал к себе, если слишком сильно напуганный своими же мыслями о подкроватном монстре, Мисоно просился к нему. Вспоминает, что каким бы холодными порой ни были чужие глаза и улыбка, руки у этой сволочи всё-таки очень тёплые. И обнимает он хорошо. Правильно. Как нужно, как Мисоно нравится. Как никто больше не обнимает.  А на следующее утро вся память о тех мыслях улетает в окно, вместе с затхлым воздухом комнаты.  Но на утро своего дня рождения, Мисоно свои мысли вытравить не может. Ибо здесь проблема уже не только в нём самом. Проблема в Микуни, который уже лет пять как (начиная с того самого времени, когда он сам переехал и начал жить отдельно) взял за привычку названивать очень поздней ночью и что-то невнятно бормотать в трубку. Честно? Мисоно не эксперт, но его полусонному сознанию всегда кажется, что это срывы. Такие простые, но вместе с тем такие... Сложные. Он почти никогда не может разобрать чужих слов, не может понять, за что брат с таким рвением извиняется (хотя обычно от него не дождёшься не то что извинений, даже обычной благодарности), почему почти каждое слово как будто бы сопровождается всхлипом (или ему только мерещится? Как с возросшей тактильностью, знаете?).  Всё, вроде, нормально, Мисоно несколько раз предпринимал попытки вывести брата на разговор, но этот змей был слишком изворотлив. И вечером всегда отшучивался, приносил нормальные (насколько для него это было возможно) поздравления, какой-то подарок (нацеленный больше на то, чтобы пораздражать его, в последний раз Мисоно стоило огромных усилий сдержаться и не кинуть ту обувь на каблуках прямо в чужую светлую голову). Поэтому... Нет, ничего на самом деле не нормально. С Микуни происходит что-то непонятное, почти каждый год он срывается, но говорить об этом совсем не стремиться. И ладно, у Мисоно есть терпение, он давал время. Но несколько лет к ряду? Уже звучит как не смешной розыгрыш.  Сегодня и вовсе, всё пошло максимально не по плану. К вечеру собрались практически все (а благодаря помощи Махиру вся еда была приготовлена к сроку), за одним исключением. Маленьким таким. В шляпе ещё обычно ходит, стреляет на поражение не из пистолетов, а своими хитрыми глазами, а после добивает ядовитыми речами.  — С тобой всё в порядке? — необычно, но вопрос поступает не от Широты, который сейчас пытается уговорить Куро не пить на спор с Цуруги (есть подозрения, что он будет пить, если судить по Сакуе, сидящего рядом и подначивающего его повестись на провокацию). Лихт смотрит на него лишь украдкой, кажется пытаясь сделать из салата не просто нечто абстрактное, а какую-то картину. — Да, но... Почему ты спрашиваешь? — Алисэйну в самом деле хочется знать, что заставило Тодороки думать о проблемах в его самочувствии. — Наблюдаю уже час, как ты постоянно косишься на входную дверь в коридоре. А ещё ты как будто бы вот-вот готов сорваться, натянуть первые попавшиеся вещи и выскочить отсюда быстрее звука. Я не прав? — спокойно интересуется, на этот раз смотря прямо в глаза. Лихта почему-то никогда это не смущало. Будучи достаточно прямолинейным, он предпочитал смотреть в глаза человеку. И сам практически никогда не отводил первым взгляд. И этот раз не стал исключением. Мисоно практически обречённо выдыхает. По его виду так легко всё понять, оказывается. Хотел бы он быть актёром получше, но получается пока что с периодическим успехом.  На чужой вопрос отвечает утвердительным кивком, мол, конечно же ты прав. Как ангел может ошибаться? — Тогда иди, пока остальные отвлеклись на тех демонов. Если заметят, что тебя нет, я что-нибудь придумаю. Хотя мне и не нравится врать, — рисунок из салата так и не сложился, поэтому оставалось только одно — начать его уничтожать другим способом. Чем Тодороки и занялся, полностью игнорируя удивлённый взгляд Алисэйна, в неверии хлопающего ресницами. Прожевав, Лихт добавляет: — Поторопись. Считай, сегодня я твоя фея-крёстная. Кареты в виде тыквы не дам, а мышей мучить не позволю, но могу посоветовать хорошее такси. Сгодится? Обычный порыв, но Мисоно тянет обнять Лихта в знак благодарности, пусть он и знает, что друг такого не оценит. Своему желанию он поддаётся, со смешком подмечает чужое шипение, после чего отстраняется и старается как можно незаметнее встать из-за стола и скрыться в коридоре. Куро что, зря учил его тому, как проходить игры по стелсу?  Очевидно не зря, если учесть, что Алисэйн смог достаточно быстро и незаметно добраться до нужной точке. Теперь оставалось поменьше шуметь с одеждой и замками на обуви. Благо, вся его возня приглушалась голосом Махиру, пытающегося уговорить сводного брата прекратить подначивать Куро. Всё-таки Мисоно не зря разрешил Цуруги приходить на его дни рождения, пусть изначальной причиной и было то, как Камия подшучивал над бывшим коллегой. Микуни довольно забавно морщил нос и был готов чуть ли не по-ребячески начать кидаться тортом. Но врождённая аристократичность не позволяла ему этого делать. В отличии всё от того же Цуруги, которого остановить в итоге мог только Широта.  Садясь в такси и размышляя обо всех прошлых празднованиях, Мисоно думает, что всё-таки... Отчасти логично, что рано или поздно они пришли бы к этому, учитывая все эти звонки, начавшую возрастать тактильность и то, как старательно брат избегал любые разговоры на тему. Подъём на лифте. Стук в дверь (Микуни до сих пор не починил звонок, вероятно, чтобы найти ещё одну причину, почему он кому-то там не открыл дверь, хотя был дома). Громкий и настойчивый, ведь сейчас Мисоно серьёзно настроен на то, чтобы всё выяснить. А в идеале вернуть себе ещё и спокойный сон. Да, точно, сон. Это его нынешняя и самая главная причина тут находиться, а не продолжать праздновать вместе с друзьями, после которых скорее всего опять придётся вызывать клининг, ибо даже с помощью Лили и Махиру он попросту не осилит убрать всё должным образом. Не говоря уже о количестве посуды в раковине... Дверь ему не открывают. И когда Мисоно в голову приходит мысль потянуть за ручку, он думает, что это глупо. Микуни слегка помешан на осторожности, поэтому всегда закрывал— Видимо, не всегда, ведь дверь ему сейчас поддалась и с тихим скрипом спокойно открылась, открыв вид на тёмную прихожую. И в целом, могло показаться, что здесь вообще никого не было, если судить по тишине и темноте.  Зайдя внутрь, Мисоно быстро снимает обувь и верхнюю одежду, спокойно ориентируясь и без света. Он довольно часто бывал в квартире брата, чтобы запомнить расположение вешалок и прочего. Продвигаясь дальше, не решаясь включать свет, Мисоно чувствует, как у него заходится сердце. В каком-то быстром, нервном стуке, который он сам слышит даже лучше, чем шум проезжающих мимо машин за окном.  Мелькает нелепая мысль, что ещё несколько шагов и откуда-нибудь вылезет тот самый подкроватный монстр. И где тогда искать спасение, если Микуни неизвестно где находится? Хотя. Может, попытать удачу и осмотреть его комнату?  Как ни странно, именно там он и находится. Эти растрёпанные светлые волосы, в полном беспорядке расположившиеся на поверхности подушки, Мисоно узнает из любого предложенного числа. Не ошибётся и ни на секунду не засомневается.  Могло показаться, что брат спал, но Мисоно слишком хорошо его знал, чтобы не подмечать моменты его притворства. Тем более в комнате чувствуется запах кофе, а на тумбочке стоит как минимум четыре кружки. И это те, которые он смог рассмотреть. Даже при всём желании Микуни едва ли мог бы сейчас так спокойно спать. Подойдя ближе, Мисоно наклоняется и опирается руками на кровать, расположив их таким образом, чтобы между ними находилась голова Микуни. Это на случай, если брат его всё-таки взбесит и не останется никакого другого варианта, помимо удушья. А тут руки будут как раз достаточно близко к шее... — Открывай глаза, спящая красавица, — Мисоно вкладывает в свои слова весь возможный сарказм и внутренне смеясь, радостно наблюдает, как брат хмурит брови, а его ресницы дрожат. Слишком долго он не выдерживает, так что совсем скоро их взгляды встречаются. Чёрт. А ведь он до этого не обратил внимания, насколько близко наклонился. Но отступить? Значит признать себя проигравшим, а такого он не допустит. — Что ты здесь делаешь? — не слишком приветливо интересуется Микуни, попытавшись приподняться на локтях, но словив на секунду какой-то ступор, вздохнул и устало откинулся назад. Теперь его волосы стали ещё более растрёпанными. Их расчесать бы. Да хотя бы пальцами, чтобы привести в относительный порядок. Собственно, поэтому Мисоно и тянется к чужим волосам, отмечая, как брат напрягся от его действий. Смотрит внимательно, настороженно так, словно животное, попавшее в ловушку.  — Ты не ответил на вопрос. И теперь он приобретает два смысла из-за твоих действий, не находишь? — спрашивает тихо, как если бы боялся нарушить тишину.  — А разве ты не проворачивал со мной то же самое на протяжении двух месяцев? — хмыкает Мисоно, совершенно не собираясь прислушиваться к доводам разума.  На это Микуни только несвойственно для себя хнычет и тянет ладони к лицу, чтобы спрятаться за ними. И скорее всего заглушить себя. — Из-за тебя у меня проблемы со сном, кстати, — Мисоно продолжает всё так же распутывать пряди пальцами, стараясь делать это наименее болезненно. Всё-таки садистскими наклонностями он не страдал, — Мне не хватает тепла от одного только одеяла. И ты понимаешь, почему, — если исходит из одних его слов, то всё-таки... Какая-то часть садиста в нём была. Убрав руки от лица, Микуни смотрит с долей раздражения. И с долей обречённости. — И что ты хочешь от меня услышать? — произносится на выдохе.  Этими словами Микуни как будто бы выставляет себя мишенью. Вот он я, прямо перед тобой, давай, стреляй без всяких сожалений. Чтобы сразу на поражение. И это не обычная их детская игра, когда всё понарошку, когда можно делать вид, что все действия — лишь вынужденные условия выбранной игры.  У Мисоно, всё же, вязать получается всё хуже и хуже, оттого и изорванных нервов осталось непозволительно много. Поэтому, не сдерживаясь, он цепляется за грудки чужой одежды и с некоторой долей злости встряхивает.  — Да сколько можно, Микуни! Самому не надоело? Не устал? Почему ты никогда и ничего не можешь нормально, прямо сказать мне? Почему тебе обязательно надо строить из себя королеву драмы, которая делает из себя жертву? Тебе что, на роду было предписано, что ты повешенный из этих несчастных Таро? Хоть раз попробуй сказать, как есть, не увиливая и не скрывая того, что творится в твоей бедовой голове! Пойми ты, что я уже не маленький и на меня так же можно положиться, что я могу и готов тебя поддержать, какого ужаса ты не натворил бы. Хватит решать за двоих, как будет лучше или хуже, ладно? Просто хватит. Ты никому лучше не делаешь, — под конец Мисоно почти растерял весь свой пыл, а сил в голосе почти не осталось. Пальцы сами невольно разжались. Хотелось просто упасть на кровать рядом с братом, да и упираться в неё коленями было уже не так удобно.  Тишину прерывает копошение. А Мисоно чувствует чужие тёплые ладони у себя на спине. Чувствует, как его обнимают и притягивают ближе к себе, заставляя повалиться на себя. Утыкаясь носом в ключицы, которые оказались открыты после того, как из-за его хватки на рубашке расстегнулось несколько пуговиц, он жмурится.  — Мне не нравится это признавать, но ты прав. Ты... Так вырос, — брат издаёт горький смешок, сжимая в объятиях ещё сильнее. Как если бы боялся, что у него галлюцинации и стоит отпустить, обнять не достаточно крепко, как всё сразу же исчезнет, — Что мне даже не верится. Ты ещё и не такой слепой, как оказалось. Я надеялся, что ты год не будешь ничего замечать. — Чтобы я не замечал каких-то изменений в твоём поведении? Смеёшься? — он фыркает, отчего Микуни чуть вздрагивает. Вероятно, из-за дыхания, ощущающегося на коже, — Если ты не заметил, то я всегда ищу тебя взглядом.  — Если ты не заметил, то я всегда старался это игнорировать, — передразнивает. Нет, однозначно истинная скотина. — Но сейчас я не позволю тебе так поступать, смекаешь? Да и ты обязан помочь мне исправить режим сна. — Это такой намёк, что сегодня ты останешься у меня? Мисоно закатывает глаза. И без зазрения совести вгрызается в ключицу, будучи очень довольным реакцией. Микуни смешно ойкает. Разжав зубы, он проводит языком по укусу, после чего уточняет: — Не намёк. Я прямо говорю, что останусь с тобой.  Если судить по тому, как Микуни под ним заёрзал и ослабил объятия, то брат предпочёл бы намёк. Но в их отношениях Мисоно теперь выступает за то, чтобы говорить всё прямо. Иначе он будет кусаться.

***

— Ты не мог бы позвонить... — Мисоно щурится и проверяет сколько времени, — Часа через три? Зачем так рано? Он практически видит, как Лихт по ту сторону недовольно поджимает губы. — Я сейчас ухожу домой, чтобы успеть собраться к репетиции и предупредить тебя позже я не смогу. Поэтому слушай. Вчера всё прошло почти гладко, исключая тот момент, что Цуруги запер Сакую и Куро в гостевой комнате. И отказывался выпускать. А потом уже они отказались оттуда уходить. Вернее, всё, что мы услышали, так это ответ Куро в виде: «Отвалите». И кто только этих демонов обучал вежливости?.. В общем, если у тебя в той комнате теперь есть один или даже два трупа, мы не виноваты.  Микуни, лежащий рядом и пригревший уши, беззастенчиво смеётся. И сквозь смех кое-как произносит: «Сообщи вашему ангелу, что там далеко не трупы». За что получил подушкой по лицу и просьбу заткнуться. А Мисоно просто старается уже ничему не удивляться. Честное слово, он скоро все свои спицы поломает с этими нервами.