Самое ужасное место во всех трёх мирах.

      Я поднимаюсь со стола. Шатаясь на месте, пьяно качая головой, похабно смеюсь в ответ на какую-то шутку. Я не знаю о чём она, всё сливается в голове в бессвязный поток звуков, который невозможно разобрать — в ушах пляшет смех, раздаются крики и стоны, звучат десятки голосов, но ни один из них не узнаю. Впрочем, я не могу даже различать слова, не то, что различать пьяные лица друзей. Просто хвастаюсь дрожащими руками за поверхность пошарпаного временем стола, не переставая хохотать, будто умолишённый. Стук деревянных кружек друг о друга, шипение танцующей в сосуде жидкости и чьё-то громкое глотание пенного — всё выводит из себя и дарит невыносимую боль в висках. И в тоже время вызывает неконтролируемый смех.       Я нависаю над столом, глубоко дышу, набирая последние силы, чтобы отшатнуться от него. Отталкиваясь ладонями от поверхности, едва не лечу спиной на пол, но врезаюсь в случайного прохожего, что с матом скидывает меня с себя. Я чувствую себя куклой неваляшкой, покачиваясь в разные стороны, но так и не падая, удивительным образом сохраняя равновесие.       Хаотичным шагом я бреду к выходу, врезаясь в пышногрудую даму, что мило улыбается мне, но спешит с подносом к особенно громкому столику. Тащу себя дальше, пока не оказываюсь у выхода, наваливаясь на несчастную дверь всем телом, едва не выбивая её из петель, но она не поддаётся. Я щупаю рукой наугад в надежде найти ручку. Это оказывается сложнее, чем кажется. Щекой вжимаюсь в дерево, спуская замыленный взгляд ниже, пока в глазах не начинают плясать чёрные круги. Кажется, будто я сейчас просто «съеду» по этой двери вниз и усну прямо на полу, как вдруг она распахивается и я влетаю в милую компанию, что с криком отшатывается от меня, но я вновь удерживают на ногах.       Делаю вдох, чувствуя, как лёгкие наполняются воздухом, наконец-то отдыхая от несколько часовой духоты и ярких запахов всевозможных духов, алкоголя, секса и пота. Это немного меня отрезвляет, по крайней мере, я прихожу в более-менее осознанное состояние, но тело всё ещё мне неподвластно. Пока не поздно, ухожу подальше от этого проклятого места, запрятанного в адской глуши. Спотыкаюсь, ещё больше чертыхаясь под нос и с особой злобой пиная попадавшиеся под ноги камни. Сегодня я перебрал, слишком забылся и, как придурок, чрезмерно увлёкся самобичеванием, чуть ли не утонув в низменной жалости к самому себе. Как же это похоже на сына сатаны… Ах, как достойно! Об этом наверняка будут слагать легенды, как о самом позорном случае в истории всей правящей династии.       Я сворачиваю на другую улицу, волочась между худшими местами Преисподней. Отовсюду слышатся крики: истошные, душераздирающие, ужасающие и вожделённые. Они звучат с каждого окна, в котором нет ни стекол, ни занавесок. Я слышу плач и всхлипы детей, женщин и мужчин; где-то доносится холодящий душу вой и низкое рычание бешеных животных.       На порогах сидят женщины болезненного вида, что, будто бы от холода, намертво вжались друг в друга, неотрывно смотря на меня стеклянными, невидящими глазами, лишь резкими движениями поворачивая головами, не теряя меня из виду. Не так далеко лежал молодой парнишка, в бесчисленном количестве осколков разбитой бутылки. Навстречу мне ковылял перекошенного вида бессмертный, трясясь и дёргаясь, будто в бреду что-то бормоча себе под нос и активно мотая головой. В окнах я видел как кто-то во всю танцует, вытворяя то, что никому и в голову не пришло. Некоторые же разносили свой дом в порыве неконтролируемой ярости или занимались сексом во всевозможных позах, не задумываясь о проходящих мимо прохожих.       Я всегда ненавидел эту часть Ада, но именно её я могу назвать своим настоящим домом. Сюда я бежал из замка, здесь прятался от отца, зная, что маленького мальчишку стража не будет искать в руинах дома, который ныне принадлежит безымянной шлюхе, заманивающей своей наготой прямо с порога, но которая не побоялась меня спасти десятки раз от побоев.       Здесь самое опасное место во всех трёх мирах, но именно оно было мне спасением.       Потрёпанная улица, разваленные здания без потолка и крыш, в которых живут такие же преданные жизнью бессмертные. Я иду дальше, замечая странный, инородный свет, маняще пляшущий вдали, точно сладкий мираж. Он влечёт меня, зовёт молящим шёпотом, невидимыми кандалами тянет на себя, заставляя приближаться всё ближе и ближе, пока весь остальной мир тонет во мраке. Внеземное светило остаётся на месте, не ослепляя, лишь непрерывно горят для меня впереди. Дорога плывёт под ногами, я чувствую, будто наступаю ногами в что-то мягкое, липкое и противное, похожее на болото, и с каждым шагом утопаю в нём всё сильнее и сильнее, но не могу остановится.       Белый силуэт обретает форму, превращается в очертание женщины с жемчужными крыльями в нежном, лёгком одеянии и молочной кожей. Слыша шаги за своей спиной она оборачивается, одаривая меня чистой, мягкой улыбкой, но в уголках её нежных губ копится горечь. Небесные глаза излучают тот самый свет, что несоизмеримой силой влёк меня к ней. В них пляшут океаны и кружатся в элегантном танце облака, заставляя меня задержать дыхание и сглотнуть, всматриваясь в их бесконечные глубины, будто последний раз. Лицо ангельши искажает благородная грусть и тоска, когда она видит переулок, утопающий в нищете, грязи и боли. Я жду осуждения или насмешки от такого создания, как она, привыкшего только танцевать на балах да спать на пуховых подушках. Вздрагиваю, встречая её ласковый и понимающий взгляд, что проносит по моему тела мелкие разряды тока, но в душе почему-то разливается неестественное тепло и жар.       Ангельша отходит, неспеша разворачиваясь ко мне открытой спиной с двумя безупречными крыльями, на которые всё больше и больше оседает адская пыль и копоть. Всё это место кажется слишком неподходящим, суровым и марчным для неё, а она — через-чур безупречной и праведной для него.       Босые ноги идут по стеклу и мелким, острым камням, что только и остались от разрушенной дороги, но её шаги парадоксально лёгки, женственны и неспешны, будто бы девушка парит в мягких облаках своего беззаботного края. Я же следую за ней, не отставая, словно околдованный, зачарованный божественным обликом, подобного которому никогда ещё не встречал. Мне хочется коснуться девичьей кожи, ощутить мягкость и тепло её тела, но я не смею рушить этот возвышенный образ, который сам себе возвёл в пьяном бреду.       От неё исходит блаженство и благодать, которое хочется вкушать и в котором хочется тонуть всю свою вечность, чтобы не видеть этого кошамара, что царит в мире, чтобы не просыпаться каждый раз в ужасе перед новым днём. Чтобы не бояться. Чтобы просто жить, только лишь вдыхая запах её волос — такой сладкий и сочный, словно состоящий из композиции самых лучших фруктов Эдема. Чтобы только и видеть эту ослепляющую любовью улыбку и тонуть в глубине её ангельских глаз.       Возможно, она мне мерещится. Может быть, я просто схожу с ума, но я не могу позволить, чтобы хоть кто-то посмел коснуться её, ударить или принудить, от чего следую за ней по пятам, пока она уводит меня подальше от худшего места во всех трёх мирах, возвращая к жизни и не позволяя поддаться искушению никогда больше не возвращаться домой.