Кричать на пустоту

Азкабан стал для всех быстрым и простым решением. По правде, я умолял бы их об Азкабане, не решись Визенгамот осудить избранного. Виной тому метка на моей руке и не смываемый позор. Для оправданий слишком поздно, приговор вынесен, и расплата неизбежна. Целый месяц, от одолевшей меня тоски по прошлому, надеялся, что придет хоть кто-нибудь навестить бывшую знаменитость. Дамблдор, он то точно должен был придти. Рон, Гермиона, ты… Хотя бы для того, чтобы сказать, как сильно ненавидишь меня. Я убеждал себя, что вас ко мне не пускают, я опасен и ваш враг. Понять, насколько я противен обществу, стало проще, когда пришла Амбридж. Увидеть ее здесь было похоже на сюрреалистический кошмар. Она все объяснила, не скупясь на подробности. Почему не пришла ты, не сказала, а мне стало все равно, каменные стены моей маленькой камеры значили больше, кого-либо за ними. И теперь тихие, милосердно сводящие с ума дементоры, парившие по холодным пролетам тюрьмы, единственные верные спутники, не ты. Они оправдывали свое имя. Я свое имя потерял. И знаю, ты не простила. Однажды, стало очень шумно. Я даже хотел возмутиться, привычное течение времени моей бесполезной жизни потеряло свою размеренность. Жестокость министерства поражала - обрекать людей не на смерть, а на пожизненное существование. Без цели, без надежды, без возможности что-либо исправить - это разве истинное проявление правосудия?! Но даже в этой не проходящей агонии были свои порядки и расписание, лишение которых сравнимо с пыткой. Своими криками и неразборчивой руганью охрана отняла у меня несколько принадлежащих только мне минут самоистязание. Обидно, но зато теперь у меня был сосед через стенку, так же вынужденный проживать день за днем в сожалениях и страхах, трясущийся над минутами когда может мучить себя сам, без помощи дементоров. Точнее, это была соседка. Женщина все время кричала. По-первости так часто бывает. Видимо, тоже не успела поучаствовать в своем суде. Я, так же как и она, рвал легкие, оправдываясь несколько дней перед тишиной и тьмой, в надежде, что кто-то услышит и поверит. Я и забыл, что еще в школе Люпин объяснял нам, наивным детям, что дементоры глухи. Как я мог забыть? Они идеальные стражники, тот, кто их сюда призвал, был человеком многое понимающим в наказании, лишающим возможности быть хотя бы услышанным. Со временем я смирился со многим: с одиночеством, с молчанием. С однажды повисшей тишиной в камере шумной соседки, к которой успел привыкнуть. С тем, что мир за стенами Азкабана планомерно рушился. И я сам стал причиной этого. Темный лорд обо всем позаботится, наверное, осталось немного, и уже никто его не остановит. А может быть, он уже захватил власть. Нет… Тогда бы он точно пришел за мной. Тогда бы все поняли, что я не предатель. Хотя зачем мне это? Главное, чтобы ты знала, что я не изменил своим убеждениям. Я не смирился только с тем, что ты покинула меня, не дав объясниться, попросить прощения. Больше никого не было рядом со мной. На суде я видел, как мелькнула мантия директора, спешно покидающего заседание. Даже ему было нечего сказать. Или он просто не хотел. Меня нечем было оправдать. Не знаю, сколько прошло времени, но почему-то именно сейчас смирение сменилось гневом. Я ненавидел всех: тех, кто были моими друзьями, тех, кому доверял, особенно тебя и твои рыжие волосы. Они снились мне, казалось, эти волосы проникают в мой разум, их огонь совсем рядом, обжигает, заставляя страдать. Но как я мог так ошибаться, веря в мнимую любовь. И в нас. Мы были как дети… Неужели тебе все равно, где я?! А что сделал бы крестный, чтобы спасти меня, да и стал бы он что-то делать? Вопросы и только один ответ - никому нет дела до Гарри Поттера. Снова крик. Женщина, она опять кричит. Отчаянно и устало. Неужто, все еще пытается убедить вымышленных присяжных, в собственной невиновности? Почему она вновь так отчаянно кричит?! Здесь ее никто не услышит. Ее голос едва доносится до меня, несмотря на то, что камеры совсем рядом, но боль в голосе приникает даже через самые толстые стены, оглушая. Эта женщина неприятно напоминает мне о тебе. Ты озноб, что колотит меня уже не первый день, ты в чужом надоевшем крике, в моем страхе и гневе. Все это вдруг сливается в одном невыносимом, поглощающем чувстве ненависти к тебе, которое беспощадно душит меня. Двое сумасшедших. Двое отчаянных. Всего две камеры на этаже. Я не услышу, что она кричит, даже если прислушаюсь. Я себя уже почти не слышу, захлебываясь слезами и, кашляя от хрипоты сорванного горла. Но желание донести до каждого камешка в Азкабане свою ненависть к тебе не покидает меня. В мой первый день здесь я был тише, потому что еще надеялся, что ты придешь. Еще в школе, на моем втором курсе ты год сопротивлялась воле темного лорда. Я тобой гордился. Я всегда считал тебя сильнее себя. Маленькая, хрупкая, такая беззащитная, но только с виду. На моем третьем курсе, ты была смелее многих, ни один дементор не пробудил в тебе страха. Я же молчаливо восхищаясь тобой, пытался побороть свой. Пока я тратил время на бесполезную возню на Чемпионате Трех волшебников, магия в твоих руках становилась неуемной стихией, могучей силой, но покорной только тебе. Ты стала привлекать внимание, как же я ненавидел каждого, кто смел бросать на тебя заинтересованные взгляды. Тогда, на моем четвертом году обучения, я ради тебя присоединился к темному лорду. Ты давно этого хотела. Когда лорд возродился, целый день ты держала меня за руку. Взволнованная, но радостная, я не отводил от тебя взгляда, забыв, что на моей руке открытая рана. И радовался вместе с тобой. На пятом курсе я спас Тома от Дамблдора, ты была так счастлива и благодарна. А я понял, что не просто люблю тебя, это уже навсегда. И самое прекрасное, перечеркивающее всю мою боль, было твоей полной взаимностью ко мне. В министерстве мы все отличились, и ты не стала исключением, это не могло не привлечь к тебе еще больше внимания. Я делал все, чтобы защитить тебя, но допустил всего одну ошибку и ты легко оставила меня, Джинни! Джинни, Джин, слышишь - я ненавижу, когда они на тебя так смотрят. Ты для них как добыча, редкий трофей. Моя Джинни, мой огонек. Я ради тебя убил Малфоя, из-за тебя! Тогда меня посчитали предателем сразу в двух лагерях. Том не простил убийство верного слуги, он не попытался освободить меня из Азкабана. Дамблдор впервые не дал человеку второго шанса, и оказался прав. Я не Северус. Друзья отвернулись, я их не виню. Но ты поверила, что я предал лорда. Я должен быть наказан, но ведь не за убийство Люциуса Малфоя меня судили?! А за то, что защищал тебя. Сколько прошло времени я не представляю, но он все же пришел за мной, когда посчитал, что я достаточно настрадался. Министерство пало, власть была в его руках. Теперь он мог жаловать прощения провинившимся. Надо же, я удостоился этой привилегии среди первых. Тогда-то я и увидел тебя. Измученную, похожую на призрака, похожую на меня. Ты все это время сидела в соседней камере. Это ты кричала, решившаяся без дозволения лорда спасти меня. Все эти годы мы были рядом, но я не замечал тебя, твои мольбы. Ты пришла помочь мне, но сама оказалась в ловушке, а я каждый день вопил, как раненый зверь, о ненависти к тебе. И мы оба несли свое наказание. Мне не позволили подойти к тебе. Ты была обессилена и больна. Но твои разметавшиеся по полу волосы, были все такие же ярко рыжие, словно охраняемые черной магией. Я и не замечал, что жив лишь благодаря теплу, исходившему от твоей камеры, от твоих волос. Удивительно, как быстро человек возвращается к привычной жизни, вымывшись, надев хорошую одежду, не снятую с трупа и один раз пообедав с чистой тарелки, используя столовые приборы. Но заметил ли я эти перемены? Нет, я все еще чувствовал на себе покров отверженного и предателя. Тяжесть каменных стен Азкабана словно преследовала меня. Простишь ли ты меня? Я ведь забыл, почему ты, именно ты, первая продала свою душу лорду. Ты выменяла ее в Тайной Комнате в обмен на мою жизнь. Я жаждал нашей встречи, чтобы просить прощения. Джинни, милая Джинни, Джин. В Азкабане, ты каждый день оправдывалась не перед присяжными, отправившими тебя туда, а передо мной, глупцом, возненавидевшим тебя. Я думал, что знаю, что значит любить, но причинял тебе только боль… Мне сказали, темный лорд лично следил за твоим выздоровлением. Невиданная честь, но не для нас. Он должен нам гораздо больше. Его изощренное наказание было слишком тяжким, чтобы послушный раб оставался таким же. Хороший хозяин всегда знает, на каком ударе кнута лучше остановиться, но наш хозяин не знал. Нам, наконец, позволили увидеться. Ты сидишь рядом с Томом. Он держит твои руки в своих, понимающе смотря в твои уставшие голубые глаза. Я с трудом удержался от того, чтобы оторвать тебя о него. Вижу, как ты нервничаешь, к щекам приливает кровь, затмевая милые веснушки, но не от неуместной близости с Темным лордом, а от того, что я все еще не пришел. Переживаешь за меня. Я знаю, ты думаешь обо мне сейчас, чувствую это. Теперь я чувствую, теперь я люблю тебя по-настоящему. Жаль, что для того, чтобы я научился любить, тебе пришлось придти за мной в Ад. Том улыбается, он не заметил моего появления. Потому прикасается к твоему плечу, задевает пряди огненных волос. Тебе это не нравится. Понимаешь, это не отеческое участие. Решив наказать нас, он потерял твое и мое доверие. Я думал, что опозорен, попавшись министерству в руку, став предателем в глазах Волдеморта. Но это все устроил он сам. Хотел избавиться от меня, но ты пошла за мной. И Том, и Дамблдор - все они хотят лишь использовать нас, использовать тебя. Ты слишком сильная волшебница, слишком красивая. Возможно, я просто чересчур ревнив и уже схожу с ума… Неожиданно ты замечаешь меня, смотришь, не веря. Только не плачь, теперь я рядом, теперь все будет хорошо. Иду к тебе, едва поклонившись лорду. Ты не обращаешь внимания, но Том готов убить меня, его глаза пылают огнем. Нехотя отпуская ко мне, он прикасается к тебе, не случайно проводя рукой по твоему бедру, провоцируя меня. Джинни, Джинни, Джин! Ненавижу, когда они так смотрят на тебя! Похоже, я все же стану предателем, убью его, как и многих других. Но теперь я точно знаю, ты меня не оставишь, а я тебя.