***
«Тысячи видов пыток над родным ребёнком в рамках воспитания» — это явно книга, какую бы Марфа написала, ни разу не отвлёкшись от своей работы, каждую секунду вписывая по символу, упиваясь тем, как капли чернил стекают вниз, напоминая о крови, какую она заставляет литься и проливаться. Новый день — новые муки, какие обзовутся тренировками уже даже в голове самой принцессы, потому что, по абсолютно глупым причинам, воспринимаются ныне за что-то благое. Очевидные слова графомана о том, что он считает происходящее, как минимум, низким, а, как максимум, кровожадным, она миновала, неся свою пургу: «мама только хочет помочь», «мама тренирует меня ради моего блага», «она всё делает ради меня». Хрупкий мозг, оставшийся без защиты, настолько уверовал в эту доброту личины родительницы, какую она лицезрела в историях о прошлом, и какая продолжалась в заботливых лечениях травмированных территорий её кожи, что она совсем позабыла о главном: та еретичка, какая ненавидела ароматы трав своего народа, и та королева, какая ими умыла каждую комнату каждого дворца, — это точно не один и тот же человек. К сожалению, она совсем прекратила это видеть. Матушка начала отзываться на простое «мама», поглаживания волос с целью показать свою мощь, обратились в объятия и родительские поцелуи, а «моя дорогая» начало пахнуть никогда не живущей в ней любовью. Так это видела она, и её совсем не волновал факт того, что это видели по-другому абсолютно все другие. Те, в свою очередь, сохраняли молчание, потому что их намёки и прямые изречения рубились на корню, упорными высказываниями о том, что это — неправда. Значительно устав от доказательств, какие улетали в никуда, богок отказался от новой тренировки, найдя себе место наблюдения в виде большого окна, с какого следил только за тем, чтобы королева не совсем измывалась над своим дитём. Хотя, вряд ли игра в догонялки с постоянным дёрганием за косички являлась безобидной. Сцепляя зубы каждый раз, когда его подругу хватали за пряди, он погрузился в происходящее за окном, давая комментарии этому делу, но это не помешало ему услышать, когда за пределами его спальни с открытой дверью, кто-то начал ходить предельно знакомым шагам. — Ай! — пискнул Пётр, видя, как его подругу вновь повалили на землю. — Это лысая зона! Точно лысая зона! — когда же королева потянулась к дочери и начала аккуратно гладить затылок, он фыркнул. — Ай! Как жаль, что я деру тебе волосы! Как жаль! Стерва! Как только фигура появилась, он слышал в каждом её шаге уверенность и весомую действенность — брат явно пришёл за чем-то и совсем скоро уйдёт. Но потом в ходе возникло замедление, потом бессмысленные брожения, а затем и вовсе остановка, какая произошла прямо пред открытой дверью, делая всё, как предсказывал чернокнижник. — Тебе вовсе плевать на возникновение такого животного, как я?! — претенциозно кинул диггер, разинув свои рукава с рюшами. — Нет, — не убирая взор от стекла, молвил юнец. — Я лишь только, как безупречный охотник, любуюсь антилопой и жду, когда этот покоритель горных вершин подберётся ко мне чуть ближе. — Приятно! — хохотнул ондок. — Я рад, что я для тебя — антилопа! — Конечно, антилопа! — выдал тот, вынудив из кофты фляжку, и сделал глоток, поглядев на брата лишь секунду. — Есть ли животные с ещё более огромными рогами? Рыкнув от негодования, Алексей в свою очередь не убежал прочь, а, перекинув локоны, подобрался к брату вплотную, интересуясь состоянием своей цели защиты. Осмотрев падающую Варвару, он тяжко вздохнул. — Отчасти, у меня создаётся впечатление, что ныне рога есть у лошадей. — Тебе не кажется, — согласился мигом богок. — А перевоплощаются они из ушей, оставляя тех глухими. — Никогда не думал, что она может так легко сдаться перед родительницей. — Никто не думал, потому что мы все ждали, что она никогда не склонится пред жестокой королевой Штормграда, приковавшей её отца к постели. Увы, эта женщина для неё больше таковой не воспринимается, — презрительно начал раскладывать всё по полочкам книголюб. — Ныне она для неё — несчастная колдунья, прошедшая очень тяжёлый и тернистый путь, ставшая жестокой лишь волей случая. — Стервозного случая, — заметил гробокопатель, изымая фляжку и делая глоток. — Как можно вестись на такую бредовую уловку? — Для неё абсолютно легко, потому что она на неё уже велась, — выудив из кармана красный платок, он напомнил родственничку о их посиделке на кладбищенской земле и прогулке на лошадях. — Помнишь наши пьянки на поминках? — Какие именно? Последние триста лет я только там и пил! — Забыл… — А я не знаю, что меня пугает больше: факт того, что ты сравниваешь нас и злобную королеву, убивающую своего мужа и дочь, или то, что ты хранишь до сих пор этот платок в её слезах! — Я лишь утверждаю, что она легко ведётся на такие процессии! — будто защищаясь, тараторил младший Равелин. — Ей нравится находить причины, почему какой-либо человек к такому пришёл, нравится его понимать и, уж тем более, если он ей важен, оправдывать. — Это стремление звучит, как болезнь. Хмыкнув, Петя мигом с этим согласился. Поглощённость лидера патруля в этих исповедях и то, как она легко за ними теряла человека, какого знала и лицезрела годами, его сейчас по-настоящему пугала. Родительница пытала её чуть ли не с рождения, а принцесса сейчас воспринимала её за добродетель, хотя она продолжает свои грязные делишки. Мальчишек это всепрощение из-за какой-то истины, какое и истиной может не быть, настораживало. — Верно, именно из-за неё Влад никогда и ничего ей не говорил. Догадывался, что она мигом потеряет за ним того человека, какого она знает и начнёт жалеть, — озвучил книголюб затею, до какой дошёл в эти дни без родственника. — А мы, как конченые дебилы, положили начало развитие хронологии. — Тогда согласен, мы — антилопы! — фыркнул Лёша, вновь усладив язык алкогольным нектаром. — Хотя, я не думаю, что у антилопы самые большие рога… — По-моему, лидирует горный баран. — Ещё больше нам подходит! Хохотнув от такого бестактного и родного брата, чернокнижник очень сильно ошибся, решив разъяснить наличие платка у себя. — Я его сохранил, потому что уже тогда, когда она плакала над нашими историями, воспринимая всю горечь Влада, понимал, что она Ветрова ненадолго. Чётко чувствовал, что она вернётся, и они поругаются, ясно, как день, воспринимал, чем это может обернуться после, и очень хорошо представлял, после лицезрея, как чуть ли не идентично моим фантазиям, он страдает от того, что её нет. Уже тогда, сидя на кладбищенской земле, я понимал, кто она и кем она нам будет. Уже тогда, я ведал, что она Равелина и наше золото, какое надо оберегать, потому что она, как минимум, одна из нас, — крутя платок, мальчишка вспоминал времена их знакомства, вовсе не замечая, сколь исказилась гримаса его собеседника. — Поэтому я его и сохранил. Как экспонат близкого человека. Этакая маленькая ценность, указывающая родственность. Послушав эту историю, мальчишка замолк, не сразу подняв глаза на брата, а, когда голубые зеницы обратились к нему, то он узрел, как тот в полном негодовании еле-еле кивает головой. — Экспонат близкого человека, указывающий родственность, — по буквам молвил он, следом сразу подняв своё запястье и начал водить круги подле него, намекая на браслет. — Но ты, судя по всему, любишь хранить таковые далеко не все… — Алексей… Попытка нажать на тормоз не увенчалась успехом. Кнопка, нажатая на больное, исполнила своё дело, и юный кузнец защебетал без остановки. — Видимо, ты сохраняешь лишь дары тех людей, какие оставили о себе лишь хорошие впечатления, и совсем не желаешь знать, для кого ты таковым стался! Обиды, прощения, память! — верещал он. — Нахер это сдалось всё?! Если человек не чист абсолютно, то он и не сдался в твоей памяти! — Алексей! — Ты хоть знаешь, где эта нить жемчуга находится?! Хоть помнишь, где ты её оставил?! В каком кабаке ты оставил последнее напоминание о своей любимой женщине?! — Прекрати! — свирепел уже и богок, но поток не замолкал. — Верно, ты продал его на бутылку водки! — Остановись! — Ты понятия не имеешь, где он, не так ли?! — требовал ответа ондок. — Скажи, что не знаешь! Ты же не знаешь! Комнату пронзило душащее молчание, ознаменовавшееся горьким всхлипом среднего князя. Конечно, он не помнит. — Алексей, послушай… — Это был последний подарок Златы, — с печалью напомнил он, ни ему, а сам себе. — Последний дар, который она нам оставила, с самыми, без преувеличения, важными словами её жизни! — Алексей… — Она подарила её человеку, которого она любила… Единственному человеку, которого она любила, боже! — громкость нарастала. — Ты — единственный, кому она это сказала! Своё первое и последнее за всю жизнь «я тебя люблю»! Ты! — от обречённости происходящего и будто незначимости девушки в жизни разгульного фанфарона, Лёша завизжал. — Она дарила его, как символ, что ты такой один! Её единственная любовь жизни! А ты… С уст сошёл оглушающий вопль. — А ты его где-то просрал, потому что так и не смог простить её за самолюбие! — Не за самолюбие… — Хотя, что я удивляюсь! Как будто отметка семьи или близости останавливала тебя, если тебя человек чем-то обидел! Злата унизила, так ты ей даже перед смертью признания в любви сказать не можешь! Я нарушил ожидания и всё! Не заслуживаю ни привета, ни ответа! — Ты правда думаешь, что я могу так легко выкинуть человека из своей жизни?! — не выдержав, обратился уже Петя. — Да, да думаю! — настаивал диггер. — Будь иначе, ты бы не бросил меня из-за такой глупости! Не держа себя в рамках, молодой человек кинулся прочь, находя унизительным существование с ним в одном помещении. Только вчера он вновь заснул на могиле его любящей девушки, а он даже последний её дар не носит с собой. Следом за кузнецом, в коридор выскочил и фанфарон. — Да я бы тебя ни за что не бросил! — трезвонил он. — Хоть убей ты кого-то от забавы или отруби ладони вору при всех! — Я это и делал! — И я тебя не бросил! — напомнил младший Равелин. — Ты — моя семья, я всегда за тебя и с тобой! — Как и я! — Поэтому и наплевал на нас три кучи, пропав где-то со своей правительницей времени?! — выказывал негодование тот. Припомнив Алису, он разбудил в брате мощь горного козла, из-за чего его фигура мигом припечаталась к стене. — Ей хотя бы на меня не плевать! Она заботится обо мне и тревожится! Её волнует, где я, с кем и как! — В то время, как тебе вовсе безразлично, как тут мы! Братья щебетали, гоня и гоня друг на друга, не ловя основного помысла, лежащего на поверхности: они винили друг друга в одинаковых грехах, каких, при этом, не существовало. — Хоть бы толику участия! — Да пошёл ты! — прыснул, сгорая от ярости, гробокопатель, отпуская родственника из лап и почти кидая того на землю. — У меня не было никогда и ничего важнее семьи и всего того, что с ней связывалось! Это я ставил её превыше всего и всея! — Как и каждый из нас троих, — урчал сквозь иссохшую глотку, рассевшийся на полу Петя. — Не похоже! Не способный держать свою ярость ещё хоть секунду, тот бросился прочь, давясь от этого острого чувства своей ненужности, заставляя изнемогшего от страха родича лишь провожать его безмолвно взглядом. Сохранял он такое положение весьма много времени, вплоть до того, пока ондок вовсе не покинул Штормград, телепортацией отправляясь к тому, кто, по его мнению, мог утихомирить его безумную ярость. Когда же меж братьями легли километры и длинные расстояния, они начали думать о прошедшем диалоге куда глубже, медленно доходя до ранее не ясного. Чудилось, что они болтали через стенку, и лишь сейчас у них появилось очевидное предположение о её существовании.***
Подняв средний балл всему классу, Мария и порадоваться не смогла, потому что главный её ученик так и не сумел совладать с получаемыми знаниями и её уроками, принуждая её уже не в первый раз ласкаться в объятиях молодого человека пред тем, как очутиться в лаборатории. — У вас всё получится… — Оттого, что ты повторишь это сотый раз к ряду, ничего не изменится, — голосила ученица. — Мы предпринимаем попытки сделать что-то уже с неделю, а ничего не продвигается. Кроме, конечно, психики, какая бежит к паническому приступу. — Дай Кике волю поработать самой, — настаивал Астер. — Я клянусь, она тебя удивит. — Не горю желанием потом вымывать всю лабораторию, — молвила волшебница, отойдя на шаг и собирая свои книги. — Нельзя заниматься алхимией без участия учебников и сборников, без чётких подсчётов и вычислений. Одна лишняя капля, и заваренный коктейль взорвётся. — Дай ей волю накапать хоть чего-то и, авось, она этой капли вовсе не добавит. — Очень сомневаюсь, — вновь не согласилась девушка, оставаясь очень упёртой в своём решении. Да, девочки уже больше не кричали, не унижали друг друга и не дрались, но, как таковой веры в друг друге не заимели. Для Марии по-прежнему ленивая колдунья представлялась неучем, а для её партнёрши она — занудой. Воспринимать друг друга они начали, но понимать ничуть. Распрощавшись с молодым человеком, чья упрямая защита увальня уже значительно интересовала и смущала владыку земли, она направилась в оранжерею, очутившись в которой начала озираться по сторонам, не находя одноклассницу. При этом, она не сомневалась, что девушка уже явилась. — Кика! — звала она. — Кика! Кика! — Бу! — выпалила та, вылезая из-под стола со скатертью, чем очень напугала знакомую. — Чёрт! — отскочив, воскликнула она. — Не он. Отряхиваясь от грязи, юный химик прошлась пальцами по сильно запутанным зелёным волосам, а потом, выдав нечленораздельное ругательство самой себе, нагнулась обратно, вытаскивая из пространства, где она лежала, её тетрадочку. — Не даёшь ты мне в покое полежать и минуты, одуванчик! — негодуя, пожаловалась она. — Ты постоянно валяешься там? — поинтересовалась исследовательница, раскладывая на столе должные учебники. — Странный вопрос — не только там, везде, — смело заявила она. Закатив глаза, девушка достала нужные медикаменты, готовая к новым мукам, когда они переведут травы зря. Знала бы Вась Вась об этом, уже бы давно прикончила своего работника. — Очередные попытки приготовить лекарства, без шансов на успех. — Давай попробуем ещё раз, но более внимательно! — пропитавшись надежды от ласок, болтала Маша. — Нам надо лишь сложить все вместе! Это же как пазл! — Ага, как пазл, — прыснула Кика, сложив руки на груди. — На два миллиона кусочков. Не найдя ответа, учёная начала готовить отвар, исполняя всё точно по книге и только изредка давая своей ученице команды о том, чтобы нечто размять или раскрошить. — Прикольная вещь — это ваше рабство, — заметила ленивица, размешивая ингредиенты с невероятной долей нежелания. — А разве ты, как справедливая бестия, не должна выступать за его отмену? — Справедливостью у нас болеет другой человек, — шипела сквозь зубы сконцентрированная умница. — Ну, учитывая то, что мы работаем вместе, он против рабства не выступает! Восприняв слова девушки, как нагоняи в сторону её молодого человека, правительница земной стихии приняла решение его защитить. — Он настырно верит в то, что из нас получится нечто совершенное. — Не пыталась убедить его в том, что это — бред сивой кобылы? — Это то, что я продолжаю делать каждый день, но он не умолкает, уверенный, что мы породим шедевр, — молвила довольно огорчённо студентка. — По непонятным причинам, он считает, что ты можешь многому меня научить. — По непонятным причинам, обычно в психушке шизофрению ставят! На самом деле, названная сестрица уже тоже знатно подустала от того, сколь упёрто и тупо мальчишка относится к ситуации, воспринимая их за дуэт, какому только нужно друг к другу прижиться, ссылаясь на их опыт с Корвином, и он оказывался столь слеп в этом желании их совмещения, что игнорировал факт абсолютной разницы девушек и их ясной незаинтересованности в делах друг друга. В отличии от них с бонвиваном, двух личностей, какие вступили в конфликт некогда по большой части из-за ревности, девочки не находили никаких общих точек соприкосновения, потому что разнились буквально во всём, и единственной общей деталью выступал он сам, ради какого они и продолжали терпеть эти нагоняи. — Давай, мы просто продолжим работать, — пыталась угомонить одноклассницу волшебница. — Я делаю это ради своего молодого человека и потому прошу тебя меня понять… — Я на овощном разговаривать не умею, — съязвила Кика. — Я на пещерном тоже, — заявила Маша в ответ, чуя, что их говор вновь переходит нежеланную грань, бредя уверенным шагом к конфликту. — Давай, мы просто заварим это лекарство и всё закончится. — Звучит так, как будто ты мне желаешь сварить философский камень. — Ага, — молвила студентка, а после, совсем тихо под нос, добавила. — Потом в глотку его засуну. Попытка работать вместе опять обязана обернуться крахом, ибо в погоне за стремлением исполнить всё по книге, регулярно нашёптывая себе требуемые ходы действий, преподавательница совсем не заметила, что её партнёрша вновь мудрит свою систему. Увидев поглощённость одноклассницы, Кика ей воспользовалась и начала молоть травы так, как знала сама. На самом деле, та надеялась, что времени ей предостаточно, чтобы самолично сделать отвар, но она не успела, потому что колдунья природы уже сотворила свою часть и затребовала от неё остатки, какие после забрала и закинула внутрь. По естественным причинам, несовместимые детали не смешались, и философский камень, вместо того, чтобы стать безупречным созданием, всполохнул, оставляя несчастных с очередным неудачным переводом ингредиентов. Никакого огорчения у них уже не имелось, потому что ситуация оказывалась чрезвычайно частой и привычной, что девочки лишь отошли назад, любуясь белым облаком, олицетворяющим их глупость, и огорчённо наблюдали за его движением. — И снова мы получили лишь кучу грязной посуды, — печально констатировала факт исследовательница, поглядывая на отвар из-под своих очков. — А ещё я занозу схлопотала! — суя свой указательный палец прямо под нос собеседницы, заявила увалень. Удостоив раненного лишь секундой внимания, Маша прыснула себе под нос, принимая сотое поражение, догадываясь о причинах такого происшествия, но уже ничего вслух не произнося. Внутри неё голос громко утверждал, что Кика, вне сомнения, творит гадости специально, но, чем дольше Астер её убеждал в её способностях, тем больше она понимала, что, верно, злого умысла тут нет. Виной ошибок оказывались их абсолютно разные убеждения и, увы и ах, даже с целью победы, ни одна из них отказываться от них не смела. Разойдясь без каких-либо результатов в тысячный раз, студентки смирились с тем, что совместного успеха не добьются никогда — они слишком упёрты, чтобы сдаваться пред другими и уступать им своё место, так что, счастье к ним вовек не явится.***
Как и полагается неловким ситуациям, она очень быстро развернула верных товарищей, какие итак уже прекратили находиться друг от друга на расстоянии вытянутой руки, ещё дальше, разрешая тем вовсе отойти, прячась и скрываясь. Очень быстро списав услышанную фразу на бред своей головы, биполярная принцесса продолжила гнуть свою линию, когда настойчиво избегала не мага, нехотя получить его спасения и внимания, и оттого вовсе не заметила, что и он ныне не выбирается сам. Пара тех, кто лишь несколько дней назад обзывался соединёнными душами, разошлась, тем самым дозволяя происходить иному сюжету. После тренировки Эвр, вместо того, чтобы, как обычно, улечься с книгой или спать, Любава решила удостоить вниманием свой уже давно неприкосновенный авлос, с каким направилась в одну из комнат, уверенная, что сможет побыть одна. Дозволять ей этого не позволили, потому что почти у входа её встретил чёрный ворон, усевшийся на ручку двери, требующий удостоить его внимания. — Посланник смерти запрещает мне идти? — прыснула она, оглядывая пташку с ноткой озорства. Тогда колдун мигом перевоплотился и, как галантный господин, остановившись в шаге от знакомой, задорно улыбнулся. — Скорее, препятствую в самостоятельности, когда дело касается кавалеров, — склонив голову в слабом жесте уважения, он раскрыл пред дамой дверь, впуская её внутрь помещения. — Прошу. — Благодарю. Одарив того взамен реверансом, Сатана очутилась в территории комнаты, смело идя дальше, уже понимая, что останется здесь не одна. Настойчивость Корвина явно намекала, что побыть в её компании он хочет, да и она не противилась. Ей бы тоже хотелось усладить себя его обществом. Пройдя мимо стола с нотами и большого пианино, владыка мыслей добралась до одного из стульев и, усевшись на него, вынудила свой музыкальный инструмент, аккуратно утирая тот салфеткой, пока серые глубокие очи разглядывали остальные предметы. — Это — оркестровая? — Лишь комната для наших музыкальных занятий, — спокойно молвила девушка, намекая, что каждым из имеющихся здесь инструментов владеет. — Сколь же широка твоя многозадачность? Комплименты изливались слишком часто, воспевая революционерку, что её не обижало, а очень льстило, и потому она это не останавливала. — Ещё и изысканна до невозможности, — прибавила она качество себе, поправив распущенные белокурые локоны. Кое-какие новые чувства поедали впечатления от её сестрицы, позволяя потушить желание плести косы. — По изначальному плану, я предполагала, что взывать дикие ветра буду авлосом всегда, а Эвр под ритмы Икароса, будет являть себя и карать обидчиков. — Почему же не вытворила? Хотя, давай догадаюсь сам, — покачав пальцем, анимаг молвил, — Она, будучи гордой, отказалась? — Сказала, что не будет плясать под мою дудку. — Какое неуважение! — наигранно щебетал мальчишка. — Это — не дудка, это авлос! Хохотнув, наследница Штормграда усмехнулась, ощущая ублажающую лёгкость в их беседах. — Ты будешь комментировать всё время, пока я буду играть? — предположила она, скосив брови. — Моего многословия и лексики должно хватить на эту процессию, — гордо шептал он. — Но, если хочешь, я могу сойтись с тобой в дуэте. — В дуэте? — Иначе это ещё зовётся в паре. Молодой человек заходил по помещению, уверенный, что отыщет нужное и, к его удивлению, действительно тот обнаружил. Вытянув инструмент из шкафа, он на своих плечах дотащил громадину, поставив подле собеседницы, лицезрея её широко распахнутые голубые глаза, какие выражали шок лишь от выбора. — Контрабас?! — Необразованная Эвр бы обозвала его «большой скрипкой»… — Ты умеешь играть на контрабасе?! — Я — наследник высокоинтеллектуального рода Моригач, какому только чему учили. Почему тебя это так удивляет? — Потому что в этот толстенный инструмент ты со своим тонким телосложением четыре раза поместишься! — заметила язвительная особа. — И то, если специально встанешь так, чтобы занять больше места! — Насколько я ведаю, главная задача музыкального инструмента — игра. — А вы все в семье выбираете инструмент, исходя из громоздкости по сравнению с вами? Язвы Любавы никак не могла прекратить. Её восторгало и одновременно смешило то, насколько удачно и, в то же время, безобразно смотрится одноклассник рядом с гигантским смычковым. Закатив глаза и опустив веки, какой-то частью себя желая делиться со старостой историями своей жизни, усевшись на соседний стул и установив инструмент между ног, придерживая, он начал размышлять. — Мама справлялась с органом, дедушка слагал композиции на огромной духовой трубе, а прадедушка на созданных им же колоколах. — Вам нравится играть на том, что вам поднять не дано? — игриво буркнула Любава, сразу словив довольную улыбку собеседника. — А на чём играла Злата? — Со слов Петра — на его нервах. — Такую музыку и я умею создавать! — И мне невероятно нравятся эти творения. Метаморфу стоило хоть немного держать свой неугомонный рот, какой уже не соглашался таить хоть что-то. Его тянуло к человеку, он воротил его невероятно, вдохновлял и немыслимо поражал, так что, он не мог совладать с чувствами, вытаскивая их всех наружу. Когда серые очи воронёнка поглядели на волшебницу, она, боясь боли и горечи, предприняла попытку, вопреки своему чувству тяги, пробраться в голову, куда дорога по-прежнему считалась закрытой. Огорчённо ощутив промах, она сразу выдала правду о том, что ему не доверяет. — Умеешь ты ласкать уши сладостными изречениями, пташка, — заявила та, изъяв изнутри мозгового центра Сатану, на время ставшую следователем, какой возвратил плотно сжатую линию розовых, таких красивых, по мнению мальчонки, губ. — Своей зануде ты тоже самое говорил? — Эм, нет, — заметно ослабел в речах Корвин, спрятав глаза. Даже сейчас он совсем не хотел о ней говорить. — А чем же ты тогда кормил тот наивный цветочек… — Я не помню, — яростно цедил он, — И вспоминать точно не хочу. — Но… — Любава, не стоит. От такой реакции, девушка чуть растерялась. Да, она предполагала, что слова его разозлят, но она слабо ожидала подобного. Оглядывая его явно подавленное лицо с опущенным вниз подбородком, колдунья почти сразу, даже без читки мыслей, нашла в нём саму себя, и поняла, что виной горечи выступает совсем не она и её слова. — Какую последнюю композицию она исполнила на твоих нервах? — медленно выдала вопрос она, бредя будто по минному полю. — Любава, я не хочу об этом говорить, — пытался остановить всё анимаг. — Я хочу. Слова принудили серые зеницы подняться на завораживающую мордашку и прочитать в ней интерес и, ранее никогда невиданную заботу, встретившись с какой, он обомлел и того хлеще. Наперекор своему желанию не подпускать его ближе, Любава, волей случая, делала опять всё только хуже. — Так, какой песнью она одарила тебя напоследок? — повторила та. Кашлянув и чуть утолив бит быстрого сердца, он заговорил. — Оповестила меня, что я — заносчивый фанфарон, который при этом не имеет характера. — Разве это — не противоречащие друг другу пункты? — Рада, что ты тоже отыскала здесь резонный диссонанс! — воскликнул юнец. — Она не хотела это говорить. Внезапная защита исследовательницы, какую принцесса всегда презирала, запустила в Корвине караван из нахальных выражений. — Как ты поняла?! Залезла в её голову и погуляла в этом лесу?! — Мне до её головы никакого дела нет, — спокойно молвила биполярная особа, идя против взвинченного голоса собеседника. — У неё там такая скудная систематизация, что гулять нет никакого интереса. Даже сплетни по полкам разложены — скукота. Сменив гримасу, вкладывая в неё сообщение о том, что это, как бы, нарушение личных границ, тот словил лишь очевидное прысканье. — Не веди себя так, будто не знал, что я так поступаю. — Не знал, — подтвердил анимаг. — Ты всегда создавала впечатление персоны, какой нет никакого дела до иных, и важна лишь её божественная персона. — Но, чтобы с уверенностью носить нимб, нужно убеждаться в том, что ты и впрямь божество, — поделилась своим мнением староста, ухмыльнувшись по-королевски, а после продолжив. — И я точно знаю, что она не хотела этого говорить. — Почему же нет?! — Потому что, даже при условии, что она любила другого, ты её заботить не перестал, — твёрдо начала исповедовать мысль девушка. — Ты по-прежнему остался для неё близким человеком, о каком она очень много знает, и в таком случае стать безразличными невозможно. — Мы — незнакомцы, знающие друг друга всецело. — Вы — молчащие, не незнакомые, — воспротивилась революционерка. — Мы можем не говорить о чужой важности и значимости, но, это не значит, что их нет. Поглотив успокоение в себя, вняв всецело, тот далеко не сразу соединил слова с собой, хоть и обращались они к его ситуации с уже бывшей любимой, потому что мигом понял, откуда в Любаве такая печаль при обсуждении подобного вопроса. — Не похоже на тебя. Совсем не поняв, к чему эти слова, чуть приоткрыв глаза, девушка задала вопрос. — Согласна, психолог у нас в триаде аверрунк, но, и я имею право поумничать… — Я о том, что ты травмировала Варю, устроила революцию, а сейчас позволяешь ей существовать там, под управлением её матери, какую ты всем сердцем не переносишь, в прошлом году аж при всех против неё идя, — молвил он, внезапно ощущая, будто сшивает картинку, когда в синих очах лишь на долю секунды пробежала тень тревоги, какая подтвердила его догадку. — Это всё совсем непохоже на тебя. — В прошлом году я кинула её в стену, — оборонялась девушка. Не хватало ещё, чтобы все живые обитатели этого замка ведали о её колдовстве. Тогда богиня восточного ветра, вне сомнения, обратит на это внимание. — Да, и потому первые пункты не вызвали у меня удивления: резвость и резкие всплески агрессии — в этом есть ты, в желании навредить кому-то саморучно, поедая его страдания — тоже есть ты, но найти тебя в том, чтобы бросить близкого человека под муки ненавистного, я ни за что не смогу. — Почему же нет? — повторила его же вопрос она. — Потому что я бы там себя не нашёл. Лишний раз бонвиван заметил между ними схожесть и, проанализировав собеседницу со своей стороны осознал, что его нахождение здесь абсолютно бессмысленно: владыка мыслей ни за что не принесёт страданий своей сестре, ни при каких обстоятельствах не ранит её снова, потому что она, точно, как и он, невзирая ни на что, будет беречь важных людей, и не важно, каким минусом или плюсом отзовётся для них. Шевельнув бровью, его нынешний любимый музейный экспонат лишь пуще напомнил о своём имеющемся родстве. Кофта, чихи и косы, какие он находил невразумительными, стали слишком понятными, как и то, что во дворце на пустотелой горе никто понятия не имел, что подобное происходит. Семейство Равелиных призвало его сюда, чтобы найти информацию, с целью спасти Варю… Какова же неожиданность, что вся война уже давно переросла из соперничества за разные цели в единое войско, какое пыталась вытащить одну потерянную принцессу. — Но я — не ты, — молвила Любава, пытаясь хоть как-то вытащить себя из омута. Конечно, она, как он. Хоть запиши описание характеров и пару отличий отыскать сумей! Догадавшись до правды и лишь по мелочам мимики убедившись в своей затее, Корвин мигом проглотил её, позволив наружу выйти лишь слабую ухмылку, планируя вовсе не выдавать, что он всё понимает и знает. — Играем? — наконец-то вспомнив о начале беседы, предложил он. Поправив свои вороньи локоны, он взял в руки смычок и, не дождавшись медлящую подругу, принялся работать, лишь по воспоминаниям пытаясь догадаться, как правильно играть текст некогда слышимой песни. В ноты он мог и не попасть, но он в этом не нуждался, ибо задача крылась в другом и, стыдясь своего голоса, но пленённый затеей отыскать окончательный вердикт, книголюб запел. — Ты не один. Я был здесь всегда, играя нашу песнь. Я тебя веду. Протянув последнюю букву, он поднял глаза на девушку, сразу осознав, насколько он близок к правде и сколь сильно этим её пробил. Настроив контакт зениц, он лишь слабенько кивнул, утверждая, что никому эту тайну не расскажет, и его закрытый рассудок так и сохранит это только в себе. Так это и восприняв, биполярная принцесса притянула авлос к своим устам и присоединилась к ритму, позволяя компоновке заглушить далеко не хорошее пение, куда больше мерещащееся бормотанием. — Я с тобой иду. Взявшись оба за свои инструменты, какими они владели в совершенстве, ребята очень ловко влились в песнь, будто связав два сладких звука и сделав их и того более вкусными; взорвав два салюта, сделав фейерверки и того ярче; объединив два огня, сделав пламя шире, и влюбившиеся, что только что всецело поняли друг друга, объединились. Мелодия лилась так аккуратно, не выбиваясь, словно музыканты чувствовали друг друга, и это ощущение пробрало их обоих до дрожи. В их дуэте находилось нечто невероятное. Закончив концерт, они вновь обратились друг к другу. — Значит, так каркают вороны великого вороньего рода Моригач? — с сарказмом выдала она, улыбнувшись. — Именно так, — вновь любуясь наследницей Штормграда, сказал чернокнижник. — Больше не каркай. Приняв условность и согласившись с плохим песнопением, молодой человек кивнул, будто ещё раз обещая, что не выдаст её секрет. — Как скажешь, богиня, — шептал он, ощущая, как бит сердца глушит его уши. Влюблённость теряла какие-либо ориентиры.