И колется, и жжется

Сидевший на подоконнике Тсуна выглядел как ожившая картина, с оконной рамой вместо багета*, заключающей в себе гармоничную композицию. Подросток любовался перистыми облаками, расползающимися по небу. Из всех типов облаков этот был наименее любимым: слишком простой, грубый, и больше напоминали порезы, стягивающие кожу при заживлении. В такую погоду на небе искать было нечего. — У тебя здесь курят? — Тсуна спросил для формальности. Шамал ожидаемо не ответил, но этого не требовалось. Школьник знал, в каком ящичке пепельница подпирает стопку справок. В присутствии Тсуны Шамал часто вел себя нервно. Его раздражали частые визиты не по делу, праздные разговоры и якобы случайно брошенные фразы, ничего не значащие для других, но выбивающие воздух из мафиози. — А Реборн в курсе, что ты куришь? — Шамал первый не выдержал неоднозначной тишины. Тсунаеши по-особенному криво ухмыльнулся, заставив школьного доктора покрыться мурашками от воспоминаний. — Кто знает, — он выдохнул дым в сторону рваных облаков, будто ожидая, что это прибавит им объема. — Иногда мне кажется, он уже давно про все в курсе. Шамал сжал ручку, прекратив дышать. Он пытался понять, шутит ли парень или нет. Заметивший его обеспокоенность Тсуна опустил уголки губ, больше не выглядя готовым шутить. Тсунаеши был обычным неудачником: без девушки, амбиций, понимания, что делать в будущем и социальных навыков. Такие люди были серостью. Даже называть их «неудачниками» было бы неправильно — они были настолько посредственными, что на шкале градации степени успешности жизни они были бы нулем, начальной точкой отсчета. Ниже только социальное дно, полное настоящих неудачников. Шамал понял все о Тсуне с первого взгляда. Негласное правило, вытекающего из здравого смысла, гласило, что такие «обычные» люди в мафию не идут. А если попадают, то проходят через процесс, схожий с эволюционным: либо развиваются, ломают личность, либо умирают, не сумев подстроиться под среду. Тсуна мог скептически относиться к словам репетитора о том, что тот либо умрет, либо станет настоящим мафиози, но Трайдент знал, что тот прав. Итак, Тсуне не хватало перчинки. Чего-то, благодаря чему его можно было бы причислить к разряду «своих». Тсуна становился старше, взрослее, изучал труды Адама Смита и принципы ведения боевых операций, но за нарощенным панцирем все так же скрывалось пресное бесцветное мясо. По крайней мере, так Шамалу казалось. Знаменитый повеса мафиозного мира мог похвастаться тем, что присутствовал на всех этапах развития клубной жизни Намимори. С самого зарождения до ее расцвета: когда он только приехал в город, где главными мероприятиями были нудные толкучки в общественных центрах под тягучие песни, уместных для молитвенных танцев, а никак не вечеринок; и несколько лет спустя, когда не хватило бы и ночи, чтоб обойти все общеизвестные заведения, не говоря уже об андеграундных вечеринок. Ночи, может быть, и не хватило бы, но у Шмала была целая жизнь впереди. Среди всех гулянок он особенно интересовался закрытыми. Было в них что-то интригующее, что будоражило душу романтика. В квартирниках творились разные безумные вещи, все отбрасывали рациональность и человечность, словно на входе стоял вышибала, которому сказали не впускать никого с мозгами. Раньше Шмала возбуждала возможность встретить кого-то знакомого в этом калейдоскопе блуда и токсикомании, но случай убедил его, что желаний стоит бояться. «Случай» носил короткую юбку, обтягивающий топ и длинный парик. «Случай» приклеился к Шамалу с того момента, когда он перестал различать лица; только часть сознания, отвечающая за нахождение отличий в полах, не вышла из строя. Оседлав колени Шамала в хозяйской комнате, «Случай» рассмеялся. — Ты правда меня не узнал, Шамал? Услышав мальчишечий голос, мужчина мигом протрезвел, пытаясь скинуть говорившего. Но тот, успев оплести чужую шею руками, повалил их обоих на кровать. В объятиях наследника Вонголы, Шамал уткнулся в пуш-ап. Эта была долгая битва, итогом которой стал проигрыш пьяного киллера средних лет немного более трезвому школьнику. Тсуна явно наслаждался беспомощностью доктора, когда раз за разом опрокидывал того на спину, клал широкие ладони себе на бедра и живот, терся об чужой пах коленом. Шамал не планировал трахать парней, но стоит отметить, что начал он с большого улова. Стискивая до красных отметин тонкую талию, неприкрытую топиком, с силой насаживая стонущего подростка на свой член, Шамал смотрел на ухмылку парня, не осмеливаясь опустить взгляд, и думал. Думал, что у Реборна получилось придать пряности этому безвкусному блюду. Кончая, гастроном Шамал до крови закусывал щеку, отметая мысли о том, что это было не так плохо (это было хорошо). Не в силах смотреть на ошеломленное лицо подростка, он одним движением перевернул его на живот. Широко разведя ноги, он игнорировал доводы разума и снова наполнял комнату быстрыми шлепками, сминая в ладонях покрасневшие ягодицы парня. Мозги здесь оставляли за чертой порога. Оба глушили все мысли и чувства, оставив место только для одного — удовольствия. Шамал обрушался на тело Тсуны, пока того не перестали держать ноги, но и тогда он, придерживая его за дрожащую талия, продолжал механически вдалбливаться, кусая острые лопатки и тут же зацеловывая. Утром Шамал сбежал с больной головой, полной мыслей, которых он не хотел иметь. А на следующий день скучный мальчик Тсунаеши пришел в медпункт, спрашивая мазь для заживления порезов у бледнеющего доктора. Тсунаеши в последний раз выпустил облако дыма и захлопнул окно. Подходя к онемевшему Шамалу, он демонстративно затушил окурок о пустой лист бумаги, над которым тот медитировал с момента прихода школьника. — Знаешь, я не должен был начинать любить тебя, и я не буду.