Detention & Redemption

У Аленикова был свой дилер. Он редко баловался наркотиками, реалистично оценивая риски потерять всё в лице своей должности, богатства и славы. Анатолий брал самый дорогой и самый лучший кокаин только тогда, когда жизнь совсем уже доводила вечной напряжёнкой, кучей работы и надоедливой рутиной. Он разнюхивал его в своей квартире, сидя на дорогом кожаном диване, вызывал себе девочек, которых всегда подбирал его помощник, и весело проводил время. Девчонки обязаны были хранить молчание, Алеников мало боялся их злых языков — по одному щелчку пальцев эти бляди рисковали оказаться в могиле, если кто-то узнает об увлечениях чиновника. Алеников никогда не употреблял в компании, хотя много раз бывал на корпоративах, где кокаина было полно. Он тщательно скрывался уже много лет и предпочитал только кокаин от своего дилера. Настоящий колумбийский кокаин. Его дилер был большим умельцем и крайне радушным человеком, а потому недавно подарил Аленикову бутылку вина с добавлением кокаина, изготовленное по технологии двадцатого века. Анатолий был крайне доволен подарком, совмещавшим в себе два главных удовольствия его жизни. Звук откупоривания бутылки действовал на Аленикова умиротворяюще. Приходя на собрание анонимных алкоголиков, он всегда врал, сколько месяцев он не пил. Никто не должен был видеть его слабость, к тому же чувство даже лживого превосходства всегда опьяняло Аленикова пуще коньяка. Одной бутылки вина ему мало, чтобы напиться, но на сегодня у него оставалось ещё три дороги кокаина. И новый мальчик, которого он ждал, смакуя вино. Терпкий вкус, горьковатый аромат. Алеников чувствует приближение эйфории и лёгкого приятного головокружения. Этого ещё мало, чтобы полностью расслабиться, но Анатолию некуда торопиться. У него сегодня гость. Мальчик-проститут, выглядящий максимум на шестнадцать лет, наконец вошёл в его квартиру — его проводил помощник Аленикова по выбору его секс-игрушек, это слово было самым точным для описания отношения Анатолия к проституткам. Он делал с ними, что хотел, не заботясь о том, как они себя чувствуют. Вымещал всю злость, пока те принимали свои вещества — дешёвую дрянь, к которой Алеников никогда бы не притронулся. Они были такими жалкими в этом, что хотелось бить их сильнее. И от желания Алеников всегда быстро переходил к действиям. И с этим мальчиком много чего можно придумать интересного. Он выглядел хрупким и тонким, его большие глаза смотрели на Аленикова развратно, однако выглядели чуть ли не детскими, как у девочек с японских картинок. Мальчик волновался. Все его движения были скованными и неуверенными, несмотря на то, каким гордым и блядоватым он старался казаться. Он осторожно шагал к Аленикову, пряча глаза и закусывая губы, неловко опустился на соседний диван и принял нарочито закрытую позу, всем своим видом манившую Аленикова прямо сейчас сорвать с него шмотки и отодрать прямо на этом диване, схватив за короткие рыжие волосы. — Что пожелает мой господин? — шепнул мальчик, неловко потерев плечи и пожав ими, точно ему было холодно. — Ну что ж ты так сразу. Сначала скажи как тебя зовут. — Тарталья, мой господин. В мыслях Аленикова сразу всплыла игра, в которую иногда играл Толя, кажется, Геншин Импакт. Анатолий негативно оценивал ярое увлечение сына компьютерной игрой, однако не сильно запрещал — ему было совсем не до того, а сынишке нужно было как-то расслабляться после работы в Склифе. Имя Тарталья было на слуху в доме Алениковых. Однажды Толя даже пытался рассказать отцу что-то про игру, но того это слишком раздражало — Анатолий никогда не слушал. Видимо, зря. — Значит, сегодня я в компании экзотического красавца? — Да, мой господин. Красавца из Снежной. — Тарталья сел перед ним на колени, смотря прямо в глаза. Алеников сделал большой глоток вина и налил себе ещё, ожидая от Тартальи инициативы. Он любил с интересом понаблюдать за тем, как будут действовать его шлюхи. Его раздражало, когда они молча сидели, ожидая указаний — за это они, как правило, получали только наказания. Но Тарталья оказался сообразительнее. Он расстегнул брюки Аленикова и достал наружу член, который тут же взял в рот. Сосал Тарталья правда что надо. Влажно, глубоко — так могла не всякая девочка. Алеников не сдержался и схватил его за волосы, потянув на себя. Он плотно сжал губы, чтобы из них не вырвалось ни стона, всё его тело дрожало. Он что-то шептал про то, что восхищён таким грязным поведением своей маленькой сучки. Тарталья тихо простонал и выгнулся, стремясь показать, что ему это приятно. Тарталья взял глубже, и Анатолий почувствовал скорое приближение оргазма, и только неожиданное надавливание зубами на член моментально взбесило его. Алеников, пришедший в бешенство, не стесняясь ударил Тарталью по щеке так, что тот упал на пол. *** Аякс не мог потерпеть такого отношения к себе. Сосать мерзкий член чинуши и так было до тошноты отвратительно, а теперь этот урод ещё и пиздит его за то, что тот случайно скользнул по его драгоценному хую зубами. И за это ещё он денег ему даст?! Пошёл нахуй, от такого урода не то, что жалкие подаяния — стодолларовой купюры не примешь. Тарталья решил попробовать это всё просто ради своеобразного эксперимента, но уже третий день на «работе» приносил ему какие-то откровенно блевотные сюрпризы. — Ты что, совсем распоясался?! — холодно сказал Алеников, доставая из своих брюк ремень. — Стоять на месте, сучка. Всю комнату наполнило лазурное сияние. На секунду от применения собственного элемента Тарталья и сам чуть не ослеп. Он направил всю свою ярость и всю свою силу в наскоро поднятую с пола пустую бутылку коньяка. В тот момент Тарталья готов был зарядить ею по голове этому мудиле — честное слово. Спустя пару секунд Тарталья обнаружил Аленикова лежавшим на полу в луже воды и стекла. Он дрожал, словно грязное человекоподобное существо, выброшенное на улицу — сравнивать Аленикова с каким-либо животным было бы невероятно унизительно по отношению к этому царству. Нет, он ещё не дорос до того, чтобы быть животным. Такой жалкий, такой мелкий в своём желании казаться сильнее. — Ты опять налакался как последняя свинья. Только вот свиньи не бухают. — Тарталья присел на корточки прямо перед Алениковым. Тот попытался повернуть голову в его сторону и явно хотел бы сейчас въебать снова. Да только не выйдет. — Я знаю о тебе всё. — Откуда? — Девочки рассказали. Но я сдавать их не буду. Если ты хочешь меня трахнуть, ты должен следовать моим указаниям. — Послушай, сука, я ненавижу, когда мной руководят, — выдавил Алеников раздражённым голосом. — Ненавижу, когда мне указывают. — Правильно. Потому что ты любишь, когда тебе приказывают, ну правда же? — Тарталья издевательски ухмыльнулся. — Скольких людей ты пиздил и насиловал безнаказанно? Сколько невинных людей сосали твой мерзкий жирный отросток против их желания? У тебя больше не выйдет. — Как ты смеешь говорить про меня такое. Я никогда… Аленикова прервал удар тяжёлым сапогом по губам. Он вскрикнул, рефлекторно схватившись за рот, и затрясся сильнее. Кровь проступала между его пальцами. Спустя секунду Толик выплюнул зуб. — Вот и хорошо. Это, кстати, за то, что ты мне въебал, — непринуждённо сказал Тарталья, отойдя от корчившегося Аленикова к окну с абсолютным равнодушием. Честно говоря, держаться было очень тяжело. Однако Аякс ни секунду не сомневался, что всё делает правильно. Настолько влиятельный, богатый и абсолютно бесчеловечный урод заслуживает наказания. — И что, ты теперь заставишь меня сосать? — проорал Алеников, всё ещё постанывая от боли. — Нет, я не насильник, — нервно усмехнулся Тарталья, которому было всё некомфортнее в одной комнате с этим уёбком. Нет, он должен был держаться. Он должен был продолжить своё дело. Он искренне кайфовал от этого, зная, что это правильно. — Не суди людей по себе. Ты ведёшь себя как пятилетний ребёнок, только пятилетний ребёнок не насилует людей. Но ты ведь тоже готов расплакаться, когда у тебя отбирают игрушку. И всё никак не можешь бросить пить, ставя людям тупые условия и оправдывая свой мудацкий эгоизм. — Мне не до твоих речей. — Я знаю, ты хочешь, чтобы тебя наказали, — шепнул Тарталья, равнодушно снимая ошейник со своей шеи. Он понимал, что пора. — У тебя есть цепь? Сейчас я подберу тебе подходящий наряд. Твой сраный костюм тебе идёт, но вместо галстука на тебе будет лучше смотреться ошейник. Алеников послушно отдался Тарталье, даже слишком охотно подставляя шею. Будто бы ему действительно начало нравиться такое отношение. Это элемент Гидро изменил его так сильно? — Это ты ещё Электро не видел, — усмехнулся Тарталья, сильнее затягивая ошейник. Ему показалось, что с губ Аленикова сорвался стон. — Что это? — А это будет вместо зарядки по утрам. Со мной ты бросишь бухать очень быстро. — Зачем мне бросать пить? — Потому что теперь ты будешь делать всё, что я тебе скажу. — Мой повелитель… Тарталья заметил слёзы, блестевшие в уголках глаз Аленикова. Он протянул к Аяксу свои руки, желая коснуться его лица, но Тарталья шлёпнул его по пальцам. Что это такое с ним в самом деле происходит? Его на самом деле возбуждали побои? Ох уж эти мужланы, любящие повыпендриваться собственной силой! На деле они все мечтали об анальной пробке с дистанционным управлением да крепких ударов по заднице. Но даже если Алеников будет молить отодрать его — Аякс этого ни за что не сделает. Просто потому что гадко и мерзко. И потому что как-то не шибко хотелось, чтобы однажды этот уёбок повесил на него всех собак. — Т-тарталья… прости меня… — На «вы». — Простите… — Я бы, может, и простил тебя, — вздохнул Аякс, скрестив руки на груди. — Но тот ущерб, который ты наносил тысячам и сотням людей до, я не прощу. С этими словами Тарталья схватил со стола бутылку вина, желая внимательно её рассмотреть. Хм, самодельное кокаиновое вино. С этим старым мудаком всё было ясно. Интересно, пытался ли он когда-нибудь запихнуть бутылку себе в жопу? Что, если он будет просить Тарталью об этом? В этом месте Аякс начал колебаться, исполнять или не исполнять эту возможную просьбу. У него возникла идея, как можно тонко уколоть Аленикова, если это, конечно, не дешёвая мудацкая манипуляция, а дед реально захотел получить по жопе. — Когда вы ударили меня ботинком, это ощущалось как поцелуй… — вдохновенно шепнул Алеников. — Ты что, экстази принял? Больно ты сентиментальный и откровенный. Ещё скажи, что козу ебал, я не удивлюсь. — Нет. Я всегда хотел, чтобы меня выебали. Я… долго подавлял в себе это, настолько сильно, что это вылилось в то, что я сам стал причинять всем насилие… — Только не надо мне тут самооправданий и исповеди. Ты причинял всем насилие, потому что ты жалкий слабак и мудила. Но я рад, что ты хотя бы чуть-чуть стал близок к пониманию себя. С этими словами Тарталья налил ему в собачью миску вина. Она всё это время стояла на самом видном месте, хотя никакой собаки нигде не было. — Хоть и до животных тебе далековато по уровню развития, но тебе придётся побыть моей псинкой. Моей сучкой, я бы даже так сказал. Я не буду ебать тебя без твоего согласия, но пиздить я тебя буду тогда, когда ты не будешь подчиняться, потому что это твоё наказание. Я отпущу тебя отсюда, только когда пойму, что ты исправился. А если этого не произойдёт — я отдам тебя в добрые руки своих знакомых учёных. — Да что ты такой несёшь! — прорычал Алеников, окончательно выходя из себя. Он ударил кулаками в пол, точно пятилетний ребёнок, которому не купили любимую игрушку. Ага, ага, вот каков на самом деле чинушка минздрава, который то и дело выставлял себя альфа-самцом, не обращая внимания на тот факт, что пиздить женщин, пусть и частично, но считается мудачеством даже в совсем отсталых обществах. А бухать как скотина — так и подавно. Но если уж Толик-алкоголик хочет спиться со всем — вперёд и с песней. — Что я несу? Правду, Толенька, только правду. — Не называй меня так! Я — Анатолий Борисович Алеников. Я десять лет работаю в минздраве, у меня счета в иностранных банках, личный водитель и столько денег, сколько тебе не донатили в твою сраную игрушку и в трусы не совали, когда ты тряс жопой… Ещё один удар заткнул Аленикова. — Ты уж определись, — Тарталья опустился на корточки рядом со стонущим Алениковым, — ты хочешь чтобы тебя пиздили или чтобы тебе сапоги лизали? — Он прошептал ему это на ухо, едва ли не касаясь языком его отвратительных старческих ушных раковин. — Кстати, уши у тебя грязнее, чем очко самого грязного блядуна, которому накончали на жопу пятьдесят раз. У тебя будто говно, которое плавает в твоей сраной башке вместо мозга, готово течь через уши. Как ты течёшь по тому, как тебя пиздят. Я знаю. — С этими словами Тарталья заботливо потрепал своего нового питомца по голове. — Отъеби меня грязной палкой… умоляю… — О-о, как это мы запели. — Улыбнулся Тарталья. — Подожди, подожди, я дам тебе время подумать, пока ты приводишь в порядок мою обувь. Мне, знаешь ли, один мудак подпортил её своей кончой. Я знаю, тебе понравится. — Но… — Заткнись. Лижи. Или ты не умеешь? Спорим, пизду никогда не лизал, урод. — Я… — Головка от хуя да струя от воробья! — засмеялся Тарталья, чувствуя, как нервяк отпускает. — Мне неинтересны описания твоих подвигов. Хоть раз воспользуйся своим языком на благо общества. Отнесись к моим сапогам с должным почтением — они дорогие. Дороже, чем твоя сочная задница. После этих слов Алеников принялся лизать ботинки Аякса. Его язык был весь в крови, поэтому ему пришлось сплюнуть кровь точно так же, как ранее он выплюнул свой зуб. Он уже чувствовал, похоже, что Тарталья может двинуть ему за малейшую оплошность. Ну, а как ещё объяснить, что пиздить людей нельзя. — Теперь ты понимаешь, что чувствовали те, кого ты пиздил, властолюбивый ты уёбок. От тебя несёт как от бухого бомжа, который выжрал бутылку «Боярышника». Алеников молча вылизывал сапоги, орудуя языком так, как ни в чьей пизде, собственно, не орудовал. Тарталья был доволен тем, насколько чётко и слаженно действовал его новый питомец. Быстро учился относиться с должным почтением, хотя, конечно, он весьма трудный. Его ещё долго придётся приручать и воспитывать. — Достаточно. — Тарталья резко выдернул ботинок, и плечи Аленикова дрогнули в ожидании нового удара. Аякс издевательски занёс руку, но лишь легонько пошлёпал мужика по спине, чтобы понаблюдать за тем, как он трясётся и прижимается к полу. — А ты гибкий. Извиваешься, как змея. Алеников молчал. Остроты кончились раньше, чем зубы. Похвально. В следующую секунду прямо перед ним оказалось две миски: с вином и коксом. Алеников наклонился и принялся лакать.