***
Нужно иметь что-то общее, чтобы понимать друг друга, и чем-то отличаться, чтобы любить друг друга. Поль Жеральди
Надеть любимую футболку не удаётся: она не налезает на выпирающий живот, как не натягивай её, как не поворачивай, как не мни её края в пальцах. Вот ничего не выходит, пусть и очень хочется. Вещь не может по щелчку пальцев увеличиться на несколько размеров, как бы сильно её не любили. В зеркале «красуется» не худой молодой человек, а достаточно полный, с выпирающим животом. Тот не может быть худым, ведь срок не маленький — целых семь месяцев. Здесь невозможно ничего скрыть, даже если очень постараешься. Правда, прятать что-либо, на самом деле, не имеет смысла: обручальное кольцо на безымянном пальце есть, любящий супруг ждёт в гостиной, а ребёнок желанный. Но скользкая — как слизняк — неловкость никуда не девается. От чего-то собственное положение ощущается неловким. Возможно, это происходит из-за возникшей беспомощности, прогрессирующей с каждым месяцем. Сперва мучил токсикоз, потом пытали отёкшие ноги, а в конце концов тело растеряло способность нагибаться: мешал большой живот. Он привлекает к себе слишком много внимания. Кажется, люди сперва видят именно живот, а только потом лицо и остальное тело. От чего-то постоянно думается, что окружающие не способны серьёзно воспринимать беременного человека, словно живот лишал своего «владельца» способности думать. Или же подобные мысли нагоняет противная и скользкая паранойя. Больше всего на свете не хочется приносить кому-либо дискомфорта, тяготить близких своей беспомощностью и раздражать истериками и просьбами помочь. Семьи и друзья всегда готовы оказать услугу, не вопя и не возмущаясь. Но вписываться в ряды тех самых беременных, что тяготят своими бесконечными капризами близких, тоже нет никакого желания. Макс обречённо вздыхает, поджимает губы и думает — он опять заставляет всех себя ждать. Неловко и стыдно, но надеть что-то, кроме любимой футболки, не представляется хорошей идеей. Какой-то детский каприз истерит и говорит, что ни одна футболка не сможет заменить ту самую, что без неё не стоит никуда идти, что необходимо всё же натянуть маленькую вещь. Руки отказываются снимать маленькую вещь и зудят от понимания того, что скоро придётся мучиться с кроссовками. От мыслей о последнем делается совсем тоскливо. Конечно, придётся же просить помощи у мужа и вкушать собственную беспомощность в бытовых вопросах. Она не отпускает и раз за разом возвращает к факту собственной слабости. Она достигла апогея во время беременности. Именно тогда Макс почувствовал себя самым беззащитным и беспомощным существом на всей планете. Ощущение было противное, склизкое и всепоглощающее. — Макс, ты чего так долго? Что-то случилось? — В спальню осторожно заглядывает обеспокоенный Боря. Его тело по-прежнему достаточно тощее, от чего Максу неловко: он по-своему мнению толстая нелепая корова, на которую даже смотреть тошно. Вот, Боря не давал и не даёт поводов для таких загонов, а они есть. Каждая мысль о весе вгоняет в панику и отчаяние, граничащее с усталостью. — Всё хорошо, просто одеться не получается, — нервно улыбается Макс, искренне стараясь не выть. Футболка всё не налезает и продолжает открывать живот. Тот постоянно хочется прятать, даже от Бори. Последний никак, ровным счётом, не реагирует на изменения, происходящие с организмом Макса. Того постоянно расспрашивают о состоянии, но не тычут лицом в стрелку часов, показывающую слишком много. А спокойствие и принятие себя не приходит и продолжает убегать. — Так она же маленькая тебе… — Боря рассеянно хлопает глазами, открывает шкаф и принимается там рыться. И не объяснишь же ему, что дело в наборе веса, в беспомощности, лени и шалящих гормонах, а не в размере одежды? Тут по-хорошему необходимо просто сесть и громко отчаянно прореветься, чтобы выплеснуть скопившиеся переживания и отбросить комплексы прочь. — Возьми лучше эту и пошли, а то скоро стемнеет, и мы не погуляем, — Боря вручает супругу широкую футболку. Максу хочется смять её и швырнуть в Борю, потому что он не смог при помощи телепатии догадаться, как сейчас ему, Максу, плохо. Дело не в тошноте, не в отекающих ногах, не в постоянных болезненных пинках Матвея (имя пока нерождённого сына). Просто гормоны решили — ничего хорошего в этом вечере нет, нужно сорваться на мужа и разреветься, закрывшись в ванной. — Макс, что с тобой? — Боря аж бледнеет, когда видит, как его мужа колошматит. — Тебе плохо? Схватки начались? Нужно вызывать врача? Скорую? Это не слишком рано? Матвей снова торопится? Поток вопросов раздражает, пусть он и вызван искренним беспокойством. Оно бесит и напоминает Максу то, что он уже давно не «тот». Он больше не рвётся на митинги, не лезет к чёрту на рожон, не выворачивается в бараний рог ради смешных фотографий. Теперь Макс тихо сидит в сторонке, жмётся к мужу и спит. Лениво и неинтересно, а ещё слишком правильно. Не хочется становиться одним из тех, кто благодаря ребёнку остепенился и забил на все свои убеждения. Они по-прежнему были близки Максу, он всё ещё готов драться за них, но подвергать большому риску Матвея нельзя. Он банально не заслужил страданий из-за длинного языка папы. — Ничего не нужно… Я просто… просто не хочу никуда идти… Иди без меня, — откровенно мямлит Макс. Обычно он говорит громко и уверенно, но с проявлением первых признаков беременности многое поменялось. Теперь Максу кажется, будто его громкий голос может привлечь внимание несчастья. Глупо? Определённо глупо, подобным обычно пугают маленьких детей, чтобы они не шумели. Однако Максу давно не пять, а он боится, стыдится и не знает, как можно успокоить. — Тебе точно не плохо? Может, всё же поедем в больницу? — Боря не унимается и сжимает в руках телефон, готовясь с минуты на минуту набрать номер больницы, точнее, знакомых оттуда. — Всё хорошо, но нет… — Макс не знает, как объяснить то, что он чувствует, как культурно объяснить эмоции. Этому никто и нигде не учит. Все почему-то говорят, будто беременность является лёгким и беззаботным временем. Ни черта подобного! Ни черта! Все семь месяцев Макс на нервах, потому что, оказывается, каждое неверное движение способно травмировать ребёнка, спровоцировать выкидыш или ещё чего похуже. Всё это выяснилось лишь тогда, когда тест показал две полоски. — Что происходит? — Боря теряется, но быстро берёт себя в руки и укладывает ладонь на щеку мужа. Его прикосновения ласковые и тёплые. Они немного успокаивают, а вот противный голосок самоненависти принимается бушевать с новой силой. Он шепчет скрипучим голосом: «Вот ты набрал вес, стал слабым, и Боре скоро станет скучно. Вот разве такому красивому и худому нужна рядом рыжая ноющая корова? М? Нет конечно! Молчи в тряпочку и ищи, как сбросить вес!» — Ничего серьёзного, — отмахивается Макс, криво улыбается и опускает глаза, стараясь не плакать. Слёзы непонятно от чего рвутся наружу. Ничего грустного не происходит, а реветь хочется. Никто о подобном Макса не предупреждал, а открытие ни капли не радует. Теперь стало понятно, почему в фильмах и сериалах все беременные постоянно плачут и истерят. В этом положении невозможно держаться нормально. О каком отдыхе может идти речь? Тут лишь обычная нервотрёпка. — Для меня всё, что связано с тобой серьёзно, — твёрдо заявляет Боря и укладывает вторую ладонь на щеку супруга. Тот поджимает дрожащие губы. Все страхи мешаются, образуя огромный ком ненависти к себе. Самое обидное то, что даже близкий друг Лёва не предупреждал о подобном. Он в целом как-то неохотно рассказывал о своих беременностях, постоянно соскакивал с темы и более живо говорил о детях. Тогда подобное казалось странным, но сейчас Макс понимает, насколько стыдно повязать всех в самые немощные девять месяцев своей жизни. Да даже после рождения Матвея проблемы не исчезнут. Лишние килограммы не покинут тело вместе с ребёнком, тут придётся сидеть на жёстких диетах и постоянно заниматься спортом. Понятно, почему Лёва, который в своё время напоминал шарик даже спустя десять лет продолжает ограничивать себя. — Мне просто не нравится то, что со мной происходит, — признаётся Макс, решив, что нет смысла скрывать что-либо от мужа. — Это из-за ребёнка? — Боязливо спрашивает тот. — Нет-нет, Матвей тут не причём… Просто мне не нравится, как я выгляжу на твоём фоне, — тяжело вздыхает Макс. — А как… как ты выглядишь со мной? — Расстроенно тихо шепчет Боря, вжимая голову в плечи. — Как корова… Жалко, — непонятным чудом выдавливает из себя Макс и закрывает глаза, не желая реветь. Чувствуется лёгкий поцелуй в лоб. Боря выдыхает, гладит супруга по щекам и шепчет, что тот не жалкий и не корова. — Ты по-прежнему Макс Лакмус, а не корова какая-то, — Боря улыбается. — Ты прекрасно выглядишь на моём фоне, и я хочу, чтобы это увидели все. Пошли уже на улицу. И Макс соглашается, а паранойя и страхи уходят на десятый план.***