Morgen

Клаус, будучи совершенно нагим, проходит на кухню с до ужаса ехидным выражением лица. Коля печёт блины, пританцовывая перед плитой. Мышцы перекатываются под тканью тонкой льняной рубашки, кои он всегда носит дома. Немец невольно засматривается, выдыхая. Его губ касается лёгкая полуулыбка, а в голове вмиг остаётся лишь ветер да пустота. Да, Коля создан, чтобы пялиться. А Коля, во время готовки — это совершенная картина. Ягер невольно подвисает на пару секунд, а затем подходит ближе, улыбаясь самой идиотской улыбкой из всех возможных. Оказывается непозволительно близко, вжимаясь собственными бедрами в Колины. Тот дёргается, ставя сковороду на плиту, а затем резко разворачивается, попутно выключая ту. Если немец пришёл, то это явно надолго. — Фриц, чего тебе? — Ивушкин вынимает наушник из уха, хмурясь. — Иди в танки свои играй. Клаус смотрит на него, как на придурка, впрочем, он так на всех смотрит, тут же запрокидывая голову и втягивая щёку. Николаю открывается вид на выпирающие ключицы и тонкую шею с маленьким шрамом возле кадыка. Юноша разворачивается к нему, несмело ведёт руками по его торсу, кусая губы. А у Клауса будто весь воздух разом выбили из лёгких. Он так соскучился, так изголодался по Колиным рукам, от прикосновений которых у него ноги вмиг ватными становились. Правда, ласки от Ивушкина добиться получалось до жути редко. Тот как с работы приходит — сразу лицом в подушку падает или ворчит. А немцу хочется простого, человеческого. Хорошего жёсткого секса. Можно и не жёсткого, Коля такое не любит, главное — секс. Хоть какой-то. Ягер кладёт руки на его плечи, тянет за собой, на холодный стол спиной укладываясь. От контраста холодного стола и горячего, будто печка, Колиного тела по спине бегут мурашки, а дыхание учащается вдвое. Ивушкин горячо дышит ему в губы, проводя кончиками пальцев по чужой груди, задевает соски. Ягер стонет ему в губы протяжно, скользя по пуговицам на рубашке, та распахивается, а ему открывается вид на крепкое тело, от вида которого внизу живота затягивается узел желания. Клаус ведёт руками по чужим ключицам, скидывая рубашку. Та падает на пол, еле слышно звякая пуговицами по плитке. Коля касается пальцами возбуждённого члена и тут же одёргивает руку — дразнит, любуется. Немец хмурится, мычит недовольно, ноги на торс Ивушкина закидывает, ближе того притягивая. Прижимается, трётся о ткань спортивных Колиных штанов, скулит тихо от болезненного возбуждения. А русский не спешит никуда, смотрит, губы кусая и еле сдерживаясь, чтобы не накинуться на желанное тело, словно зверь. Оттягивает резинку, проводя кулаком по полувставшему члену. С губ срывается шумный выдох, а Клаус тем временем вертится, стараясь получить ласки. И Коля даёт. Обхватывает ладонью стоящий член Ягера, оттягивает крайнюю плоть, накрывает губами головку, слизывает каплю смазки и ведёт языком ниже, обводя выступающие вены. Рукой массирует яички, заставляя стонать протяжно, облизывать пересохшие губы и подаваться бёдрами вперёд, толкаясь глубоко в горло и желая получить больше. Коля старается брать глубже, игнорирует стекающую по подбородку слюну. Та капает на стол, растекаясь прозрачной лужицей. — Ich bin… — шепчет Ягер на своём родном, закатывая глаза и короткими ногтями по плечам проходясь, — ich bin jetzt… А на Ивушкина немецкая речь как афродизиак действует, собственный член дёргается, а из горла вырывается глухой рык, что вибрацией проходит по плоти немца. Тот в два движения доводит себя до предела, не выпуская члена изо рта и случайно задевает тот зубами. Клаус вскрикивает, пальцами за волосы юношу хватая. Тянет несильно, прося отстраниться и одновременно продолжать. По телу проходят электрические разряды, затылок ударяется о стол пальцы на ногах поджимаются, а Коле в горло выливается тугая струя спермы. Немец шипит от удовольствия и пытается восстановить дыхание. А Ивушкин устало сглатывает безвкусное семя, опуская голову на живот парня. Грудная клетка немца ходуном ходит, а на нижней губе виднеется капля крови. Прокусил, наверное. — Умаялся уже? — спрашивает Коля негромко, касаясь губами лба Клауса. — Nein , — шепчет он в ответ, запуская пальцы в волосы русского, — ещё хочу… тебя хочу. — Мой неугомонный мальчик, — улыбается Ивушкин, понимая, что заводится снова. Он тоже соскучился. И ведь не такой молодой и глупый уже, чтобы вот так с полоборота возбуждаться, бывает даже, что совсем не встаёт у него, а тут так сразу на второй заход готов. — Ты ж меня в могилу сведёшь. — В ад попадём, — улыбается Клаус, утягивая Колю глубокий поцелуй, — вместе в котле вариться будем за грехи свои. — Да я с тобой хоть на край света, — улыбается он, внезапно кусая того за и так раненую губу, Ягер мычит недовольно, руками в груди тому упираясь. Немец разводит ноги в стороны, улыбаясь одновременно мило и развратно, сверкая идеально ровными и белыми зубами. Не зря по стоматологиям полгода таскался, то и дело оставляя в кабинете врача круглые суммы. Красота требует жертв. И денег. Ивушкин прикрывает глаза, прижимаясь грудью к животу немца. Поочерёдно касается языком бусин сосков, слыша ласкающие слух тихие стоны. Подставляет два пальца к рту немца, прося: — Saugen. Клаус приоткрывает рот, пропуская пальцы в горячую глубину. Лижет долго, тщательно, понимая, что это лишь для его блага. А Коля на груди оставляет россыпь засосов, на шею стараясь не заходить. Чтоб на работе вопросов не возникало. Видно же, что не женскими губами это оставлено. Спускается чуть ниже, чуть прикусывая тонкую кожу живота, целует бёдра. Русский смотрит на него снизу, такого открытого, горячего и родного. Любимого. Аккуратно вынимает пальцы, на кончиках которых виднеются маленькие капельки слюны, а затем подставляет их к сжатому колечку мышц. Проникает внутрь, чувствуя, как Ягер напрягается, скрипит зубами и хватает его за руку, останавливая. — С-стой, — хмурится он, — больно… Немец уже успел отвыкнуть от этих ощущений, сегодня растяжку им потребуется чуть больше времени. У них действительно редко получается побыть наедине. Коля не может сделать ему больно. Собственное возбуждение не даёт покоя, налитая кровью плоть вновь требует внимания, но Ивушкин терпит. Ради него. Когда Ягер запускает пальцы в его волосы, улыбаясь, русский начинает медленно двигать пальцами, постепенно наращивая темп. Клаус всё ещё болезненно жмурится, сжимая руки в кулаки, но с его губ время от времени срываются низкие стоны. Лучшая музыка для Колиных ушей. Ивушкин целует его щёки и вившиеся на них шрамы слишком невинно, по-детски, пока немец стонет ему в шею, иногда проходясь по ней зубами. — Всё в порядке? — шепчет русский ему в губы, прислоняясь своим лбом к чужому. — Ja , давай. Коля спускает штаны вместе с боксерами, пристраиваясь у Клауса между ног. С громким стоном входит и вмиг замирает, давая парню привыкнуть. Тот шипит что-то, голову запрокидывая, ёрзает и пальцами по груди русского гладит. А затем, секунд через десять, сам начинает насаживаться, прося больше, сильные и быстрее. И Коля не может отказать. Двигается резко, сцеловывает его вскрики, чувствуя впившиеся в спину ногти. Горячо выстанывает его имя, проходясь языком по ключицам. Клаус под ним дёргается, кричит, царапается. — Ja , — он прижимает его ногами ближе. — Noch! Коле на миг становится жалко живущую по соседству пожилую пару, что на немецкую речь реагируют крайне негативно, а полное отсутствие высоких женских стонов может смутить и натолкнуть на совершенно недопустимымые мысли, по крайней мере для них, о двух мужчинах, посмевших лечь друг с другом в постель. Ну, или на кухонный стол. — Ja, Gott, ja… Клауса трясёт он впивается в губы напротив жадным, страстным поцелуем. Руку опускает на стоящий член начиная грубо двигать кольцом сжатых пальцев. Он доводит себя до оргазма в несколько движений. По телу проходят судороги, а из горла вырывается громкий вскрик. Коля от одного его вида готов кончить, до боли сжимает пальцами выпирающие тазовые косточки и изливается парню на живот, громко выстонав мат сразу на двух языках. — Ну ты меня укатал конечно… — стонет Клаус, проводя пальцами по впалому животу, а затем слизывая собравшуюся на них сперму. — Как-то никак, у меня вкуснее. — Ты пробовал? — выгибает бровь Ивушкин, натягивая штаны. — Серьёзно?.. — А ты что, нет? — он хватает с пола Колину рубашку, вытирая живот. — Эй, я в ней завтра на работу хотел пойти! — Ой, да всё равно её стирать, — хмыкает немец, — другую возьмёшь, у тебя их полный шкаф. — Как же я от тебя устал… — он отворачивается, скрывая счастливую улыбку. — Ich auch.