Тот, кто ближе

Шерлок думал о Джоне и ему это нравилось. Он думал о нем уже два месяца. Постоянно. Все время. И самое замечательное было в том, что Джон этого не замечал. Совсем. Абсолютно. Совершенно точно. Шерлок прочитал этого человека в первый же день их знакомства. Вернее, в первую же ночь… Как бы двусмысленно это ни прозвучало. Бывший вояка. Обожженный, но не обугленный. Покалеченный, но не изуродованный. Прямой, но не глупый… Врач, но не практикует. Никто не будет держать хирурга с дрожащей рукой… А он точно хирург, вон какие скупые и точные жесты… Травма… Ага! Оружие в руках - и тремор прошел… Нервный срыв… Интересно, на что он живет?.. Без сомнения, много повидал, и пострашнее, чем Шерлок на кухне… Хотя Шерлока на кухне по-настоящему он еще не видел… Не стесняется, халат сполз, плечо голое… колени… Да уж, прочитал… Идиот. Чертово самомнение. Сейчас он был готов повыдергать у себя половину волос, лишь бы это помогло вправить мозги. Шерлок, ты всего лишь заглянул под обложку… … Манипулировать Джоном было легко и интересно. Особенно в отсутствие подходящего занятия для гениального ума. Джон велся практически на любую провокацию. Искренне, как ребенок. И Шерлок этим пользовался. Почти все время. Взрослый человек, ветеран, несся через весь город, чтобы набрать для Шерлока сообщение на телефоне. Мирился с оккупацией его вещей, с жутким оскалом черепа на каминной полке, бесконечной сменой настроения, философски принимая все язвительные эпитеты, которыми Шерлок его осыпал. Все эти, нелепые на первый взгляд, просьбы, которые капитан выполнял безотказно, хотя и с переменным энтузиазмом. Почему? Обижался Джон редко, обходясь по большей части неопределенным пожатием плеч: нет?.. ладно, почему его это должно волновать?.. И возвращался к своим повседневным делам. Но если капитан обижался, то он ОБИЖАЛСЯ. Он становился жестким и глухим. Глаза пугающе темнели, рот ломался в нервной усмешке, превращая мягкие, улыбчивые губы в ядовитую гнутую проволоку. Если он не запирался у себя в комнате, а усаживался в любимом кресле с нечитаемой газетой, на его напряженных плечах можно было колоть орехи, а пальцы на босых, замерзших, позабывших про тапки, ногах раздраженно выстукивали рваную дробь. Уговаривать его или переубеждать было бессмысленной тратой времени. Так проходило два дня. А потом Шерлок извинялся. Да, упертый засранец, гениальный фрик Шерлок Холмс извинялся перед идиотом и посредственностью Джоном Уотсоном. Вот только Шерлок не считал Джона ни идиотом, ни посредственностью. Прямой в суждениях, он легко открывался новым знаниям и откровенно радовался, когда самостоятельно, с невесомой подачи детектива, приходил к правильным выводам в той или иной ситуации. Джон не стеснялся спрашивать, когда чего-то не понимал, а когда получал объяснение, искренне удивлялся, как мог этого не заметить. Превосходство чужого интеллекта его не угнетало, а скорее придавало азарта в стремлении хоть на дюйм к нему приблизиться. Или хотя бы понять… Джон был первым, кто принимал его таким, как есть, кто ХОТЕЛ его понять. Не использовать, а понять. Шерлок оценил… Он сначала привык, а потом и полюбил рассматривать соседа в те минуты, когда он его не видел или не замечал. … Джон читает газету… Не читает, просто сидит и думает о чем-то неприятном… глаза давно не двигаются по строчкам, зубы снова прикусили нижнюю губу… … Джон ищет свой телефон… Вчера он отдал его Шерлоку, а потом искал для него же по всему дому книгу по криптографии и забыл… … Джон был в супермаркете и теперь пытается пристроить пакеты на захламленном столе так, чтобы не потревожить неустойчивое равновесие лабораторных чашек с какими-то останками, не будучи уверенным, является их содержимое очередным экспериментом или просто мусором… ведь Шерлоку это может быть важно… … Джон цепляется окоченевшими пальцами за его рукав, запыхавшись, но, не отставая, забыв про ногу, плечо, дождь… выстрелы, толкает Шерлока в проулок… … Джон смеется, заразительно, искренне, растирая пальцами выступившие слезы, узнав, что простыня… добро пожаловать в Лондон… … Джон мерзнет в кустах возле заброшенной фабрики в ожидании очередного курьера, ведь Шерлок был уверен, что через пять минут… два часа назад… … Джон, почти наступив ему на ноги, смотрит восхищенными глазами… синими… … Джон вышел из душа, чистый, домашний, благоухающий запахом свежескошенной травы и мяты… заметил, черт… улыбается… … Джон спит в кресле после очередного дежурства и очередного забега за детективом… хочется коснуться пальцами его усталого лица… … Джон… … Шерлок был нормальным. В том смысле, что он родился нормальным ребенком. Конечно же, одаренным. Конечно же, окруженным семьей, которая эту одаренность взрастила и культивировала – сначала отец, а затем, не менее успешно, и старший брат. Майкрофт в юности вообще использовал Шерлока, как тренажер для апробации той или иной модели поведения среднестатистического индивидуума. Вот только с экспериментальным образцом ему не повезло – брат оказался значительнее, на порядок интеллектуально выше любого испытуемого в зоне досягаемости, и от этого результаты экспериментов были, мягко говоря, не достоверны. На любой раздражитель он реагировал лишь раз, занося его в какой-то свой классификатор, и в будущем не допускал не только его, но все его вероятностные версии. Детская непосредственность в первое время толкала Шерлока делиться радостью от своих достижений с окружающими, но исключительность, которую он при этом неосознанно проявлял, оттолкнула от него сверстников, заменив истинное к нему любопытство злой досадой и раздражением. И все же случилось так, что в кровопролитной войне Шерлока с окружающей действительностью победил Шерлок. Действительность, посопротивлявшись еще для вида, отплевываясь грязными ярлыками и прозвищами, время от времени подкидывая на жизненный путь чемпиона не самых доброжелательных соседей, все же была вынуждена прогнуться, признавая его превосходство и утешиться тем, что он такой, возможно, на свете один-единственный. О существовании Холмса-старшего действительность старалась себе не напоминать для своей же собственной безопасности. К этому времени, все без исключения окружающие считали, что сфера чувственных и эмоциональных отношений была «терра инкогнита» для детектива. Он, правда, и сам активно поддерживал это всеобщее заблуждение. Так было проще и удобнее. Человек, полагающийся на незнание Вами известного ему языка, может многое выболтать, рассчитывая на Вашу неосведомленность. То же и с чувствами. Все было ясно, как на ладони. Как сказал тот горе-таксист? «Почему бы им просто не подумать?» Он был, и правда, очень неплох… Почему бы просто не подумать до того, как удивляться, что Шерлок так легко разбирается в семейно-интимных проблемах жертвы или эротических мотивах серийного маньяка? КАК человек может рассуждать о сексе, не имея о нем понятия? Это же очевидно… Но… Люди думают то, что ХОТЯТ думать, о чем им думать приятно, лелея свою исключительность… Шерлок Холмс ничего не знает о Солнечной Системе! Шерлок Холмс ничего не знает об отношениях между полами! Чушь… То, что он не говорит об этом на каждом шагу… Разве человек, умеющий стрелять, палит из своего оружия по первому встречному? Или может быть, дома, на досуге… Хотя, если Вы – Шерлок, то вполне может быть… Да… Так о чем он… Джон. Точно. Между ними уже был чокнутый таксист, которого Джон убил, не моргнув глазом, добавив ярких красок к портрету, что Шерлок рисовал в своих Чертогах. Была лаборатория Баскервиля. Шерлок заметил, как легко и с каким наслаждением Джон воспользовался воинским званием, «отомстив» армии за что-то свое. Видел, как болезненно проглотил фразу «у меня нет друзей…». И как спокойно выстрелил в собаку… Были китайцы со своими контрабандными сокровищами, едва не стоившие им обоим жизни… Было… были… была… Шаг за шагом, день за днем, все ближе, все нужнее, все дороже… Но один или два дня в неделю Джон исчезал, как чертова Золушка на чертовой тыкве. Пару раз Шерлок даже собирался за ним проследить. Или хотя бы спросить. Но сама эта мысль каждый раз неизменно вызывала в нем приступ стыда. В нем! Привыкшем беспардонно вторгаться в любую интересующую его подробность чужого бытия. Личная жизнь Джона Уотсона почему-то оставалась для него табу. Наверное, потому, что Шерлок ждал, что когда-нибудь его сочтут ДОСТОЙНЫМ того, чтобы рассказать обо всем лично и добровольно. И ему очень хотелось стать достойным именно для Джона… … Когда Джон в очередной раз отбыл на свою «работу», Шерлок проводил его взглядом из окна, закончил классификацию двенадцати образцов грязи с подошв очередной жертвы и заметил что время далеко за полночь, а сосед все еще не вернулся. Спать не хотелось, для скрипки настроение еще не дозрело. Он сел в кресло и погрузился в раздумья. Пора было поговорить как мужчина с мужчиной. Для начала с самим собой.