*
— Пап, — говорит Игорь за ужином, — а у нас… кассет каких-нибудь, журналов… нету? Костя приподнимает брови, словно удивлённый вопросом. — Например? — Ну, чтобы… Скажи, скажи, скажи это, давай. — Подрочить. Костя дёргает уголком губ. — Наглый ты. — Весь в тебя. Костя приподнимает бровь. Один-один. — Ну, есть, допустим. Ты же даже знаешь, где лежат. — А ты, по ходу, нет. Восхитительная он дрянь, этот Игорёк. Костя приходит в секундный восторг. — А мне незачем. Игорь не отвечает, только смотрит глаза в глаза, ковыряясь ложкой в гречневой каше. Костя щурится: мол, ну, что сказать хочешь? Взрослая же башка, семнадцать лет уже, и по идее, это Косте бы палить своего сына за дрочкой, а потом читать подъёбистые нотации, но нет же. Жизнь, тварь такая, решает иначе распорядиться. Игорь первым сдаётся и отводит взгляд, и Костя, ощущая в груди мерзко-тёплое чувство победы, откидывается на стуле. — Учись так же, — говорит он как можно более непринуждённо. — Мало ли где у тебя хуй встанет. В армейке, вон, порнуху трудно найти будет. — И ты её тоже не искал, да? Костя резко подаётся вперёд, облокачиваясь на край стола. Игорь не отшатывается, но пугливо шире распахивает глаза. — Мужик, — говорит Костя, — если ты хочешь мне предъявить за то, что видел, то возьми и скажи. Нехуй вокруг да около ходить. Игорь тушуется, снова утыкаясь взглядом в тарелку с гречкой. — Не хочу, — бурчит. — А что это так? — Просто… — Игорь вздыхает, подбирая слова. — Я… не видел со стороны ещё ни разу, и… — Игорёк, у тебя баба уже была? Игорь, не поднимая глаз, отрицательно мотает головой. Костя терпеливо вздыхает. — А мужик? Ну… Игорь зыркает на него исподлобья. — Нет! — и наконец отправляет в рот ложку каши. — Да ладно, — примирительным тоном бросает Костя. — Не осужу. — Спасибо, — с набитым ртом отвечает Игорь. — А нравится хоть кто? Игорь, хоть гречку уже явно проглотил, в ответ просто молча кивает. — Ну вот, и смотри тогда, — Костя не глядя выуживает из пачки одну сигарету, зажимает ту между зубов и шарится в кармане, ища зажигалку. — Блядь. Проебал. — На, — Игорь подталкивает зажигалку по столу. Костя благодарит его кивком. — Не моя ведь. Тоже закурил наконец? Игорь приосанивается: — Ага. — Не шмаль хоть? А то с твоим Игнатом… Игорь впервые за весь разговор усмехается. — Не. Эти… ЭлЭм. — А, лоховские Мальборо, — улыбается Костя. — Понял. — Что? — Лоховские Мальборо, — терпеливо повторяет Костя. — Эл-Эм, ну. Если мы про одно и то же… — А, — Игорь даже посмеивается. — Ага. Не знал, что это так расшифровывается… — Да не то чтобы так… — Костя чиркает колёсиком зажигалки, довольно затягивается и выдыхает в сторону. — Их просто дядь Юра так зовёт. — А, дядь Юра… — Игорь хитро клонит голову вбок. Сейчас же спизданёт что-то такое, за что впору будет по губам получить. — Ну? — Пап, а дядь Юра при тебе тоже… — Господи, — Костя, обрывая его, закатывает глаза. — Да. Ну… — Понял, — хитро щурится Игорь. — Не вижу проблемы в том, чтобы друг при друге курить. — Да я не про это!.. — Да ты что, — улыбается Костя, снова затягиваясь. — А про что же? Игорь снова начинает свою игру в молчанку, только озорно сверкнув глазами. Костя щурится. — Мужик, — выдыхает он, — ещё раз: если тебя так взъебало то, что ты увидел… — Да не взъебало, — Игорь как можно равнодушнее жмёт плечами. — Пап. В этом просто… Ты говоришь… Никакой проблемы? Костя отрицательно мотает головой. — И в армейке ещё такого насмотришься. — Предупреждая ответ Игоря, сразу добавляет: — Да. Да, я насмотрелся. — Понятно. — А кто тебе нравится-то, Игорёк? Девчонка или пацан? Игорь снова прячет взгляд. Ебать каша интересная, конечно. — Мужик, — выдыхает быстро. Костя думал, что к такому ответу он готов, но оказывается, что не очень. — Бывает, — на другое его пока не хватает. — Ну, о чём я говорил… учись без кассет, без журналов, без всей этой хрени. Тем более, раз нравится кто-то. Фантазию развивай… Игорь едва ли не давится кашей. — Пап… — Я думал, мне стоит прояснить этот момент. — Ага. Спасибо. «На здоровье», — думает Костя. — Чай заварить? — Ага, давай. Пап?.. А ты с матаном за одиннадцатый мне случайно не поможешь? Логарифмы помнишь, может…*
Разговоры на кухне — особенно за сигаретой — обычно имели какой-то терапевтический эффект (Костю этому нехитрому мастерству научил Юра), но в этот раз так не срабатывает. Почему-то. Нет, Игорь не начинает от него шкериться, да и в целом всё остаётся мирно-дружелюбно, будто о сложившейся ситуации оба уже готовы забыть. А потом Костя, задремав на диване, улавливает странную возню со стороны кровати Игорька. Инстинктивно хочется подскочить, но Костя просто лежит, распахнув глаза, и слушает дальше: слушает, как елозят пятки Игоря по простыне, как тот прерывисто дышит, как задавливает стоны, сцепляя зубы. Костя совершенно точно знает, что все журналы и кассеты на месте — вон они, спрятаны у всех на виду на полке под телеком. Костя бы точно отчитал Игоря за такое (при живом-то отце, в паре метров от него, ну Игорь!), если бы ситуация изначально не была несколько… иной. Это действует как мучительное наказание: мол, сын вообще видел, как ты дрочишь, а ты даже не видишь, всего лишь слушаешь. Костя чувствует себя просто отвратительно: и не запретишь же ему, не скажешь, мол, один-один, давай прекращай. Костя, блядь, и сам не уверен, нужно ли, чтобы Игорь прекращал. Обострившийся слух улавливает череду рваных выдохов и долгих прерывистых вдохов. Игорь не может знать, спит ли отец, и поэтому не стесняется, даже срывается на какой-то жалобный стон. Костя утыкается носом в подушку, рукой зажимает ухо, чтобы этого не слышать. Чтобы, чего уж греха таить, не представлять. Ему мерзко не от ситуации, не от ласкающего себя сына на соседней кровати — мерзко от себя, от гадкого желания не присоединиться, а просто глянуть, посмотреть, как Игорь это делает. Подсказать, как сделать себе ещё приятнее. Словно зная (откуда?), что папа уши закрыл, Игорь опять стонет. Костя это слышит. Игорь, видимо, считает, что его за этим не поймает никто, Игорь считает, что он с собой наедине, и поэтому Костя чувствует себя каким-то вором. Ему впору устраивать явку с повинной, он за сотрудничество со следствием, может, условкой отделается, но следствие его даже в статус подозреваемого вводить не думает. Оргазм Игорька угадывается мгновенно — по всё той же возне на простынях, по стонам, похожим на хныканье. Костя жмурится, чувствуя, как болезненно-тяжело тянет в собственном паху. Нет. Блядь, нет. Он не станет этого делать. Точно не сейчас, по крайней мере. Какое-то слишком неподходящее время и место. Интересно, есть ли вообще подходящее время и место для того, чтобы дрочить вместе со своим сыном? Костя надеется, что Игорь задаётся зеркальными вопросами, но того не выдаёт ровным счётом ничего. Потом ответ находится сам собой. — Я хотел, — храбрится Игорь, подсаживаясь рядом на диван, — хотел… с пальцами внутри попробовать. Подрочить. Говорить ему про это явно всё ещё трудно, но Костя буквально чувствует, как сыпется его неуверенность. «Лучше ты узнаешь от меня, чем от кого-то в подворотне» — ну, когда Костя так говорил, то всё-таки что-то другое имел в виду, но… — Но… смазку не нашёл, — Игорь смущённо почёсывает переносицу. — Где она у тебя? «А ты с чего взял, что я с пальцами дрочу?» — хочет было ответить Костя, но прикусывает язык. Какая, блядь, теперь уже разница. — Под раковиной. В дальнем углу ящика. — Ты это… прямо в ванной, что ли? — Ты не охуел? — мягко уточняет Костя. — Нет, — Игорь вздёргивает подбородок. — В этом же никакой проблемы, пап? Подскакивает, не дожидаясь ответа, и вприпрыжку несётся в ванную. Костя отирает лицо рукой. Если это какой-то сраный сон, то пора бы уже проснуться. Если это реальность, то пора бы лечь и проспаться. Обоим. При этом вот Игорьку желательно где-нибудь у Прокопенко, а не с отцом в одной квартире. Игорь, правда, так не считает, и это становится ясно через несколько часов. Предельно, сука, ясно, потому что Костя гладит его сначала по внутренней стороне бедра, а потом между ягодиц, на что Игорь шире разводит колени. Кусает губы — волнуется. — Не бойся, — зачем-то говорит Костя. Лубриканта достаточно, смазанный палец проталкивается внутрь почти легко. — Не больно? — Н-нет… — Не зажимайся, — советует Костя. — Да. Вот так. — Осторожно двигает пальцем, чуть сгибая: — Вот. Молодец. Костя старается сейчас всё рационализировать. Не «он трахает сына пальцами, пока тот себе дрочит», а… что? Что, если не помощь из всё того же разряда — лучше со мной, чем с кем-то непонятным. Игорёк вообще, судя по всему, не испытывает никакого смущения на эту тему. Он шире разводит бёдра, смотрит Косте в глаза, глубоко дыша, и всё быстрее двигает ладонью по члену. — Пап, — шепчет он. — Пап. Я хочу пальцами… сам. П-подрочи себе тоже, пап. На рабочем языке это называется нарушением субординации, и Костя уверен, что в детско-родительских отношениях тоже есть такой термин; так вот, пресловутая субординация, и до этого уже похожая на обветшалую протёртую тряпку, сейчас трещит по всем швам. А потом тяжело падает куда-то вниз, Костя это всем телом чувствует, потому что точка невозврата всегда издевательски ощутима. Игорёк — очень хороший ученик, смышленый, и это бы говорить ему, хваля за выигранную олимпиаду по английскому, а не в момент, когда тот толкается в себя аж двумя пальцами, проскуливая что-то невнятное. У Игоря от удовольствия дрожат бёдра, и Костя отводит глаза, когда стаскивает свои штаны ниже.*
Косте становится интересно, когда можно будет считать, что это не «случилось ещё один раз», а попросту уже вошло в привычку. Игорь рядом с ним слишком расслабляется. Нет, не так: Игорь рядом с ним слишком расслабляется, а Костя не понимает, как хотя бы остановить этот мчащийся на угорелой скорости поезд — что уж говорить о том, чтобы развернуть его назад. Костя думал, что личного пространства у них и раньше не было, а теперь понимает, что такое отсутствие оного в самом деле. Игорь всё чаще приваливается к нему под бок. Игорь таскает домой сначала журналы, а потом уже и кассеты — пап, пацаны советовали, давай заценим. Игорь не стесняется срываться на совсем тонкие стоны, когда кончает. Игорь спрашивает у отца, что такое голландский штурвал — слава богу, не допытывается, пробовал ли он такое в армейке. Нет, всё же не слава богу: Игорь тянет его попробовать это. Потому что, ну, пап, лучше с тобой. Я же всё правильно делаю? Всё же в порядке? Пап? Косте бы сказать Игорьку, что раз уж на то пошло, для такого у него есть — должны быть! — друзья, а никак не отец, но снежный ком происходящего уже давно катится под откос, чтобы в итоге застрять комом в его горле. Костя попросту не может этого сказать. Костя, кажется, попросту уже и не хочет. Косте и не дают. Честное слово, Костя в какой-то момент всё же готов Игорька тормознуть, оборвать, но тот, беспомощно мяркнув «пап», затыкает его лучшим — худшим — из всех возможных способов: Игорь его целует. Удивительно, на самом деле, что они ещё не целовались до этого. Как же мерзко Косте должно было бы стать от одних только мыслей об этом, но каким же жаром печёт низ живота, когда Игорь, не отлипая от его губ, залезает на его бёдра. Игорю, что заметно, банально страшно поцелуй разорвать, словно за это — а не за десятки сеансов дрочки бок о бок — он схлопочет леща. Словно это для него куда интимнее и вообще важнее.— А кто тебе нравится-то, Игорёк? Девчонка или пацан? Игорь снова прячет взгляд. Ебать каша интересная, конечно. — Мужик, — выдыхает быстро. Костя думал, что к такому ответу он готов, но оказывается, что не очень.
Костя думал, что после всего произошедшего поцелуй его врасплох не застанет, но оказывается, это не совсем так. На настойчивую попытку его отстранить Игорёк реагирует тихим поскуливанием. Жмурится сразу же, едва ли не дрожит: действительно, кажется, ожидает, что отец его ударит. Как хороший отец, Костя, наверное, действительно должен бы влепить ему затрещину. Но ещё как хороший отец, Костя, пожалуй, не должен был допускать этой ситуации на уровне самой её идеи. — Сука, — только и говорит он. — Сука, Игорёк… — Пап, — чуть ли не всхлипывает Игорь, всё ещё щуря глаза. — Пап, пап… Он тычется слепым щенком, целует его в щеку, в линию челюсти, в губы, снова в щеку. Костя закрывает глаза, вплетая пальцы в его кудри, и подставляет под поцелуи шею. Можно думать, что это кто-то другой?.. Не то чтобы хочется. Костя стонет, когда Игорь пылким щенком почти облизывает его шею, прикусывает ухо… сука. Сука, Игорёк… Игорь, стекая на диван рядом, сам лезет ладонью в его штаны, оглаживает член через бельё. Нетерпеливо стягивает его вместе со штанами ниже — Костя ему помогает. Член у него встаёт уже как по щелчку, как у пубертатного пиздюка, и это ни черта не классно. А Игоря такое будто бы восхищает: он отлипает от шеи Кости, кладёт голову ему на грудь и неотрывно смотрит на движения собственной руки по чужому члену. Игорь дрочит ему размашисто, прокручивая периодически кулак на головке — папа говорил же, что так приятнее, — и тихо простанывает, когда Костя подаётся бёдрами навстречу его руке. — Пап, — шепчет он, — да, давай, давай, пап… Костя бездумно гладит его по голове, не сводя глаз с того, как ладно движется рука Игоря по его члену. Как же красиво это смотрится, с ума сойти, как же правильно Игорь сжимает пальцы, когда Костя выталкивает бёдра. Игорь родной кровью, единым целым верно подхватывает каждое его движение, реагирует на каждый его вдох — это абсолютное проклятье, такое же гадкое, как-то удовольствие, которое испытывает Костя, когда не гнушается выбивать чужие зубы на допросах. Сейчас Косте кажется, что Игорь единственный знает о его теле и его удовольствии ровно столько же, сколько и он сам. Его приближающийся оргазм Игорь распознаёт так же чутко. Костя не выпутывает пальцев из его волос, и Игорь, доверчиво льнущий к его руке, сейчас просто сползает вместе с ней всё ниже, пока не кладёт голову отцу на низ живота. Ещё чуть — и уткнётся лицом в его пах, Костя чувствует его дыхание, ещё чуть — и Игорь прижмётся к члену губами, ещё чуть… Костя может себя оправдывать тем, что у него давно никто в рот не брал, но знает, что перед сыном такое не сработает. Да и поздно уже — он, сцепив зубы в протяжном стоне, кончает Игорю на лицо, на губы, машинально крепко сжимая его волосы. Игорь ахает, тут же причмокивая, облизывается, всё медленнее водя ладонью по его члену, и наконец отводит руку. Слава богу, думает Костя, слава, блядь, богу, что Игорь не полез его ещё начисто облизывать. Нет. Игорь поднимает голову, аккуратно отирая сперму с лица, и молча слизывает её с пальцев. Это ещё хуже. — Я чай сделаю, — говорит Игорь, словно ничего не произошло. — И музыку. Музыку хочу. Костя лишь угукает в ответ, закрывая лицо руками, и откидывает голову на спинку дивана. Игорь ставит чайник на огонь, а потом возится с музыкой; проигрыватель чавкает кассетой и послушно выдаёт Depeche Mode — Wrong.