поговорим о погоде и почему мы расстались

       Белая керамическая кружка со следами красной помады и свежемолотым кофе, от которого пар исходит. Рука с ней на стол опускается медленно, неспеша. А футболка все так же помята. Она длинная. Спускается почти до колена и все ещё пахнет его духами. Пахнет его словами, которые умело, словно нити, сплетены в строчки. Пахнет их мечтами о будущей дочке. Пахнет слезами о том, что они навсегда. Сейчас же, обнимая колени, сидя на старом деревянном стуле на кухне, все кажется на столько далёким, что представить и осознать трудно.        Глаза от слез красные. Говорят, что первая неделя самая трудная. Она безмолвно согласна. Куда взгляд не брось — везде он чудиться. Хочется просто в его плечо уткнуться и шептать свои мысли не связанно. Держать руки, но не свои руки больше.        А на холодильнике все ещё висит стикер, где чёрной гелевой ручкой от скуки написано: «я люблю тебя». И так раз десять. Все так же висит и его полотенце в ванной. Оно синее, ужасно застиранное и пахнущее кондиционером для белья. Ей не известно, собирается ли он забирать его. Как и неизвестно, будет ли он ещё хоть раз стоять на пороге её квартиры. Получит ли она ещё хоть один букет уже опадающей сирени, связанный шелковой лентой. Сможет ли ещё раз докоснуться до него без объяснений своего собственного желания.        — Ты в нем тонешь, Варь, — Мария смотрела на подругу сквозь новые линзы очков, держа над их головами огромный, чёрный зонт.        Петербург «радовал» уже неделю своих жителей октябрьскими, проливными дождями. Выходить из парадной было очень опроменчиво, не взяв с собой зонтик.        — Это верно, — Ответила девушка, не думая о пальто.        Она действительно тонула в нем. На несколько размеров больше, оно буквально весело на хрупком теле, не смотря на почти такое же огромное худи под ним. И так же она тонула и в нем. В его поступках, в его словах, в его объятиях. Тонула медленно, растягивая каждое мгновение. И сейчас, улыбаясь как дура, она все так же тонула в нем и в его пальто.        Пальцы сильнее сжали рукоять белой керамической кружки. Голова же склонилась, выпуская изо рта протяжный выдох. Перед глазами, один за другим, мельками воспоминания. Чем-то сравнимые со светлечками, они появились со вспышкой и исчезали так же. Они о бессонной ночи со слезами в подушку; о разбитом в порыве истерики зеркале; о том молчаливом утре, на тогда ещё «их» кухне; о тёплых и до боли знакомых поцелуях в макушку.        И даже сейчас, по радио, крутится одна из песен вспака, тлеет сигарета в пепельнице, а через слегка приоткрытое окно влетает рыжий, точь в точь как цвет волос Лён, лист кленовый.        И их руки больше не сопрекоснуться. Глухой не услышит немого. Бесполезная борьба двух фронтов в надежде на светлое будущее. Они разошлись. Так было правильно. Каждый из них понимал это по своему, но так было нужно. Лучший вариант из всех возможных. Пусть даже они придут к этому не сразу. Пусть на это нужны будут годы.        — Я тебя люблю, но себя я люблю больше.        В первою очередь всегда стоит простить себя. Простить за то, что любишь себя больше других; за то, что ты у себя в приоритете; за осознание, что главный человек в твоей жизни — это ты сам. Ведь это так важно. Ты не должен чувствовать вину, когда делаешь выбор в свою пользу.        — Нельзя спасти других, пока не спасешься сам.        Она была первая. Полюбила и простила себя первая. Первая спасла обоих от бессмысленный метаний и страданий.        –Пообещай мне, в последний раз, что ещё посмотришь на кого-то таким взглядом, как раньше смотрел на меня.-улыбаясь сказала она, закрывая дверь прямо перед его носом