Тот, кто ближе

Проснувшись во второй за это утро раз, Шерлок сделал для себя два новых открытия. Тело не может отболеть впрок. Это первое. Лечить головную боль можно не только таблетками. Это второе. От первого эмпирического опыта было страшно открывать глаза. Голова казалась распухшей, разбитой вдребезги и кое-как собранной из осколков слепым пьяницей. С соответствующим последствиями. Болела вся левая сторона. Шерлок каким-то остатком мозга припомнил, что Джон был левшой, но ударил все же правой рукой. Представлять, насколько отличается его удар левой, не захотелось даже гипотетически. Почему-то хотелось плакать. Он понял, если сейчас же не откроет глаза, уже не сможет удержать позорно просящейся наружу капли из-под ресниц. Но за секунду до этого что-то мокрое и очень холодное накрыло левую скулу. Обжигающий лед на миг усилил ощущения, Шерлок зашипел, но тут же умолк, почувствовав, как мокрая ткань вытягивает боль, принося облечение. Он, наконец, отважился и посмотрел. И сделал второе открытие. Прямо напротив него, в каких-то десяти дюймах, располагались откровенно-синие, нежно-соболезнующие глаза драчливого доктора Джона Уотсона. На Шерлока так не смотрел еще никто. Никогда. Джон прижимал к его лицу завернутый в полотенце лед, но Шерлок уже был абсолютно уверен, что благодарить за быстрое исцеление надо было не его, этот потрясающий взгляд. Глазами Джона Уотсона можно было лечить не только синяки и головную боль. Им сейчас было под силу остановить эпидемию бубонной чумы и коровьего бешенства. Будь Шерлок более меркантильным (или менее адекватным) на данный момент, он предложил бы Уотсону их запатентовать на коммерческой основе, как новый медицинский препарат… Какое-то время почти бывший детектив просто наслаждался подаренной возможностью на законных основаниях созерцать эту чудную перспективу, но губы Джона… какие же у него губы… да, о чем он… Точно, губы Джона начали шевелиться, пытаясь до него что-то донести, но Шерлок не слышал ни звука. Возможно оттого, что на правом ухе он лежал, а левое закрывало полотенце… Джон помахал у него перед носом растопыренной пятерней и что-то снова спросил, слегка сдвигая тряпку. - …пальцев? Шерлок озадаченно нахмурился. Джон покачал головой и убрал лед. Щеке стало тепло и опять больно. - Сколько пальцев? – терпеливо повторил он вопрос, сжимая кулак, и оставив торчащими три пальца. - Три, - уверенно ответил Холмс и попытался подняться. Скользкий комок в желудке кувыркнулся, отрастил себе руки и пополз, цепляясь за гортань, к выходу. Со стоном детектив плюхнулся обратно. Крепкие, сильные (о, он это уже проверил) руки развернули его на спину и положили мокрое полотенце на лоб, прикрывая глаза. Облегчение вернулось. Шерлок благодарно выдохнул. - Извини… - виновато прозвучало откуда-то из прохладной темноты. – Я должен был сдержаться… - Ничего, Джон, - едва сдерживая рвущееся наружу торжествующее самодовольство, ответил Холмс тоном умирающего. – Я был бестактен… Это не мое дело… - Точно, не твое, - уже тверже донеслось извне. – Я, как врач… - Вот именно, врач, - повысил голос детектив, чувствуя, как чувство вины начинает неуловимо смещаться от Джона к нему. Это надо было немедленно остановить. – Доктор не должен бить людей. Это негуманно… - Я был на войне, Шерлок, я убивал людей! - снова начал оправдываться Джон к радости детектива. - Ты был ДОКТОРОМ! – старался упрочить позиции тот, поднимаясь и стаскивая с лица уже нагревшуюся и поднадоевшую тряпку. Ага, голова уже не кружилась, комок в желудке, видимо, растерял все руки и провалился внутрь. - Бывали и плохие дни! - вышел из себя Джон… С минуту они разъяренно таращились друг на друга, а потом начали смеяться… … Они не набросились друг на друга, как можно было ожидать. Они просто сидели на залитой солнцем кухне, пили чай и задавали вопросы. - Кто твои «пациенты»? - Без имен. Пулевые, переломы, порезы… Почему ты не живешь с братом? - Он манипулятор. Всегда хочет всем управлять… Кто тебе платит? - Не знаю, по почте приходят чеки от трастового фонда… Почему ты работаешь бесплатно? В смысле, не откроешь агентство? - Скука! У Лестрейда намного интереснее… Да и Майкрофта позлить можно… Он тебе предлагал за мной шпионить? - В первый же день, когда ты въехал… Что за условие он тебе поставил? - Если ты продержишься со мной месяц, я остаюсь… Он предлагал тебе деньги? - Нет, он обещал меня посадить, если я буду плохо на тебя влиять… А я плохо влияю? - Если бы Майки узнал насколько, ты бы уже сидел… Так что, лучше ему не говорить… Для нас обоих… Почему ты ни разу не предложил мне прокатиться на твоем мотоцикле? - А… А откуда ты про него знаешь?.. - Эй! Сейчас моя очередь! Так почему? - Не знаю… Ты как-то не очень подходишь… для байка… А ты бы поехал? - Разумеется. Не то, чтобы постоянно, но мог бы и предложить… Они замолчали. Джон мысленно согласился. Да, он мог бы предложить… А Шерлок мог и согласиться. И они рассекали бы встречный ветер вдвоем. Под ними так сумасшедше бесновался бы его стальной зверь. И к его спине тесно прижималось бы это гибкое, упрямое тело… И эти длинные руки обнимали бы его вокруг талии… Идиот. Мог бы и раньше подумать… - Шерлок, - тихо откашлялся он, глядя в стол, - ты ведь не собираешься меня сдавать. Он не спросил. Он утверждал. Потому, что был уверен. - Нет, – просто ответил тот. - Почему? – это как раз был вопрос. Но не о том, о чем он прозвучал. Джон был уверен, что Шерлок это поймет. Потому, что напрямую спросить он не мог. И Шерлок понял. Сегодняшний, узнавший, как болит укус в сердце и удар в челюсть, он знал, о ЧЕМ его спрашивает Джон. - Потому, что ты мне не безразличен, - так же просто и честно ответил он, встретившись глазами со своим «уже-не-просто-соседом». – Я не хочу, чтобы ты уходил. Ни по вечерам, ни вообще. Вот это и было сказано. Без признаний в любви, без объятий, без пылких слов. … Объятия, наверно, все-таки были. Иначе, как объяснить то, что они как-то вместе и сразу оказались в более просторной спальне, принадлежавшей Шерлоку. И понять, где они растеряли половину одежды… Но Джон запомнил только как мир качнулся на таких близких, таких мягких губах, приоткрылся ему навстречу, поманил своей неизведанной глубиной, лишая воли отказаться от неизбежного, неминуемого прикосновения. Не отрывая от них немигающих глаз, он вдохнул запах, отмечая необычный изгиб верхней, словно рассеченной молнией, и трогательную припухлость нижней… Стараясь не замечать вздрогнувших ресниц, он накрыл поцелуем это терпеливое ожидание. Забрав себе тихий судорожный выдох, пробуя губы на вкус, он потянулся к ним своими, продолжая продвигаться вперед. Мягко, но настойчиво провел языком по кромке зубов, столкнулся за этой преградой с таким же горячим влажным исследователем. Они переплелись, отвоевывая друг у друга пространство и заставляя давиться первыми смущенными стонами. Видимо, именно тогда кто-то из них не удержался и перешел к тем самым объятиям… Их обнаженность соперничала своей неловкой незавершенностью, когда выяснилось, что на Джоне остались только пижамные штаны, а на Шерлоке еще и уже частично задранная футболка. Восстанавливая баланс, Джон стянул досадную помеху и отбросил ее за спину, одновременно легонько подталкивая своего ведомого в направлении постели. Он не опрокинул его, как возможно предполагал Шерлок, а бережно уложил на спину, нависнув сверху на вытянутых руках и заглядывая, наконец, в эти невероятные голубые льдинки, что плавились и таяли сейчас, переполняясь негой и желанием. - Ты уверен? – очень тихо спросил Джон, поймав во взгляде острую, как крупица перца, неуверенность и волнение. И понял, что это. Шерлок боялся заблудиться в новых чувствах, потерять себя на неизвестной территории… Он готовился отдаваться и делиться собой, не зная, что может получить в ответ… «Не бойся, мой хороший», - беззвучно пообещал Джон. - «Я обязательно приведу тебя обратно, пусть даже наши хлебные крошки склюют злые птицы… Я поделюсь… Меня хватит на нас двоих… Сегодняшний день для тебя…» - Дааа… - выдохнули потрясающие губы ему в ответ. Судьбу футболки, улетая в неизвестность, разделили две пары домашних брюк и белье. Последней преградой между душами осталась лишь кожа, да повисшее в воздухе звенящее возбуждение. Восхитительное, забывшее про загар тело, вытянувшись на льняных простынях, сравнялось с млечным путем россыпью милых веснушек. Их торопливый бег было невозможно не проследить губами от уха вдоль бесконечной напряженной шеи, прихватывая нервно забившуюся венку, получив в благодарность мучительно-сладкий стон. Необходимость в руках достигла пика и заставила, наконец, оседлать прохладные бедра. Пальцы прошлись неторопливым маршем по сильным, развитым плечам, по округло-выпуклым грудным мышцам… И как все это великолепие до сих пор удавалось скрывать под этими тесными дизайнерскими тряпками? Стоило бы подать иск на Дольче&Габбана за домогательства их рубашек до его, ЕГО мужчины… Накрыв ладонями аккуратные коричневые соски, Джон с удовлетворением отметил, как спектр радужек в неповторимом разрезе глаз поплыл в сторону ультрамарина. Шерлок подавился всхлипом, не успевая сглатывать, и запрокинул голову… Не имея должного опыта, его руки бестолково метались от джоновых коленей, попеременно возвращаясь к истязанию постельного белья. Направить их очень хотелось, но спешить Джон не собирался. Сегодня он хотел сделать все медленно, позволяя распробовать себя, свое тело и его, Шерлока, желания. Потом, а Джон надеялся, что у них будет это «потом», Шерлок проведет и свои подробные, полные и даже, возможно, запредельные эксперименты в этом направлении. И Джон, возможно, еще узнает о себе много нового… А сейчас он вел в этот сладкий, трепетный, интимный мир нового адепта, своего трогательного протеже, давая ему почувствовать, попробовать, пережить то, за что стоило любить эту несправедливую, неудобную, а подчас, страшную жизнь… Прикусывая одну темную бусину, оттянув ее зубами, он тут же поцеловал место укуса, слегка втянув кожу губами. Повторил на втором соске. Ледяные пальцы метнулись к его шее и вцепились в загривок, запуская в позвоночник рой маленьких ос. Джон шумно вдохнул сквозь сжавшиеся губы. Легким прикосновением поцеловав ложбинку меж ключиц, он заглянул в заалевшее лицо. - Как ты хочешь? – горячий шепот он выпускал как струйку опиумного дыма, и от его слов у Шерлока действительно поплыло в голове. Так откровенно… Так прямо… Так правильно… - Во мне или в тебе? Джон был готов к обоим вариантам развития событий и был сейчас рад любому. Но он дал выбрать ЕМУ… Даже если наградой за это будет всего лишь один этот потрясенный взгляд. - Во мне… - сказали губы, вмиг пересохшие от своей дерзости. - Тогда доверься… - кивнул Джон, соскользнув ниже, выцеловывая горячую жестоко-нежную дорожку к паху. Он согнул послушные стройные ноги в коленях, поочередно поцеловав их возмутительную идеальность. И бережно, как мягкий хрусталь, развел в стороны. И снова стон. И снова трепет тела. Божественно… Плоть, нашедшая приют посредине гнездышка из медных завитков, шелковистым коконом толкнулась в подставленную ладонь, словно ждала этого уже давно, день, год, жизнь… И ладонь не посмела ей отказать в этой милости. Объятия были нежными, трогательными, почти целомудренными. Потом, когда придет время силы и грубости, они повторят это снова и снова, но сейчас – время нежной ласки и теплых пальцев. Ладонь тихо сомкнулась, как на живом дышащем существе, прошла по его внезапно и необратимо налившемуся мощью телу, достигнув яркого атласа головки, остановилась, предоставив губам право «первой ночи». Те тут же им воспользовались, целуя горячую макушку, слизывая и растирая по ней тягучую терпкую каплю. Тело под ним подбросило и выгнуло. Губы торопливо подули, позволяя снизить градус возбуждения, не давая всему закончиться слишком быстро. Сегодня ведь время для нас потерпит. Помнишь?.. С разочарованным, скорбным стоном, лопатки вновь припечатали матрас. Рука на члене неторопливо двинулась вниз, к основанию, но не остановилась, а, распрямившись, нырнула в промежность, огладив потяжелевшую мошонку и на миг прижимая знаменитую «точку на сто миллионов». Ягодицы мгновенно отреагировали, поджавшись, а член едва не сделал девяностоградусную стойку. Губы ловко поймали «младшего Шерлока» и пригладили его языком. Тело «поплыло», размягчаясь, как воск. Джон подставил здоровое плечо, пристраивая на нем согнутую ногу, не отказав себе в удовольствии поцеловать щиколотку. Заметив, каким рваным и глубоким становится дыхание, Джон, потянувшись к ногам, нащупал там приготовленный (кто и когда успел?) флакон лубриканта, щелкнул крышкой и выдавил на ладонь. Вишня… Ну, конечно же, его вишня… Этот умник, разумеется, про него все знает… Что ж, прорезалась неуместная смешливо-язвительная мысль, сейчас он за это поплатится… Растирая гель пальцами и, глядя, КАК на это смотрит Шерлок, Джон вполне мог кончить и так, практически не делая больше ничего. Жадный, воспаленный, дикий взгляд, почти изнасиловавший своего уже любовника… Дождавшись, пока Шерлок перестанет дышать совсем, Джон обвел, наконец, указательным пальцем сжатый анус. Бедра ожидаемо стартовали вверх. Сильная ладонь надавила на пах, возвращая беглеца назад. Палец ускорил бег по сжимающейся спирали, дразня и готовя к вторжению. Одно неуловимое нажатие – и бинго! Мы уже там! Одна фаланга мягко скользнула внутрь. Шерлок не вскрикнул – от недостатка кислорода он захрипел и тихонько заскулил. - Дыши, - зашептал ему Джон, дотянувшись до груди и поглаживая разгоряченную кожу. – Дыши глубже, мой хороший… Вот так… Еще… Дыхание выровнялось, тело чуть расслабилось, и палец скользнул до конца, замирая в тесной обжигающей глубине. Дышащий Шерлок наконец вскрикнул. Боль? Да… Наверное, но не только… Новое, или забытое… остро, болезненно-приятное… - Потерпи, - губы часто целуют напрягшийся живот, трогательный пупок, подрагивающий в пальцах член. – чуть-чуть, сейчас пройдет, дыши, пожалуйста, дыши… расслабься… Просит, уговаривает, утешает… От этого ласкового шепота хочется заплакать или притянуть к себе быстро и резко, чтоб сразу, чтоб до конца, чтоб боль и крики… И Шерлок толкается навстречу сам… Джон кивнул, скорее себе, чем ему, добавив второй палец, а потом и третий… Несколько минут он мучил ими тесный, упругий вход, сгибая и поворачивая их внутри, изредка чуть задевая маленький бугорок. И все тонуло в белых искрах… И ЕГО имя наполняло воздух… И он больше не мог ждать… Снова щелкает крышка флакона, снова смазка, но на этот раз на свой, истекающий предэякулятом член… Шерлок недовольно возится под ним после того, как он убрал пальцы… Сердится, что так долго… Глупыш… Мальчик… Потерпи, подожди меня, мой родной… Коснувшаяся покрасневшего колечка мышц головка вызвала невольный спазм, но Джон уже толкнулся, надавил и удержал руками осмелившееся на побег тело на месте. Войдя лишь на длину головки, он с замиранием слушал, как шипит и всхлипывает ставший незнакомым голос, как мелко дрожит тело, пытаясь подстроиться под заполняющую, распирающую плоть. А он может только гладить, целовать, шептать нежности, чтобы хоть как-то помочь, отвлечь… Шипение сменилось утробным урчанием, и Джон медленно продвинулся еще на пару дюймов. Все повторилось. Больно… Слишком больно… Джон уже почти жалел… Джон был почти виновен… Но Шерлок не был бы собой, если не доводил все до конца. И не важно, чего это ему стоило… Он платил свою цену… И никогда не жалел… Где-то там, за болью, за нерешительностью, за чувством вины, его ждал человек, подошедший к нему ближе всех, поверивший и доверившийся… Готовый прямо сейчас отступить, лишь бы не принести ему еще больше страданий, моральных, физических, не важно… Он ждет и будет ждать, сколько Шерлоку потребуется, ничего не прося… И тогда Шерлок идет вперед сам. Джону пришлось подхватить его под ягодицы, чтобы не дать сорваться, и понял, что вошел на всю глубину. Теперь закричать пришлось ему. От ослепительного удовольствия в жаркой тесноте, пульсирующей с каждым ударом крови. Он выждал пару секунд и двинулся на пробу. Вцепившиеся ему в бедра длинные сильные пальцы поощрили начинание. Приноровившись к углу входа, он начал свои «танцы». Вперед-назад, восьмерка бедрами, задел простату, послушал низкие стоны, задохнулся сам… И снова, вперед-назад, восьмерка… От чего больше сносило крышу, от того ли, что член, зажатый в плотном объятии, почти довела до оргазма уверенная рука в прошлом военного, а сейчас просто друга, просто соседа, просто любовника, то ли от того, что этот просто сосед, просто друг, просто любовник трахал его до взрывающихся звезд, детектив выяснять не хотел и не мог. Поскольку звезды уже взорвались, черти съехали, а радуги зацвели маргаритками. Он кончил так бурно, залив спермой и себя, и руки, и живот Джона, что едва не вывихнул себе тазовые кости и не потянул позвонки. Джон мужественно продержался еще шесть секунд и отправился вслед за ним собирать с той же радуги осколки звезды, почему-то оказавшейся серо-голубого цвета с оттенком ультрамарина… Они встретились на середине: своего пути, своей жизни, своего мира, своих страхов. Вместе сгорели, испарились и переплавились во что-то новое, пока что не имеющее названия…