The Soldier

у меня был меч — я рубил и шёл. у меня был путь — и я при́нял бой. я хотел бы лечь на зелёный шёлк, зарасти в траву под самим собой, но иду, опять оставляя след — и змеится а́спидом средь равнин подо мной тропа уже сотни лет, напитавшись красной моей крови́. у меня был шлем — я укрыл лицо. у меня был щит — я закрылся им. но куда страшнее любых рубцов, булавы, пращи мне со мной самим. у меня был гнев — я крушил и мял. у меня был долг — я платил сполна. я хотел бы не-, но сильней меня оказалась только моя война, и она вопит, повреждая слух, и она кричит, заглушая мир — на её цепи я мечтал уснуть в голубой ночи, что слегка шумит — молодой листвой, голосами птиц, затяжным дождём и грозой вдали. /я уже весь твой — целиком в горсти, хоть и был рождён белый свет залить/ я копил в себе перекисший яд, и хранил, надежду похоронив, а потом чуть слышная песнь твоя просочилась в бреши моей брони. ...и теперь я — большее, чем солдат — засыпаю в ласковой тишине. на веку я многое повидал, но отныне памяти не шуметь, я впервые чувствую, как внутри заживает множество рваных ран. благодарность тихо во мне искрит — за туманы серые по утрам, за тепло постели и свежий хлеб, за спокойный вечер, привычный труд. и как будто не о чем мне жалеть, и как будто жизнь превратил в игру добродушный маг, приказал: «води»; и уже не хочется мне на бой, и спокойно, даже когда один. /говорят, что это и есть любовь/ у меня был щит — он лежит в земле, у меня был меч — и его уж нет. а война молчит, ей осталось тлеть под негромкий смех, под иной сюжет. у меня был гнев, но теперь он стих. у меня был долг — я простил всё сам. яд ушёл вовне. я себя постиг, обретая дом свой на небесах.