Яблочный пирог

Ночное звездное небо сменялось утренним солнцем. Первый яблочный пирог, который Чарли нещадно сожгла, когда ей было шесть, навсегда остался в моем воспоминании. Сочетание горелых яблок и избытка корицы стало для Коула самым любимым. В то время как я, еле жевала первое творение нашей дочери, мой муж расцеловывал ее маленькие ручки. — Моя маленькая верховная, это лучший яблочный пирог, какой я только ел! — с этими словами Коул запихал оставшийся черный бортик выпечки, громко хрустя и блаженно улыбаясь. Чарли, смотрела на отца с нескрываемым беспокойством и таким благоговением, словно он создал девятый дар и демонстрировал его. Возможно, так оно и было. Любовь, чем не девятый дар? Что-то хрустнуло на зубах, отчего Коула на секунду передернуло. —Милая, корицу можно было купить молотую. Необязательно добавлять палочки целыми. — Я сочувственно улыбнулась мужу, пододвигая стакан воды. Чарли стояла понурив голову, едва сдерживая слезы. Первый пирог стал подарком на день рождения Коула, а так как дочь пошла упрямством в меня, готовила она сама, отказываясь от помощи. Голубой фартук, сложенный в двое, был устряпан жидким, уже подсохшим тестом. — Это самый лучший штрудель! — Коул перевел взгляд на мимо проходящий комок шерсти и жирка, который тут же отозвался на свое имя и теперь, протяжным воем требовал свою порцию еды. Удивительно, но Штрудель также героически съел кусок пирога, не забывая урчать для пущей правдоподобности. Той ночью, Коул честно мне признался, что тесто было пересолено, а яблоки отдавали чесноком (видимо Чарли забыла помыть нож), но это и вправду был самый вкусный пирог в его жизни. Он еще долго целовал мои щеки и губы, благодаря за нашего первого ребенка. Сейчас Чарли готовила самые лучшие пироги, которые я когда-либо пробовала. Яблоками пропах весь дом. Прогретый воздух одурманивал корицей, ванильным сахаром и лимонным маслом, которое Штрудель, по неосторожности, уронил с полки на белоснежный ковер. Тюльпана часто выводила развод магией, а на следующее утро оно появлялось вновь под тихим хихиканьем наших дочерей. Каждый вечер мы с мужем лежали в объятиях друг друга, рассказывая о том, как соскучились за весь день. Коул рассказывал, как Гидеон убегал на ферму к своему дяде и почти до вечера проводил время в седле. А я рассказывала, как наши дочери утащили ничего не подозревающего Штруделя купаться. Мы каждый день обсуждали одно и тоже, но жизни кипели и бурлила, не желая становится однотипной, вдохновляя нас на новые путешествия и события. — Доброе утро, моя любовь. — Я медленно подтягивалась, обнажая живот и выгибаясь вперед. — Доброе утро, моя верховная Одри.— Коул нежно убирал мои длинные волосы, прежде чем поцеловать утром. От него пахло жженным сахаром, утренним чаем и апельсиновым гелем для душа.Взгляд Коула поднимался от моих пят и останавливался только на глазах. А затем он меня целовал и мы откладывали завтрак на обед. Наша жизнь это кассета. Она записывает постоянно, но оставляет в памяти только выборочные фрагменты. Они окрашены самыми разными красками. Первая наша встреча была серо-малиновой. Первый поцелуй стал ярко красным. Воспоминание о нашем первенце окрашено желтыми и небесно-голубыми цветами. Я плакала и улыбалась, глядя на маленькую копию Коула. Первое заклинание Чарли было пурпурно-фиолетовым, отдавая послевкусием гордости. Ее первый кулинарный шедевр был для меня темно-коричневым с медным отблеском, как волосы Коула. Я часто называла мужа штруделем человеческой версии, поскольку румяная выпечка это его волосы, веснушки были корицей, а его любовь была словно яблоки-сладкой и слегка терпкой. Эти воспоминания заставляют бабочек в животе просыпаться от долгого сна и порхать с новой силой.Но порой, хочется проглотить горящую спичку, чтобы сжечь их крылья… —Доброе утро, любовь моя. — В ответ тишина. И так уже сто пятьдесят лет. Мне до сих пор кажется, что его сторона еще теплая. Я вздрагиваю, когда краем глаза вижу мелькающий медный цвет волос у подушки. Тело наполняется радостью и таким желанием схватить его и не отпускать. Пусть это будет сон, но даже ненадолго. Дайте мне коснуться его волос, поцеловать каждую веснушку. А затем, раздается громкое виноватое мурчание. Мое тело осунулось, живот словно скрутил жгут из боли и отчаяния. Каждый день я забываю о том, что после очередной перевернутой склянки, шерсть Штруделя приобрела предательский темно-коричневый с медным оттенок, такой до боли родной и любимый. Коул часто смеялся над этим, поглаживая своего недавно рыжего кота, называя его своим самым старшим ребенком. Чарли на это не обижался и только отшучивалась, что блудный сын вернулся. А сейчас, наш подгоревший Штрудель грел его сторону постели, виновато мурча за свой цвет шерсти. Есть воспоминания, о которых больно вспоминать, но они не хотят забываться. Так же было и с нашими детьми. Каждый день давался мне все тяжелее, когда я спускалась на кухню и в каждом взгляде видела его. Наши дети и внуки своим существованием напоминали мне о моем утрате. Я безумно их люблю, но и также сильно ненавижу судьбу за ее генные сюрпризы. Дети знают об этом, поэтому только улыбаются, когда я по ошибке зову кого-то из них Коулом. Спускаясь по лестнице, придерживаюсь за перила. «И когда это мои руки стали такими дряхлыми?»- мысль пробегает быстрее, чем я успеваю осознать, что весь дом стал для меня значительно больше. Не только в ширину, но и в высоту. Достать до верхних полок стало тяжело, поэтому около всех шкафов стоит по маленькой табуретке. Завариваю зеленый чай с розмарином и ягодами облепихи, медленно размешивая мед на дне кружки. Летний ветер распахивает окно, впуская свежий воздух. Аромат магии, утреннего воздуха и травы. Мир пахнет спокойствием. Я медленно иду к дивану, стараясь не делать резких движений. Хоть и верховной Одри полагается быть более оживленной, не зря же Чарли практикуется в исцелении, кости все равно ноют. Мягкий, но уже поношенный диван, стал одной из реликвий нашего ковена. Повидал он и вправду много. — Что ж, старичок, вот мы и одни. Не думала, что когда Ковен насчитывает более ста ведьм, буду чувствовать себя как никогда одиноко.—Разговаривать с неодушевленными предметами стало моим завсегдатым занятием. А что? Мне больше двухсот пятидесяти лет. Могу себе позволить. Никто из моих правнуков не задает вопросов, когда я разговариваю с чайным сервизом. «Это привилегии старой сумасшедшей ведьмы.» Я невольно хмыкаю от голоса в своей голове. Уж что, а я никогда не хотела говорить с вещами, и уж тем более-быть сумасшедшей. Время не лечит. Оно оставляет огромный шрам, который всегда будет болеть. Потерю не восполнить, нужно лишь научиться жить дальше. А это, у меня получается хуже всего. Входная дверь открывается с тихим скрипом и в помещение заходит мужчина сорока лет. Положив дрова в камин, чиркает спичкой и через пару минут дом окутывает теплом. Он садится рядом, укутывая меня в махровый плед. — Ба, ты чего так рано встала? Всего четыре утра на часах, а ты уже чай пьешь. — Он одаривает меня улыбкой, обнажая белоснежной улыбкой с небольшой щербинкой между зубами. У него русые волосы, больше уходящий в пепельный, а лицо осыпано россыпью веснушек. — Тебе вновь не спится, Джулиан? — Дыхание перехватывает каждый раз, когда я произношу это имя. У нашего сына родился мальчик, который был такой же фантазии, как и мы с Коулом-назвал ребенка в честь одного из родственников. На вопрос, почему же именно такое имя, мне сказали, что у потомков Дефо, хоть один Джулиан должен прожить нормальную жизнь. Когда Тюльпана узнала об выборе этого имени, в гневе чуть не сожгла весь Шамплейн. А судьба еще и сыграла злую шутку, подарив моему правнуку цвет волос моего брата. Джулиан был самым добродушным из всего нашего ковена. Иронично, но магию он не любил и кривился даже от одного упоминания о ней. Ему очень повезло родиться в окружении ведьм.—Что-то гложет тебя? — От моего вопроса Джулиан роняет небольшой кулон, который все время теребил в руках. — Ба, как выглядит душа после смерти, — он наклоняется за украшением, старательно избегая взгляда со мной. А я не знаю что ответить. Цепенею от вопроса, глупо хлопая белоснежными ресницами. — Когда я умру, что ждет меня? Встречусь ли я с ним? Я улыбаюсь, настолько искренне, насколько могу. Мой маленький Джулиан. Он часто спрашивал о Коуле у Чарли, но ему всегда было мало. Он очень хотел походить на него, но судьба зла и из всех детей, Джулиан похож меньше всего. — Покой, мой родной, покой. А еще, мы все будем рядом. — А моя душа? Она будет осквернена? Тюльпана сказала, что из-за того что у меня проклятое имя, моя душа тоже проклята, как у деда Джулиана. — Мой правнук не моргает, смотрит как догорают поленья в камине. Треск поднимает столб искр и те, уносятся вверх, оставляя за собой тепло и аромат ладана. — Нет, милый, ты сам волен выбирать, какой будет твоя душа. Ты можешь быть душой в облике ребенка, а можешь быть молодым юношей. Но твоя душа будет чистая в любом обличии-все зависит от твоих поступков. А то что тебе говорят… Напомни мне, чтобы перед смертью я прокляла Тюльпану и под ее окном каждую ночь лягушки пели песню Бритни Спирс. Мы смеемся и я краем глаза замечаю, что когда Джулиан улыбается, у него появляются такие же морщинки, как у Коула. Мой любимый оставил частичку себя во всех потомках рода Дефо. Во всех, но никто мне его не заменит. — Я скучаю по нему. — Услышав мои слова Джулиан закусывает губу, осознавая о ком идет речь. — Я тоже. Я не знал его, но знаю, что он был замечательным. — Ты похож на него. На Коула. Джулиан переводит взгляд на меня. Он смотрит с такой гордостью, благоговением и благодарностью, что у меня перехватывает дыхание. — Спасибо, бабушка. Я благодарен судьбе, за то, что во мне и вправду есть что-то от такого хорошего человека. Поленья догорели, облепиховый чай закончился, а Ковен окончательно проснулся. Жизнь продолжала бежать вперед, не оглядываясь назад. Так утро сменяется вечером. Вот весь Ковен сидит за ужином, а вот уже примостился у камина. В обнимку, мы рассказываем друг другу как прошел наш день и кто чем занимался. — Завтра день рождения Коула. Давай приготовим яблочный пирог. Думаю, он был бы рад. — Каждый год мы готовим его любимый пирог в окружении всей семьи. Штруделю достается самый большой кусок, как вдохновителю на нашу традицию. Ведь если бы не любовь к яблочной выпечке этого пушистого кома, Коул вряд ли бы покупал их в таком количестве. Наша старшая дочь улыбается, искренне радуясь моему предложению. — Тогда нужно наготовить мноооого пирогов! А то Штрудель снова все съест в одну хитрую, но благородную морду! — Чарли хватает мимо проходящего кота и перевернув его на спинку, начинает чесать пузико. Тот недовольно урчит, делая тщетные попытки выбраться, но двадцать кило живого жиру сдвинуть крайне тяжело, поэтому вскоре он засыпает, примирившись с тяжелой участью. Да, кассета записывает не переставая, создавая новые воспоминания. Одним из таких будет наш вечер у камина. Все мы вместе. И он рядом. Моя внучка смотрит его глазами, дочь поправляет его волосы, а правнук улыбается его улыбкой. — Постарайся завтра не сильно наедаться. И пожалуйста, позаботься о них. — Я ложусь спать, крепко обнимая урчащего Штруделя. Весь мир замирает, окрашиваясь в приглушенный персиковый. Последнее воспоминание. Я открываю глаза, когда рукой ощущаю теплую простынь. Его спальное место еще не остыло, а подушка безжалостно примята. Бегу вниз на кухню, откуда доносится знакомая мелодия. Чуть ли не путаюсь в ногах, когда спускаюсь по лестнице. Девчачьи ладони хватаются за перила, больно надавливая на новый розовый маникюр. С кухни доносится аромат яблок и корицы. Когда я вбегаю в помещение, ноги подкашиваются. Он стоит ко мне спиной, пританцовывая в такт. Каштановые волосы, кудрявые и мягкие, поглощены мягким солнечным светом. На нем кашемировый свитер и голубой фартук. Он оборачивается ко мне, одаривая родной улыбкой. — Доброе утро, моя верховная Одри. Коул распахивает объятия, предлагая мне утонуть в них. Я принимаю этот жест, не сдерживая слезы. Мой Коул. Я так скучала. Я вжимаюсь в его объятия. Сильные руки закрывают меня от всего мира, а губы исследуют все лицо, не переставая говорить, как он скучал. Все так как и должно быть. Все, за исключением одного.Если бы у меня было бьющееся сердце, оно бы пропустило удар. Коул не пахнет. Нет того аромата апельсинового геля для душа, жженого сахара и крепкого черного чая. Душа не пахнет. Но если бы она имела запах, Коул бы пах как наша любовь. Яблочным пирогом.