моё чудовище твою сегодня слижет кровь

**1**

С Ван Ибо он знакомится в ботаническом саду и в ретроспективе думает, что эта была самая банальная из возможных встреч. Конец апреля, цветут пионы — малиновые, розовые, белые. На узких дорожках много людей: семьи с детьми, влюблённые, пожилые пары. Все громко восхищаются и размахивают руками. Сяо Чжань чувствует себя слегка потерянным в этой толпе, но совершенно не скучает, нет. Ему нравится атмосфера причастности ко всеобщему восторгу, а ещё он любит пионы, эти пышные гордые цветы. Он наслаждается сладковато-свежим весенним ветром, треплющим волосы, и тёплыми лучами солнца, по которому за зиму успел заскучать. Сю Фэй обязательно нужно сфотографироваться возле каждого куста, сделать селфи, игриво выпячивая губки, или принять соблазнительную позу с выставленным вперёд бедром, поставив белоснежную кроссовку на носочек. Сю Фэй то и дело вручает Сяо Чжаню свой новёхонький телефон с навороченной камерой, а он с любезной и лишь чуточку смиренной улыбкой удовлетворяет любые желания своей спутницы. Они с Сю Фэй не встречаются, во всяком случае, не по-настоящему. Просто работают вместе, дружат и периодически занимаются сексом. Это удобно им обоим. Нет никаких обязательств — всё честно: взаимная симпатия, совместимость в постели, интересные обоим темы для разговоров, общие знакомые. Никто никому ничего не должен — основополагающий принцип. Сяо Чжань знает, что у Сю Фэй была безответная любовь в прошлом, о которой она при всей своей открытости и разговорчивости избегает лишний раз вспоминать. Иногда ему кажется, что чувство Сю Фэй так и не прошло до конца, а обнимая Сяо Чжаня, отвечая на поцелуи и выгибаясь навстречу, она видит перед собой того желанного, но недоступного мужчину, чьё фото он мельком заметил в ящике тумбочки возле её кровати, когда однажды полез туда за салфетками. — Сяо Чжань, смотри скорее, какая прелесть! — звонко окликает она и машет рукой, подзывая его подняться на декоративный деревянный мостик, над которым свесили ветви нежные ивы. Он улыбается ей и шагает по покатой поверхности, осторожно удерживая за плечи мальчика, кинувшегося ему наперерез, а затем приветливо кивает матери ребёнка в ответ на благодарность. С мостика распахивается открыточный — другого слова и не подобрать — вид на узкую речушку, по которой плывут нарядные лодочки, и Сяо Чжань тянется за собственным телефоном, чтобы сделать пару кадров для себя. Возможно, ему стоит также сфотографироваться с Сю Фэй и отправить фотографию родителям — мол, вот, смотрите, у меня всё хорошо. Рядом со мной прекрасная девушка, она умна и образованна, занимает высокую должность в нашей компании, и мы с ней замечательная пара… Вот только они не пара на самом деле. Но родителям это знать не обязательно. Сяо Чжань устал их разочаровывать своим одиночеством и устал разочаровываться в них самих, стремящихся каждый раз подсунуть ему очередную дочку одной из маминых подруг или племянницу кого-то из отцовских друзей-рыболовов. Нет, спасибо. Он не щёлкает кадры бестолково, а пытается подобрать удачный. Вот как раз лодка подплывает к огромному кусту розовых пионов, свесивших тяжёлые головки к гладкой поверхности воды. У сидящей в лодке женщины кружевной зонтик нежно-голубого цвета. «Пастель и размытые линии», — думает Сяо Чжань, ощущая фантомный зуд в кончиках пальцев. Возможно, ему стоит нарисовать картину акварелью, вспомнить о своём позабытом увлечении. Он делает несколько снимков. — Ох, не может быть! — Сю Фэй хватает его за локоть и трясёт, отчего Сяо Чжань чуть не роняет телефон в воду. На секунду его прошивает паника, и он крепко сжимает губы, с трудом удержавшись от резкого «Ну что там ещё?». Сю Фэй, кажется, не замечает, что едва не стала причиной катастрофы, поскольку весело улыбается и размахивает свободной рукой, вскидывая её высоко вверх и поднимаясь на цыпочки. — Это же… — радостно говорит она и едва не прыгает на месте. — Это же Тан Чао, мой наставник из музыкальной академии! Удивительно! Не встречала его сто лет… — она тянется к Сяо Чжаню и с взволнованным видом шепчет ему на ухо: — Он был первым из моих знакомых, о чьей бисексуальности я узнала! Сяо Чжань с любопытством поднимает брови и понимающе кивает. — Он сам тебе признался? — Нет, — смеётся Сю Фэй, её щёки залиты румянцем, а глаза сверкают нервным блеском, — прямо о таком не говорят. Дело в том, что мы с ним некоторое время… м-м… встречались. А потом появился один парень, и… Знаешь, Сяо Чжань, это невозможно было ни с чем перепутать! Я сразу поняла, что между мной и Тан Чао больше ничего не будет. Сяо Чжань прищуривается и открывает рот, чтобы спросить, уж не тот ли это мужчина, что оставил её с разбитым сердцем, но Сю Фэй уже хватает его под локоть и тянет прочь с мостика. Что бы ни случилось между ней и тем человеком в прошлом, она всё равно жаждет с ним пообщаться. Сяо Чжань покорно следует за ней, потому что ему без разницы, куда идти дальше — он здесь ради удовольствия Сю Фэй и готов потакать ей во всём. К тому же ему интересно взглянуть на того, кто, в отличие от него самого, не особо скрывает свои сексуальные предпочтения. Они за руку сбегают с мостика, словно молодая влюблённая пара из романтического кино, да вот только ни один из них не влюблён в другого. Сю Фэй смеётся и увлекает Сяо Чжаня по направлению к дорожке у реки, к тому самому кусту пионов, который Сяо Чжань пытался сфотографировать чуть раньше. — Дорогая моя Сю Фэй, — с радушной улыбкой произносит высокий импозантный мужчина в бежевом костюме и светло-голубой рубашке с тёмно-зелёной бабочкой. Всё это вместе по идее должно смотреться ужасно, но на Тан Чао выглядит стильно и дорого. Сама аура этого человека пропитана шиком и лоском. — Ты стала ещё прекраснее, как тебе это удаётся? Они раскланиваются и пожимают друг другу руки, затем Сю Фэй представляет Сяо Чжаня как своего близкого друга и коллегу. Сяо Чжань берёт пухлую, влажноватую ладонь Тан Чао и испытывает странное желание вытереть руку о пиджак, но вместо этого лишь улыбается ещё шире. Сяо Чжаню не раз говорили, что его улыбка — это оружие массового поражения, но в данный конкретный момент ему хочется поразить едва знакомого человека лишь для того, чтобы скрыть неловкость. Тан Чао ему не нравится. Это какое-то необъяснимое, утробное отвращение, от которого Сяо Чжаню становится не по себе. Чужой оценивающий взгляд с головы до пят эту неловкость лишь усугубляет. Между тем Сю Фэй сияет улыбкой, которую Тан Чао не замечает, с лёгким недоумением оглядываясь по сторонам. — Ван Ибо? Молодой человек в небрежно сидящем на голове берете с козырьком отходит от перил, крутя в пальцах бледно-розовый пышный цветок. Сю Фэй и Сяо Чжань не обратили на него внимания раньше, настолько тихо он держался. Тан Чао цокает языком. — Срываешь цветы? — Я? — переспрашивает тот, одаривая всех троих одинаково незаинтересованным взглядом. — Его сорвали и бросили, а я просто поднял. Будет жаль, если такую красоту растопчут. Несмотря на неприступный вид, его голос звучит мягко и юно, хотя Сяо Чжань не мог бы даже примерно назвать возраст этого парня. Всё дело в слегка вызывающей манере держаться, ровной спине и элегантных движениях. Возможно, чуть за двадцать, но с тем же успехом может быть и меньше двадцати. Тан Чао посмеивается с той же снисходительностью, с которой ранее болтал с Сю Фэй и обменивался рукопожатием с Сяо Чжанем. Редко бывало, чтобы кто-то малознакомый так сильно и необъяснимо раздражал Сяо Чжаня с первых же секунд общения. Он внутренне изумлён своей реакцией и пытается её подавить, но последующие события этому не способствуют. — Это Ван Ибо, — говорит Тан Чао и притягивает того к себе за талию, задержав ладонь на мгновение, а затем скользя чуть выше, на рёбра, как будто там его рука будет смотреться менее провокационно и однозначно. Ван Ибо подчиняется, но без особой охоты, бросая взгляд украдкой на Сю Фэй с Сяо Чжанем и на секунду задерживая его на последнем. «Они спят вместе», — с мутным ощущением в желудке думает Сяо Чжань, уставившись на Ван Ибо в ответ. Мгновение — и оба отводят глаза. Ван Ибо коротко улыбается и кланяется. Руки он не подаёт. Сю Фэй воодушевлённо трещит о каких-то общих знакомых, и её голос, в который прокрались неприятно визгливые нотки, посылает болезненные разряды в виски Сяо Чжаня. — Конечно же, я слышал про Ни Цин, — в это время с энтузиазмом отвечает Тан Чао. — Одна из моих лучших учениц, право же. Я внимательно слежу за её карьерой. У Ван Ибо нежный овал лица и умопомрачительные скулы, красивый разрез глаз и губы, словно созданные для долгих, страстных поцелуев. Не то чтобы Сяо Чжань собирался целовать губы едва знакомого человека, да ещё и мужчины к тому же. Он не настолько осмелел, но его мысли останутся при нём, здесь нет телепатов, поэтому он лениво размышляет о мягкости этих искусанных губ, искоса возвращаясь к ним взглядом. Оживлённая беседа журчит где-то на периферии разума, к счастью, в ней участвовать не обязательно, достаточно изредка кивать и улыбаться. Ван Ибо, судя по всему, того же мнения. Сяо Чжань опускает взгляд на его ключицы в расстёгнутом на две пуговицы вороте светлой рубашки, отмечая две цепочки — тонкую и потолще, а затем — на цветок в длинных пальцах, рассеянно поглаживающих лепестки. Сю Фэй смеётся и слегка наклоняется вперёд, её рука до сих пор продета через локоть Сяо Чжаня, и странно, что он этого не ощущал, сосредоточившись на своих мыслях. Ван Ибо вставляет пару слов в общую беседу, заслужив почти отеческое похлопывание по руке от своего спутника, после чего надувает губы и поворачивается в профиль. Зря он это делает. Сяо Чжань прослеживает его взгляд и так же рассеянно следит за плывущей по реке лодкой, зачем-то воображая Ван Ибо в постели с Тан Чао — двух этих мужчин, совершенно разных по возрасту, жизненному опыту и, видимо, статусу, и что-то внутри него сопротивляется этой мысли, по-животному скребёт когтями, а другое нечто, наоборот, загорается медленным возбуждением, мучительным и постыдным. Сяо Чжань и сам не знает, почему так взбудоражен. Он отворачивается и проводит рукой по лицу. Солнце печёт слишком сильно, Ван Ибо искоса смотрит на него из-под козырька своего забавного берета. Кто вообще носит такие тяжёлые головные уборы в середине весны? — Давайте выпьем по коктейлю? — предлагает Тан Чао, махнув рукой в сторону крытого павильона со столиками, где продают прохладительные напитки. — С удовольствием! — восклицает Сю Фэй. Она вся светится от радости, и Сяо Чжань удивлён видеть её настолько восторженной, это какой-то совершенно новый уровень эмоций. «Она была влюблена в него по-настоящему, — думает он, — возможно, он был её первой взрослой любовью и поэтому до сих пор находит отклик в сердце. Как жаль. Он явно играет за другую команду, — быстрый взгляд на Ван Ибо, который идёт самым последним, задумчивый и отстранённый. — У Сю Фэй не было ни единого шанса». Сяо Чжань может представить себе Тан Чао десять лет назад — моложе, стройнее, с менее выраженными мимическими морщинами на лице, более пышной шевелюрой, без бородки, возможно. И со всей этой добродушной властной силой, на которую слетались впечатлительные юные пташки, подобные Сю Фэй и... Впрочем, Ван Ибо не похож на экзальтированного юнца, он держится уверенно, хотя и скромно, есть в нём что-то потаённое, какая-то внутренняя сила, которую Сяо Чжаню пока что не удаётся прочувствовать. Возможно, всё дело в тяжёлом взгляде этих тёмных глаз?.. Которые в данный момент смотрят прямо на него со смешливым удивлением. Точёные скулы залиты лёгким румянцем, губы чуть подрагивают, пытаясь скрыть ухмылку. Что вообще происходит? Сяо Чжань вытряхивает себя из мира странных грёз и осознаёт, что все молчат и смотрят на него. — Прошу прощения, — улыбается он, поднося сжатую в кулак руку к губам и чуть склоняя голову вперёд. Ему чертовски неловко, кровь бросается в лицо, но это, к счастью, почти незаметно, тут есть за что поблагодарить природную смуглость. — Я задумался. — Да ты с самого утра такой, Сяо Чжань! Может быть, это фазы луны? Или что-то в атмосфере? Сю Фэй игриво хлопает его по руке, Ван Ибо прослеживает жест, и его лицо вновь становится безмятежным и отстранённым, как будто и не было вовсе ни лукавого блеска в глазах, ни улыбки, прорывающейся сквозь пелену невозмутимости. — Весна, — говорит Тан Чао таким тоном, словно это всё объясняет. А затем добавляет: — Авитаминоз. Вам следует хорошенько высыпаться и принимать витамины, господин Сяо, иначе состояние будет усугубляться. Потеря концентрации, рассеянность, головные боли, возможно... — В таком случае я возьму всем что-нибудь освежающее и витаминизированное, — внезапно перебивает Ван Ибо. Его голос, как уже отметил ранее Сяо Чжань, бархатистый, мягкий и в то же время с прорывающимися звонкими нотками, удивительно подходящий и ему самому, и этому резкому в своей яркости весеннему дню. Сяо Чжаню почти стыдно за подобную мысль, и в то же время он по неясной причине очень хочет поделиться ею с окружающими. Что было бы, скажи он нечто подобное на самом деле? Какой диагноз в таком случае поставил бы ему Тан Чао? — Может быть, Сяо Чжань поможет мне выбрать? О, вот это неожиданно. Тан Чао снова улыбается, снисходительно, мягко, но с каплей превосходства, которую невозможно не заметить, и протягивает Ван Ибо платёжную карту. Сю Фэй щебечет о том, как это мило, и что она предпочла бы напиток без цитрусовых, потому что у неё аллергия и потом ужасно чешется лицо. Ван Ибо пару секунд смотрит пустым взглядом на карточку в пухлых наманикюренных пальцах своего спутника, а потом одну секунду — ему в глаза, после чего улыбается уголком рта и говорит: — Идём, Сяо Чжань, оставим их здесь ненадолго наедине посплетничать о старых добрых временах. Сяо Чжань одаривает всех быстрой улыбкой и пожимает запястье Сю Фэй, бормоча: — Займите пока столик. Затем он спешно шагает вслед за Ван Ибо, у которого почти такие же длинные ноги, как и у него самого, обтянутые чёрными брюками, открывающими щиколотки. Белая после зимы матовая кожа составляет яркий контраст с блестящей на солнце тканью. — Это было... — начинает Сяо Чжань, догоняя его, — грубовато. Но кто я такой, чтобы осуждать? Ван Ибо резко разворачивается к нему и впивается тёмным взглядом. Он не отрывает глаз от Сяо Чжаня, а тот позволяет себе ещё раз насладиться видом нежных щёк и губ, длиной шеи и ровной линии носа, прежде чем взглянуть в упор, накинув, как плащ, самый что ни на есть нахальный вид. — Действительно, — легко соглашается Ван Ибо и внезапно подмигивает ему, теряя всю эту ошеломительную неприступность, поскольку делает это забавно — двумя глазами одновременно, как будто не может иначе. При этом он морщит нос и сразу же выглядит ещё младше своего реального возраста, почти подростком — потому что есть эти ямочки на щеках и озорство в подёргивании плеч, и нерешительность в том, как он переплетает длинные пальцы, теребя несчастный цветок, и стоит, перенеся вес тела на одну ногу, слегка отведя колено второй в сторону. — Это грубовато. Ещё скажи, что у тебя нет авитаминоза. — Но у меня действительно нет авитаминоза, — смеётся Сяо Чжань, потому что ну какого чёрта? — Диагноз твоего... друга не верен. Ван Ибо закатывает глаза, отворачивается и продолжает шагать к стойке павильона, чтобы занять очередь за напитками. Сяо Чжань идёт с ним в ногу, ощущая непостижимое для самого себя удовольствие от нахождения рядом с этим незнакомым человеком. А ведь между ними не было сказано и двух десятков слов. — Тан Чао не мой друг, как ты это сформулировал, — тихо говорит Ван Ибо, едва не прижимаясь губами к уху Сяо Чжаня, когда они стоят в плотной очереди за напитками. Здесь так тесно, как будто все посетители ботанического сада одномоментно решили, что пора бы освежиться. По коже Сяо Чжаня бегут мурашки от низкого голоса, от ощущения чужого лёгкого дыхания, от двусмысленности этих слов и от близости Ван Ибо, который вкусно пахнет свежей туалетной водой, чуть горьковатой и терпкой. Незнакомый аромат, но мгновенно пленяющий. Сяо Чжань сглатывает и впивается ногтями правой руки в ладонь. — Это не моё дело, — говорит он в ответ, но, в свою очередь, не тянется к уху Ван Ибо, а выдыхает практически ему в губы. — Если ты, конечно же, не хочешь поговорить об этом. Они стоят почти прижавшись друг к другу, и если бы Ван Ибо слегка приподнял голову и вытянул шею, а Сяо Чжань нагнулся бы вперёд, то они столкнулись бы носами. Но ни один из них, разумеется, ничего такого не делает. Ван Ибо медленно моргает и облизывает верхнюю губу — умопомрачительный изгиб, нежная-нежная кожа. — Господин Тан — мой бывший наставник в академии, — говорит он, — а иногда мы трахаемся. Если ты, конечно же, имел в виду настолько откровенные разговоры. Сяо Чжань чувствует, как кровь стучит в висках, в кончиках пальцев, растекается жаром под кожей. «Зачем ты говоришь мне всё это? Теперь я не смогу не воображать вас вместе... Почему я вообще это делаю, как будто мне не всё равно и мы не встретились сегодня впервые, а знакомы уже давно, так давно, что мне не хочется делить тебя больше ни с кем? Что это?» В его груди становится тесно и неприятно, как будто там недовольно ворочается странное сердитое существо. Ван Ибо отворачивается, поскольку подходит их очередь сделать заказ. Он растерянно смотрит на перечень напитков и прикусывает губу, как специально. Сяо Чжань вздыхает и берёт дело в свои руки, заказывая четыре коктейля с мятой и соком кактуса. В три из них он просит добавить лайм, а в один — карамболь. — Может, я тоже хочу с карамболем, — ворчит Ван Ибо, пихая Сяо Чжаня плечом в плечо, но глаза его смеются. Сяо Чжань тоже едва сдерживает смех. В этом вроде бы нет ничего смешного. На самом деле он чувствует себя немного пьяным. Возможно, у него и правда авитаминоз, если этим можно объяснить происходящее сумасшествие. — Прошу прощения, но сделайте, пожалуйста, два с карамболем, — просит он, а затем тихо, чтобы слышал только Ван Ибо, говорит, почти прикасаясь губами к виску: — С лаймом вкуснее, менее приторно. — Да? — задумчиво тянет тот, поглядывая из-под ресниц совершенно бесстыдным взглядом. — В таком случае я попробую у тебя. Чтобы сравнить. Сяо Чжань отстраняется, не в силах сдержать дурацкую улыбку. Он глубоко вдыхает и засовывает руки в карманы, покачиваясь с носка на пятку. Ван Ибо смотрит прямо на него, изредка моргая, губы подрагивают, словно сопротивляясь улыбке. — Тебе нравятся пионы? Сяо Чжань бросает взгляд на цветок в его руках. — Я пришёл на них любоваться, — отвечает он. — И как? — спрашивает Ван Ибо хитро, на его щеках играют ямочки. — Нравится вид? — Очень, — говорит Сяо Чжань, не отводя от него глаз, а потом протягивает руку, забирает несчастный пион из беспокойных пальцев и вставляет его в петлицу расстёгнутого синего пиджака. — Вот так. А то он скоро рассыплется. Он легонько стучит Ван Ибо по груди, по упругой плоти под тонкой рубашкой, а стоящая рядом женщина громко фыркает, бормоча что-то о запрете срывать цветы. Лицо Ван Ибо вспыхивает румянцем, и он проскальзывает за спину Сяо Чжаня, подальше от незнакомой поборницы порядка. К счастью, в этот момент бариста вручает им четыре бокала. Сяо Чжань торопливо расплачивается карточкой, отмахиваясь от возражений Ван Ибо, который с демонстративным вздохом хватает два бокала и говорит, отходя: — В следующий раз угощаю я. Сердце Сяо Чжаня подпрыгивает к горлу от мысли, что этот крайне сомнительный следующий раз вообще может быть. Но вдруг? — Ибо, — говорит он, поражаясь собственной смелости. — Ты хотел попробовать лаймовый. Ван Ибо останавливается и медленно поворачивается к нему. Поверх его плеча Сяо Чжань видит столик, за которым сидят Тан Чао и Сю Фэй. Они склонились друг к другу и, судя по языку тел, полностью увлечены беседой. Сяо Чжань легонько кивает и протягивает один бокал вперёд. Ван Ибо чуть наклоняется, аккуратно берёт губами трубочку и делает несколько мелких глотков. Его кадык плавно смещается вверх и вниз, а Сяо Чжань вынужден сглотнуть сам, в его горле мучительно сухо. — Очень вкусно, Сяо Чжань, — говорит Ван Ибо, облизывая губы. — Хочешь попробовать мой? Сяо Чжань должен бы задуматься о том, что они стоят посреди людного павильона на виду у десятков людей, и всё это наверняка выглядит странно, но в данный момент ему плевать, поэтому он подходит капельку ближе к Ван Ибо, освобождая проход за своей спиной, и отпивает из одного из стаканов в его руках. Вкус свежий, приятный, но при этом кажется слишком пресным. Все рецепторы почему-то настроены на Ван Ибо — на запах его туалетной воды, мягкий пушок на коже щёк, приоткрытые губы, шаловливый блеск глаз, длинные пальцы, охватывающие стакан. Проснувшееся внутри неведомое чудовище удовлетворённо гудит. — Мне нравится, — тихо говорит Сяо Чжань, отстраняясь. — В следующий раз возьму себе такой. Ван Ибо улыбается и засовывает в рот трубочку, из которой только что пил Сяо Чжань, вновь подмигивает двумя глазами и направляется к столику, где их уже ждут. ----------------- Позже, пытаясь воспроизвести в памяти подробности того дня, Сяо Чжань обнаруживает, что их не особо много, но почти все связаны с Ван Ибо. Вот они садятся за столик — он сам рядом с Сю Фэй, одарившей его чуть виноватой улыбкой, а Ван Ибо — рядом с Тан Чао, который сразу же кладёт руку на обтянутое чёрными брюками бедро в жесте, словно кричащем о заявленном праве. Возможно, в этом ничего нет, но чудовище внутри Сяо Чжаня рычит в ответ. — Мы попробовали наши напитки по дороге, — как ни в чём не бывало сообщает Ван Ибо. — И уверяю вас, это очень вкусно. Далее следуют примерно полчаса светской беседы, которой не особо довольны все четверо, пусть этого никто и не демонстрирует. Сю Фэй и Тан Чао явно хотят поговорить о старых добрых временах и общих знакомых, но Сяо Чжаню и Ван Ибо это не интересно, и в конце концов между ними завязывается отдельный разговор. Так Сяо Чжань узнаёт, что Ван Ибо, хотя и учился в музыкальной академии на факультете струнных инструментов, работает не совсем по специальности. — Сразу после выпуска я был аккомпаниатором в детском саду, — делится Ван Ибо, водя трубочкой по губам. — Недолго, примерно пять месяцев. — Тяжело с детьми? — посмеивается Сяо Чжань. — С детьми — нет. Тяжело со взрослыми, — говорит Ван Ибо и чуть хмурится, облизывая губы. — Теперь я работаю в магазине музыкальных инструментов. — Туда не приходят взрослые? — Приходят, но с более конкретными намерениями и меньшим количеством претензий, — сообщают ему с ухмылкой, толкая коленом под столом. У Сяо Чжаня на секунду перехватывает дыхание. Он отводит глаза, мельком ловя благодарный взгляд Сю Фэй, которая рада, что он развлекает спутника её старого друга. — Мы просто обязаны с ними увидеться, — говорит между тем Тан Чао, — устроить встречу давних друзей. — Я организую, — в глазах Сю Фэй так много предвкушения и восторга, что Сяо Чжаню даже неловко на неё смотреть. — Давайте вместе составим списки! Сяо Чжань поможет всех отыскать, он отлично ориентируется в соцсетях. — Прямо сейчас? — нарочито капризным голосом тянет Ван Ибо и шумно вздыхает. Тан Чао одаривает его короткой понимающей улыбкой. — Ревнуешь, что не всё внимание тебе? Тот фыркает в ответ. — С чего бы? Не ревную я. Но если вы хотите заниматься чем-то таким прямо сейчас, то я свой выходной предпочёл бы провести как-нибудь иначе. С этими словами он легонько задевает носком ботинка щиколотку Сяо Чжаня, бросая на него быстрый и бесстыдный взгляд из-под ресниц. Это нагло и волнующе, и странно, и приятно, и бесит. Сяо Чжань сжимает губы, пытаясь утихомирить шквал хаотичных мыслей. К счастью, на «прямо сейчас» почти у всех запланированы более важные дела. Они прощаются. Тан Чао и Сю Фэй долго договариваются о созвоне, совместном обеде и организации встречи, в то время как Сяо Чжань и Ван Ибо просто стоят рядом со своими спутниками, обмениваясь томными, многозначительными ухмылками, как будто разделяя маленькую, уютную тайну. Это всего лишь скука, думает Сяо Чжань, провожая взглядом тёмно-зелёную машину с открытым верхом. Она принадлежит Тан Чао, но за рулём, естественно, Ван Ибо. Он сигналит два раза, срываясь с места, а Сю Фэй смеётся им вслед и машет рукой. Её глаза горят. Давно уже Сяо Чжань не помнит свою подругу такой счастливой. Они идут по улице под руку, Сю Фэй подставляет лицо весеннему ветру и улыбается своим мыслям. Сяо Чжань ни о чём не спрашивает. Всё и так понятно без лишних слов. — Спасибо тебе за этот день, — говорит Сю Фэй, когда они прощаются на углу её дома. Солнце уже почти зашло, спряталось за крыши высоток, припорошив небо розовыми тенями. — Не стоит благодарности, — улыбается Сяо Чжань, а Сю Фэй целует его в щеку и немного нервно смеётся. — Ох, теперь ты в помаде, — говорит она, пытаясь стереть пальцами следы своих губ. Сяо Чжань её мягко останавливает. — У меня есть платок. Он суёт руку в карман, но, помимо искомого, обнаруживает там посторонний предмет: на ощупь — кусочек картона, похожий на визитку. Сяо Чжань удивлённо достаёт её и вертит в пальцах, рассматривая. — О, — замечает остроглазая Сю Фэй, — магазин музыкальных инструментов? Сяо Чжань ужасно сожалеет о том, что обнаружил визитку здесь и сейчас. Когда Ван Ибо только успел засунуть её ему в карман? Сяо Чжаню кажется, что они даже не стояли рядом с того момента, как попробовали коктейли друг друга. От воспоминания о губах Ван Ибо вокруг трубочки его бросает в жар. — Да, — говорит он, — давно мечтал научиться играть на... флейте. Не о роялях же ему врать, ну в самом деле. — Флейта — это сексуально, — улыбается Сю Фэй и выхватывает из его руки носовой платок, чтобы нежно вытереть помаду со щеки. — Говорю тебе как заурядная пианистка. Надо же, в этот раз Сяо Чжань умудряется не облажаться. Удивительно. Иначе мог бы попасть в ученики к Сю Фэй, или пришлось бы признаться в личном интересе к любовнику её бывшего любовника, что кажется слегка безумным даже в виде мысли, не высказанной вслух. Уже дома Сяо Чжань ещё раз задумчиво изучает визитку — она не новенькая, не глянцевая, и видно, что какое-то время лежала в кармане куртки. Обтрёпанные уголки, слегка потёртая поверхность. Он задаётся вопросом, что это всё значит для Ван Ибо? Желание развеять скуку с кем-то помоложе Тан Чао? Тяга рисковать и поступать вопреки? Легкомыслие? Это неважно, решает он со вздохом и кладёт визитку на кухонную полку, возле картины, которую нарисовал несколько лет назад. Синие волны, жёлтый песок, два одиноких силуэта. Теперь, когда эмоции дня поутихли, он точно знает, что попался на крючок. Ван Ибо как будто с первых минут догадался, что Сяо Чжань тоже любит рисковать и в достаточной степени им заинтересовался.

**2**

Не стоило бросаться в это так сразу, не стоило проваливаться друг в друга с головой, но все эти мысли приходят со временем, когда становится слишком поздно, когда неуклюже ворочавшееся чудовище внутри окончательно просыпается и обнажает клыки в жажде крови. Вечером следующего же дня после прогулки в ботаническом саду Сяо Чжань приходит в магазин музыкальных инструментов и бессовестно флиртует с Ван Ибо, а потом едет с ним вместе к себе домой. Там они пытаются поужинать купленной навынос фасолью с рыбой в кисло-сладком соусе, запивая её безалкогольным пивом — обоим завтра на работу — и толкаясь под столом коленями. Очень скоро эта шуточная борьба переходит в провокационные попытки забраться друг к другу в штаны, пока ещё невинно — просунуть ступню в штанину снизу — но оба прекрасно понимают, куда всё это ведёт: они здесь наедине, они хотят друг друга, и дело закончится постелью. Ван Ибо приходится сложнее — брюки Сяо Чжаня менее широкие, и просунуть в них ногу не особо выходит. Он бросает палочки в пиалу и идёт на решительный шаг, ныряя под стол, выползая между ног Сяо Чжаня и с совершенно блядским видом потираясь о внутреннюю сторону его бедра щекой. — Победить любой ценой, да? — спрашивает Сяо Чжань, приподнимая бровь и стараясь выглядеть невозмутимым вопреки горячему желанию, пульсирующему в венах. Ван Ибо тянется к его ширинке, которая неприятно впивается в болезненно твердый член, ведь Сяо Чжань был перманентно возбуждён в той или иной мере с самого прихода в магазин Ван Ибо, а возможно — ещё раньше, с того самого момента, как его желание оформилось в намерение. Но Сяо Чжаню не хочется, чтобы всё произошло вот так — слишком торопливо, в одежде, за едой. Быть может, он уже слишком взрослый для этого, и поэтому пытается оттолкнуть наглые руки, хватающие его за ремень и поглаживающие болезненную выпуклость. Ван Ибо хитро ухмыляется и ёрзает на полу, пытаясь устроиться поудобнее. — Нет, — рявкает Сяо Чжань и резко отодвигает стул назад, хватая Ван Ибо за плечи и утягивая его за собой. Ещё чуть-чуть, и они рискуют опрокинуться и упасть, поэтому Сяо Чжань наклоняется вперёд, удерживая равновесие. Но ему вовсе не нужен повод поцеловать эти пухлые, капризно изогнутые губы, как будто специально созданные выбивать землю из-под ног у тех несчастных, что осмеливались задержать взгляд на них хоть на секунду дольше. Сяо Чжань заранее подозревал, что губы Ван Ибо — совершенство, но тот ещё и весьма искусен в поцелуях, и через мгновение уже непонятно, кто кого ведёт. Ван Ибо толкается в его рот языком и стонет, нетерпеливый и порывистый, совсем непохожий на того холодного принца, которого Сяо Чжань встретил в ботаническом саду, и эта новая ипостась заводит ещё больше. — Слишком быстро, слишком сразу, — шепчет Сяо Чжань, немного отодвигаясь, но желание подавляет все разумные мысли, а новый яростный поцелуй ворует дыхание у них обоих. — А ты романтик, — выдыхает Ван Ибо, отстраняясь и запрокидывая голову, что даёт Сяо Чжаню возможность облизать его кадык. — Неужели хочешь ждать до третьего свидания? Ты хоть выдержишь? — А у нас свидание? — Нет. — Тогда не хочу. После этого не остаётся иного варианта, кроме как срывать друг с друга одежду и сражаться за ведущую роль. Сяо Чжань не знает, чем руководствуется Ван Ибо, возможно, он просто привык вести, хотя с трудом верится, что Тан Чао ему позволяет нечто подобное. От мысли о другом человеке рядом с Ван Ибо чудовище воет и жаждет крови, и Сяо Чжань оставляет жёсткий засос на бледной коже возле соска, от чего Ван Ибо шипит и тянет его за волосы вверх, а потом грубо целует и до крови кусает за губу. На мгновение они отстраняются друг от друга и смотрят слегка обезумевшими глазами на результат своих действий — растрёпанные волосы, опухшие влажные губы, тяжело вздымающаяся грудь, следы засосов, сводящее с ума обилие обнажённой кожи, которую ещё предстоит запятнать, вылизать и выучить на ощупь. Ван Ибо толкает его за плечи вниз и сводит брови домиком, вскидывая бёдра в безмолвном призыве, и Сяо Чжань подчиняется, утыкается носом в жёсткие волосы, языком проводит по выступающей венке на члене. Запах чужого желания сводит с ума, а сдавленный стон опьяняет. Он берёт в рот, неумело, торопливо и наверняка не так глубоко, как хотелось бы им обоим, но Ван Ибо закидывает ноги ему на спину, прижимает их к лопаткам и выгибается, позволяя обхватить себя за бёдра, и только одна эта поза едва не заставляет Сяо Чжаня кончить просто так, без какого-либо трения. Он скользит ладонями между ягодицами, слегка разводя их в стороны, а его слюна стекает по члену Ван Ибо к промежности, чтобы встретиться там с пальцами. И Сяо Чжань правда не собирался этого делать, но указательный палец как будто по своей воле нащупывает сморщенную кожу ануса и толкается внутрь по слюне, туго входит до первой фаланги, и все ощущения словно направлены к рецепторам на кончике этого пальца — тепло, теснота и интимность, которую на самом деле нельзя осязать, но кажется, что можно. Ван Ибо дёргается и стонет что-то нецензурное, но не от боли, а от оргазма, который едва не подбрасывает его на кровати вместе с прилипшим к нему Сяо Чжанем. Он кончает долго и сильно, Сяо Чжань даже не пытается проглотить сперму, позволяя ей стекать по своему подбородку и шее на грудь, в то время как сам ошеломлённо и машинально продолжает слегка сгибать палец внутри Ван Ибо, который сжимается и дрожит, а потом приподнимает голову и смотрит на него с выражением трогательной благодарности, совершенно не вяжущейся с тем, что происходит с ними сейчас. Чудовище внутри Сяо Чжаня отчаянно ревёт, оно требует очнуться, сбросить с себя чужие обмякшие ноги и подтянуться выше. Оно настаивает, чтобы Сяо Чжань целовал Ван Ибо грязно и жёстко, пачкая в собственной сперме, а потом сжал его красивое горло и дрочил, глядя в слегка остекленевшие глаза. Чудовище желает, чтобы Сяо Чжань кончил ему на грудь. Оргазм почти болезненный, едва ли приносящий облегчение, но Ван Ибо тянется к нему, путается пальцами в волосах, прижимается и трётся, смешивая их сперму и размазывая её по лицу и телу, и они отрываются друг от друга, лишь когда уже не могут дышать, снова полувозбуждённые, и медленно ласкают друг друга, кусая за соски и проникая пальцами глубоко, ещё глубже, пока не кончают снова оба, теперь вымотанные и удовлетворённые уже окончательно. После этого Сяо Чжаню хочется только одного: спать примерно целые сутки; но на часах половина второго ночи, и, пока он принимает быстрый душ, Ван Ибо, справившийся первым, умудряется вызвать такси. Небрежно чмокнув в губы и уклоняясь от взгляда, Ван Ибо говорит: «Увидимся ещё, Сяо Чжань, мне понравилось", и сбегает, оставив после себя запах секса и сиреневые засосы на коже, и грязные простыни, и недоеденный ужин в тарелке, и чудовище внутри Сяо Чжаня, тоскливо и безмолвно смотрящее вслед. ------------------- Это не влюблённость — то, что происходит между ними. И не отношения. Сяо Чжань неукоснительно придерживается давно усвоенного правила: никто никому ничего не обещал, никто никому ничего не должен. Ван Ибо живёт своей жизнью, Сяо Чжань — своей. Иногда они занимаются сексом. Сяо Чжань часто задаётся вопросом, чем эти отношения отличаются от отношений с Сю Фэй, и не может найти никакого ответа, кроме одного слова: всем. Страсть слишком сильна, поведение слишком беспечно, порывы слишком внезапны. Возможно, это новизна? В его случае — определённо. Чем эта странная связь привлекает Ван Ибо, он не хочет ни думать, ни спрашивать. Он привыкает как минимум дважды в неделю после работы забирать Ван Ибо из магазина и отвозить к себе домой, а там раздевать его, целовать, скользить нетерпеливыми руками по телу, которое слишком быстро успевает выучить почти наизусть: здесь россыпь родинок, а под коленкой — старый шрам. «Упал со скейта», — говорит Ван Ибо, а Сяо Чжань касается зарубцевавшейся полоски губами, проводит по ней языком. Он поднимается всё выше и выше по внутренней стороне бедра, туда, где кожа светлее и нежнее, чем где-либо ещё, дразня и срывая с чужих губ сдавленные всхлипы. Потом он сам лежит на спине, дрожащими руками вцепившись в гладкие пряди волос Ван Ибо, который ему отсасывает медленно и сладко, слишком медленно и слишком сладко, и в какой-то момент нет больше сил терпеть, и хочется по-другому, но поздно, и он отталкивает Ван Ибо, заставляет выпустить член изо рта, но продолжает удерживать за волосы, наблюдая за стекающей по его лицу собственной спермой, чтобы потом сцеловать её до единой капли. А затем наступает момент пронзительной трезвости, когда Сяо Чжань смотрит на испачканную, смятую постель и валяющуюся на полу одежду, прислушивается к шуму воды в душе и не понимает, что они оба творят, а главное — зачем. Ван Ибо надевает свои дорогие белоснежные кроссовки и смотрит пустым, задумчивым взглядом, как будто тоже не понимает, кто он такой и что он делает в квартире Сяо Чжаня так поздно ночью, не собираясь остаться до утра. Он мог бы остаться, если бы попросил. Но Ван Ибо об этом не просит, а Сяо Чжань не предлагает. У него по этому поводу свои сомнения. Пробуждение утром в одной постели означало бы что-то, нечто более серьёзное, чем удовлетворение сиюминутной похоти или даже вполне объяснимое влечение; это дало бы пищу затаившемуся внутри чудовищу, а Сяо Чжань предпочитает держать его на голодном пайке, потому что иначе боится с ним не совладать. Их встречи сперва не запланированы, спонтанны. Сяо Чжань пишет: «Я приеду за тобой после работы?», а в ответ получает: «Приезжай». И этого хватает. Пока. Этого более чем достаточно, чтобы забить на домашнюю еду и полноценный сон, да и на отдых в целом, но это лишь зов плоти, качественно удовлетворяемый, как не перестаёт заверять себя Сяо Чжань. Потом становится сложнее, и, когда Ван Ибо отвечает «Прости, на сегодня у меня другие планы» вместо привычного «Приезжай», чудовище протягивает лапу вперёд, выпускает когти и рычит. Сяо Чжаню хочется, чтобы Ван Ибо было не всё равно, чтобы их встречами тот дорожил, но когда он спрашивает себя — зачем ему всё это и не проще ли было бы прекратить, то понимает, что не проще. Он уверен, что возьмёт всё, что сможет, всё, что ему дадут, ведь, в конце концов, это не привязанность вовсе, а всего лишь крышесносный секс. Ну кто в своём уме от такого отказался бы? Ван Ибо, со своей стороны, даёт чудовищу повод для ярости. Сяо Чжань напоминает себе, что между ними разница в возрасте, а поэтому недопонимание вполне объяснимо. Ван Ибо легкомысленный и не особо надёжный хотя бы в силу молодости. Пусть он успел побывать в неком подобии отношений, но это были явно не те, которыми стоило дорожить, и они ничему его не научили. Сяо Чжаню следовало бы радоваться, что от него не хотят чего-то большего, но он чувствует совершенно другое. Ему — именно ему — не всё равно, и это странно. А ещё иногда он терзается навязчивой мыслью, что Ван Ибо специально пробует его на прочность. — Почему ты не перезвонил вчера? Он не собирался приезжать в магазин этим вечером и не предупреждал заранее. Решение было спонтанным, принятым во время остановки на светофоре: направо — домой, налево — к магазину Ван Ибо. Сяо Чжань едет налево и, войдя в небольшое, уютное помещение на первом этаже, видит улыбающегося Ван Ибо возле кассы, в то время как один из его коллег, Вэньхань, демонстрирует скрипку покупателям — пожилой женщине и девочке лет десяти. Девочка нерешительно прикасается к полированному дереву и просительно поглядывает на бабушку исподлобья. — Мы с ребятами пошли в бар после работы, там было шумно. Я поздно вернулся, а утром проспал и забыл перезвонить, — тихо отвечает Ван Ибо, оглядывая его с ног до головы и облизывая губы. В это же время Вэньхань натянуто улыбается покупательнице и оборачивается к ним, многозначительно приподнимая брови. — Ван Ибо сейчас вам продемонстрирует. Тот закатывает глаза и легонько хлопает Сяо Чжаня по запястью. — Прости. Долг зовёт. Он выходит из-за прилавка, как назло на секунду притёршись сзади к Сяо Чжаню, которого от внезапной близости бросает в жар. — Я не специализировался по классу скрипки, — говорит Ван Ибо, легонько кланяясь покупательнице, недоверчиво на него уставившейся. — Я виолончелист. Но могу показать что-нибудь простое. Ван Ибо бросает косой взгляд на Сяо Чжаня, который глубоко вздыхает, чтобы успокоиться, вскидывает брови и складывает руки на груди. Он одновременно позабавлен и расстроен, потому что слишком долго себя накручивал. Но Ван Ибо, играющий на скрипке? Это определённо интересное зрелище, отвлекающее от дурацких мыслей. Тот пристраивает инструмент к шее, прикрывает глаза и берёт смычок. Делает короткий вдох и… Что ж, если он играет вот так, не получив специализации, и называет мелодию простой, то Сяо Чжаню хотелось бы узнать, что же такое в его понимании сложность. Музыка весёлая и быстрая, девочка восхищённо приоткрывает рот, её бабушка одобрительно кивает. Вэньхань довольно притопывает ногой, а сам Сяо Чжань не может оторвать глаз от контраста блестящего тёмного дерева и матовой светлой кожи, от длинной шеи, от склонённой чуть в сторону головы и пряди волос, падающей на глаз. Смычок порхает в ловких пальцах, на губах играет кривоватая улыбка — вызывающая и смущённая в одно и то же время. Эти секунды хочется продлить. Музыка заканчивается, Ван Ибо шутливо раскланивается. — Она хорошо звучит, — говорит он, протягивая скрипку девочке. — И стоит своих денег, — обращается он к её бабушке. После этого Ван Ибо с Вэньханем некоторое время занимаются оформлением покупки и упаковкой, а Сяо Чжань ждёт, прохаживаясь по магазину и без интереса разглядывая товары. Покупательница и её внучка возбуждённо тараторят на заднем плане, изредка прерываемые короткими деловыми замечаниями продавцов. В конце концов Сяо Чжань замирает перед одной из витрин и бездумно пялится на флейту, вспомнив вдруг, как пытался оправдаться пред Сю Фэй интересом к этому самому инструменту. С тех пор прошло почти два месяца. За это время они несколько раз вместе ужинали и дважды занимались сексом. С Ван Ибо секс был чаще, Сяо Чжаню даже сложно сосчитать, сколько именно раз. Делает ли это его ветреным человеком, если он никому не обещал хранить верность? Да ещё и при том, что от него никто этого и не требовал? Однако есть чудовище внутри, которое желает знать, как проводит свободные вечера Ван Ибо, спит ли он с Тан Чао или с кем-то ещё, нравится ли ему секс с другими людьми больше, чем с Сяо Чжанем. Невыносимо хочется спросить об этом, но имеет ли Сяо Чжань такое право? Может ли потакать желаниям чудовища? Из задумчивости его вытаскивает Ван Ибо, который кладёт руку ему на плечо и смотрит пристально, склонив голову набок. «Кто ты такой, — хочется спросить Сяо Чжаню, — почему меня так сильно тянет к тебе, как будто внутри тебя магнит, которому не может сопротивляться моя холодная, прочная сердцевина?» Но он лишь натянуто улыбается и не успевает открыть рта, как ему сообщают: — Вэньхань меня отпускает пораньше. Ещё полчаса до закрытия, но он справится. Ван Ибо отодвигает рукав рубашки и смотрит на часы. Сяо Чжань смотрит на часы вместе с ним. Это дорогой аксессуар, вряд ли по карману Ван Ибо, да он и не из тех, кто потратил бы три своих зарплаты на что-то подобное. Ван Ибо любит простую еду, скейтборды и гонки. Ему идёт утончённый образ, но Сяо Чжань уже понял, что это всего лишь роль, удобная роль, которую Ван Ибо играет в угоду окружающим, то ли привыкнув, то ли потому, что ему и правда так проще. Но в душе он весёлый, озорной и склонный к авантюрам парнишка, а вовсе не ледяной недоторога, которого изображает на публике. Кто подарил Ван Ибо эти часы? Тан Чао? Сяо Чжань прищуривается, но держит язык за зубами. — Ну и? — нетерпеливо спрашивает Ван Ибо, легонько подталкивая его бедром. — Идём? Они почти синхронно машут на прощанье Вэньханю и нога в ногу выходят из магазина. — Так что там насчёт бара? — спрашивает Сяо Чжань, пока они идут к его машине. Ни поцелуев, ни держаний за руку — никаких нежностей, только чистое и прямое намерение. Ван Ибо привычно распахивает дверцу и усаживается на пассажирское сиденье. — Ходили вчера с ребятами. Я не думал, что ты позвонишь. Это правда, обычно они договариваются о встрече заранее, но Сяо Чжаню внезапно захотелось увидеть Ван Ибо или хотя бы услышать его голос просто так, сразу, прямо сейчас, и это желание было почти невыносимым. — С ребятами? — уточняет он ровным голосом, заводя машину. — Да, — Ван Ибо закатывает глаза и кладёт руку ему на бедро, легонько барабаня пальцами, — с работы, Сяо Чжань, и из Академии. Я тебе о них рассказывал. Вэньхань тоже там был, а ещё Исюань и остальные. — Я звонил тебе раз десять, и ты всё время был вне зоны, — говорит Сяо Чжань, чуть хмурясь. Он не хочет признаваться в том, что переживал и воображал себе невесть что. Ему нужно сосредоточиться на вечернем трафике, но ладонь Ван Ибо такая тёплая и лежит так близко к паху Сяо Чжаня, в то время как сам Ван Ибо расслабленно откидывает голову на подголовник, во всей красоте демонстрируя шею. — Опять это? Ну прости меня, ладно? Я уже сказал, что замотался и забыл. Я видел сообщение о пропущенных. В клубе была плохая связь, подвал, все дела, — странным, усталым голосом говорит он, а затем поворачивает голову и смотрит Сяо Чжаню в глаза. — Ну же! Мы ведь не договаривались встретиться. Ни вчера, ни сегодня. Видишь, ради тебя я изменил все свои планы. Сяо Чжаню хочется резко повернуться и впиться пальцами в его горло, притянуть к себе ближе, прижать крепче. Ван Ибо, как назло, чуть изгибает шею и приоткрывает губы. Вихрь тёмных желаний туманит разум Сяо Чжаня. Но они стоят на светофоре, и в этот момент зажигается зелёный свет. Сейчас не время и не место, нужно добраться до дома, и там... Чудовище рычит, рука сжимается на руле, машина мчится вперёд, Ван Ибо одобрительно присвистывает. У него как будто вообще нет тормозов. В квартире Сяо Чжаня всё происходит по устоявшемуся сценарию. Их секс похож на сражение, и в этот раз Сяо Чжань уступает, устав за поездку физически и морально, принимая, хотя весь день желал брать. Потом, когда всё заканчивается и в голове образуется кристально чистая пустота, он видит перед собой покрасневшие, кровоточащие от жёстких поцелуев губы Ван Ибо и застенчивый взгляд из-под ресниц на их переплетённые пальцы, прижатые к груди Сяо Чжаня в подозрительно нежном жесте. На самом деле это ужасно, потому что ни капельки не похоже на то, чего Сяо Чжань ждал от их связи. И на то, в чём пытался себя убедить. Ван Ибо выглядит обиженным, когда Сяо Чжань довольно резко отнимает у него свою руку, но это смятение заметно лишь секунду — один удар сердца, и его нет. На этот раз Сяо Чжань идёт в душ первым, даже не предлагая иного варианта. Он включает холодную воду, хотя тело жаждет теплоты и умиротворения и сонных объятий под одеялом, зато холод мгновенно отрезвляет, пусть даже в груди что-то крошится и скрипит. Похоже, это чудовище рвётся наружу, желая вернуться в спальню, где кровать с испорченными простынями, и тяжёлый, густой запах спермы, и много чужой обнажённой кожи, которую Сяо Чжань внезапно знает лучше, чем свою собственную, но даже этого теперь становится мало. Ему (или чудовищу?) хочется схватить человека по ту сторону стены, вывернуть его наизнанку, сжать руками так крепко, чтобы ему стало больно, чтобы он не мог вырваться и умолял, но цеплялся в ответ; хочется спрятать его под кровать, в шкаф, в тумбочку, в самого себя и никому не позволять его видеть и к нему прикасаться. Сяо Чжань стоит под холодными струями, вжав ладони в гладкий кафель, и не сразу замечает, что его зубы стучат, а кожа покраснела и покрылась мурашками. Когда он находит в себе силы выйти из ванной, в квартире пусто. Ван Ибо ушёл не помывшись, но оставив после себя полный порядок, насколько возможно: это никак не сравнимо с тем, что было в комнате, когда Сяо Чжань вскочил и сбежал. Впрочем, есть кое-что ещё. На аккуратно расправленном покрывале лежит серёжка. Изящная вещица из золота и красных камней. Та самая, потерю которой вот уже несколько дней оплакивает Сю Фэй. Сяо Чжань берёт серёжку в руки и начинает смеяться. Нет, это такой дурацкий шаблон: жена находит вещь любовницы в своей постели. Но Ван Ибо не жена ему и не муж, и их отношения нельзя даже описать фразой “мы встречаемся», потому что они-то встречаются, но не совсем в том смысле. Они встречаются ради секса, и только голодному сердитому чудовищу внутри хочется большего, чего-то такого, чему оно само не может дать названия. Ван Ибо ушёл. Сейчас он где-то там, шагает по улицам города, возможно, едет в метро. Растрёпанный, зацелованный, пахнущий сексом. Рука Сяо Чжаня рефлекторно сжимается, острые кружевные края серёжки впиваются в мякоть ладони. Физическая боль сминает мысли в плотный комок, как лист бумаги, и теперь их можно выбросить прочь. Чудовище отвлекается. Но надолго ли?

**3**

После этого случая с серёжкой Сяо Чжань держит чудовище под контролем, не даёт ему разбушеваться, но в отношениях что-то меняется, и в основном со стороны Ван Ибо. На первое же сообщение Сяо Чжаня с вопросом о встрече тот не отвечает два часа. Сяо Чжань сперва ждёт и нервничает, потом пытается смириться: что ж, это может быть конец. Он ходит из угла в угол, нервируя коллег, и даже спускается в курительную комнату на перекур, хотя по жизни курит крайне редко и только в особо напряжённых для психики обстоятельствах. Молчание Ван Ибо — это явно не тот случай. Между ними ведь и в самом деле не было ничего серьёзного, а каждое «Пока!» могло стать финальным. И всё же, пялясь на сигарету в дрожащих пальцах, он понимает, что, не получив ответ до вечера, сам поедет к грёбаному магазину и вызовет Ван Ибо на разговор. Как минимум чтобы поставить точку. Однако, когда он возвращается в кабинет, с непривычки слегка опьянённый крепким никотином, на предусмотрительно оставленном возле клавиатуры телефоне светится непрочитанное сообщение. «Приезжай». Если бы Сяо Чжань уже не сидел в этот момент, он мог бы упасть. До конца рабочего дня он мучается неуверенностью и нетерпением, а за рулём ведёт себя импульсивно и нервно, так и норовя проскочить вперёд, обогнать, доехать быстрее. Ван Ибо ждёт возле магазина. Он одет слишком легко для прохладного вечера — в тонкую белую футболку с сюрреалистичным принтом и джинсы, в которых дырок больше, чем ткани. Заметив машину Сяо Чжаня, он ленивым движением отлипает от стены и шагает навстречу нарочито томной походкой, рисуясь, как подросток. От этого вида Сяо Чжаню хочется нервно рассмеяться, но он лишь вытирает о брюки внезапно вспотевшие ладони. Открыв дверцу и привычно проскользнув на переднее сиденье, Ван Ибо бросает на него взгляд искоса и медленно облизывает губы — сперва верхнюю, потом нижнюю. — Ну что, поехали? — спрашивает он, даже не поздоровавшись. Сяо Чжань с трудом отрывает от него глаза, кивает и стартует с места. По пути он несколько раз собирается завязать разговор, но не может подобрать слов. Ван Ибо в это время издевается над авторадиолой, переключаясь между радиостанциями, пока не находит какой-то уникально отвратительный рэп. Сяо Чжань слегка успокаивается, отвлёкшись на размышления о том, как человек, умеющий играть на скрипке и виолончели, вообще может слушать нечто подобное. Уже в квартире Сяо Чжаня Ван Ибо мешкает на пороге, внезапно растеряв уверенность, а потом всё же снимает кроссовки. — Надеюсь, в этот раз никакая странная штуковина не вопьётся мне в задницу, — холодным тоном говорит он. Сяо Чжань на секунду застывает, не зная, то ли извиниться — но за что? — то ли возмутиться, то ли осадить паршивца, но в итоге молча тянет его на себя и целует упрямо сжатые губы. — Ибо, перестань, — говорит он, не получив ответа. Возбуждение начинает закипать внизу живота, и теперь жизненно важно убедиться, что они с Ван Ибо на одной волне. Иначе зачем всё это? Чудовище жалостливо воет за толстой каменной стеной. — Ты что, ревнуешь? Ван Ибо смотрит исподлобья, пытается вырваться и тяжело дышит. Сяо Чжань не отпускает его, озадаченный и с трудом сдерживающий смех, и почему-то странно довольный. От усилий его руки слабеют, но и Ван Ибо перестаёт трепыхаться, затихает. — Я не ревную, — говорит он еле слышно и поворачивается к Сяо Чжаню так, что носом тычется ему в покрывшуюся вечерней щетиной щеку. Тёплое и влажное дыхание, сильное тело в объятиях, запах, внезапно ставший знакомым, притягательным, буквально опьяняющим. Ван Ибо сглатывает и произносит прямо ему в шею: — Не ревную я. А дальше только нетерпеливые руки, жадные прикосновения, требовательные поцелуи. Футболка летит на пол, со стуком падает ремень. Ван Ибо обнажённый на коленях между его ног, языком толкается в рот Сяо Чжаня и дрочит ему, настойчиво и жёстко. А потом, когда Сяо Чжань, задыхающийся и ослабевший от оргазма и нервного дня, падает на спину, Ван Ибо залезает сверху, усаживается ему на грудь и водит своим членом по его губам, бесстыдно и томно, а потом снова целует и трётся всем телом, пока не доходит до грани, испачкав грудь Сяо Чжаня спермой. На этом не успокоившись, он садится на бёдра Сяо Чжаня, прижавшись своим обмякшим членом к его, как будто пытаясь смешать их семя и навести ещё больше беспорядка, оставить на чужом теле больше следов. — Ты человек вообще? — смеётся Сяо Чжань с облегчением. Это похоже на то, как было раньше, как будто та серёжка ничего не изменила. К счастью. Или нет. Он ничем не может объяснить смутное разочарование, кроме как пониманием, что дальше всё снова будет как всегда. Душ, закрывшаяся дверь, одинокая чашка чая, холодные свежие простыни. Ван Ибо смотрит на него сверху вниз странным, тёмным взглядом, и в нём уже нет ни слепого вожделения, ни злости, но есть вопрос, на который Сяо Чжань хотел бы ответить, но не может. — Оставайся, — неожиданно говорит он. Член слишком чувствительный, прикосновения почти неприятны, хочется отстраниться и в то же время — схватить Ван Ибо за руку или за притянуть к себе за затылок, уложить на свою грудь и вдохнуть запах его волос, сейчас растрёпанных и влажных от пота. Но по груди Сяо Чжаня размазана остывающая сперма, а Ван Ибо, как он успел заметить, любит пачкать Сяо Чжаня, но не любит пачкаться сам. — Оставайся на ночь. Я приготовлю ужин. Или можем что-то заказать. Ты выберешь, если хочешь, — неловко бормочет он. — Я даже не знаю толком, что ты любишь, мы ели вместе только в самый первый раз… Быть может, и правда закажешь сам? Губы Ван Ибо удивлённо приоткрываются, между бровей ложится тонкая морщинка, нелепо выглядящая на таком гладком, юном лице. — А можно? — спрашивает он каким-то новым тоном. Не нарочито холодным и насмешливым, не игривым, не наглым и не заученно вежливым. В его голосе звучит искреннее удивление, а глаза недоверчиво округляются. В этот момент Сяо Чжаню становится смешно и грустно, и как-то даже стыдно за подобную чужую открытость. — Конечно, — со всей искренностью говорит он, а эйфория стремительно проходит, сменяясь тревогой. — Я давно хотел предложить. Мы почти одного роста и телосложения, и у меня полно одежды, чтобы с утра ты мог пойти на работу в чём-то свежем… И никто ничего не заметит. Чудовище утробно воет от мысли о рубашке Сяо Чжаня на Ван Ибо, и, пока первый пытается его усмирить, второй внезапно встаёт с кровати и идёт к окну, но на полпути замирает на секунду, а затем резко оборачивается. — Тогда я и правда останусь, если не помешаю тебе, — тихо говорит он. — Так будет намного проще, чем ехать через весь город домой. Сяо Чжань с облегчением прикрывает глаза. Несколько раз бывало, что он лениво тешил себя мыслями о том, как это было бы — они с Ван Ибо вместе проводят вечер и спят в одной кровати всю ночь до утра — но все нарисованные воображением сценарии казались дурацкими и нелепыми, лишёнными всякой логики. И вот теперь, сидя на полу у низкого столика, заставленного лоточками с разнообразной снедью, одним глазом поглядывая на экран телевизора, а другим — на сосредоточенно жующего Ван Ибо, Сяо Чжань ощущает удивительную естественность происходящего. Это вовсе не означает, что они оба порой не чувствуют неуверенности. Они ведут себя — как внезапно осознаёт Сяо Чжань — как двое малознакомых людей, вынужденных провести вместе вечер. Как будто он сам не выучил наизусть почти каждый сантиметр тела Ван Ибо и не знает вкуса его губ, пота и спермы, как будто не видел, как тот закатывает глаза и дрожит, кончая, а потом становится трогательно беспокойным и улыбчивым, в то время как чудовище внутри Сяо Чжаня рычит, не желая, чтобы кто-либо другой мог любоваться им таким. Теперь же Сяо Чжань видит и узнаёт что-то новое. Ван Ибо не любит острую еду, но в целом непривередлив. Он ест немного, но с аппетитом и забавной сосредоточенностью, словно хорошо воспитанный ребёнок в гостях. Периодически он бросает на Сяо Чжаня вопросительные взгляды, как будто в поиске одобрения, тогда как на экран телевизора смотрит расфокусировано, задумчиво и не вникая. После ужина и уборки они смотрят друг на друга в смущении, после чего по очереди посещают ванную, чтобы почистить зубы перед сном. Ван Ибо, одетый в простую чёрную футболку Сяо Чжаня, слегка выцветшую и немного помятую, устраивается на краешке широкой кровати, к которой каких-то пару часов назад прижимал Сяо Чжаня, пачкая своей спермой. Он сворачивается в клубок и глубоко дышит, а затем неуверенно просит не гасить ночник. Сяо Чжань на секунду замирает, лёжа на спине, а потом поворачивается на бок и бездумно подгребает его к себе, прижимается грудью к лопаткам, чувствуя напряжённое тело, которое он так много раз обнимал в совершенно других обстоятельствах, и никогда — вот так, без сокрушающего вожделения. Он не может отрицать, что немного возбуждён от самой мысли о них двоих вместе тут, в этой постели. Ван Ибо вздыхает и слегка ёрзает, удобнее устраиваясь в его объятиях. Сяо Чжань дышит ему в затылок — знакомый запах, и дело вовсе не в собственном шампуне. Желание остаётся где-то на периферии сознания, не острое, а тёплое, и он бездумно улыбается себе под нос, расслабляясь. — И часто так бывает? — вдруг произносит Ван Ибо совершенно не сонным голосом, который выбивает Сяо Чжаня из сладкой полудрёмы. — Как? — спрашивает он хрипло. Ему так тепло и хорошо сейчас, и совершенно не хочется что-то объяснять и выяснять. — Что ты оставляешь на ночь своих любовников? Сяо Чжань дёргается и немного отодвигается, на щеке всё ещё есть фантомное ощущение волос Ван Ибо. Что вообще он должен ответить на подобный вопрос? Оправдываться? Превратить всё в шутку? Послать на хуй? — Когда мне этого хочется, — в итоге отвечает он, понимая, что это тупой ответ. Ван Ибо крутится в его объятиях, переворачиваясь, пока не утыкается носом в нос. — Та серёжка… — Не начинай. Сяо Чжаню и правда не хочется говорить об этом. Если они сейчас начнут выяснять отношения — которых по сути нет, — то это несуществование действительно станет правдой. Они смотрят друг другу в глаза, не моргая и не отстраняясь, пальцы Сяо Чжаня впиваются в рёбра Ван Ибо, а тот, в свою очередь, сжимает в кулаке его футболку. «Если бы мы лежали голыми, — отстранённо думает Сяо Чжань, — то уже бы трахались». Но они не обнажены, а сил не хватает даже на злость. — Спи, Ибо, — мягко говорит он, легонько прикасаясь губами к носу Ван Ибо, тёплому и гладкому, его так приятно целовать. — Просто спи. Я захотел, чтобы ты остался. И прошу, давай обойдёмся без ярлыков. Ван Ибо продолжает молчаливо испепелять его взглядом, но потом медленно моргает раз, другой. Сяо Чжань пялится в ответ, пока глаза напротив не закрываются окончательно. После одного судорожного вздоха дыхание Ван Ибо выравнивается, а сжатая на футболке ладонь ослабевает, но не настолько, чтобы выпустить ткань. Сяо Чжаню хотелось спать ещё каких-то полчаса назад, но теперь сна нет ни в одном глазу. Ему что-то мешает. Возможно, это ночник. Возможно, это чужое присутствие. Или же это мысли о завтрашнем дне, о том, что они проснутся вместе и снова займутся сексом. Или это довольный рокот чудовища внутри, не успокаивающий, а будоражащий. В общем, причин для бессонницы много, но усталость всё равно побеждает. Утром Сяо Чжань просыпается поздно и в пустой кровати, чёрная футболка аккуратно свёрнута на тумбочке, а среди непрочитанных сообщений — беззаботная фраза: «Мне понравилось, повторим?». Сяо Чжань устало роняет телефон на подушку и тупо смотрит в ровный белый потолок. Он чувствует себя вымотанным и нездоровым, а желание отпроситься с работы назойливо зудит в голове. Он глубоко дышит, пытается отбросить лишние, праздные мысли прочь и через несколько минут находит в себе силы подняться и отправиться на работу, в кои-то веки не позавтракав вообще.

**4**

Походы по ночным клубам — это не то, что интересно Сяо Чжаню. И возраст не спишешь даже — в юности он тоже не особо по ним ходил. А теперь после работы его гораздо больше привлекает удобный диван, домашняя еда и возможность просто потупить в телевизор. Но Ван Ибо любит клубы. Любит всю эту бурлящую жизнь под яркой, глянцевой оболочкой. Он гораздо более устойчив к алкоголю и, как убеждается Сяо Чжань, танцевать может просто часами. А ещё Ван Ибо умеет уговаривать, и они идут в клуб с его друзьями, и всё не настолько плохо, как Сяо Чжань ожидал изначально, накручивая и подогревая в себе неприятие подобного времяпровождения. Это оказывается даже забавно. Он тупит у барной стойки, всё же не решаясь напиться настолько, чтобы составить компанию своим спутникам, зато может понаблюдать за Ван Ибо в новых обстоятельствах. Сяо Чжань видел его в ботаническом саду с возрастным любовником, в магазине — с коллегами и покупателями, в своей квартире и постели, где были только они вдвоём. А это новая сторона, незнакомая, подозрительная. Чудовищу приятно держать Ван Ибо под наблюдением, хотя за тем также присматривают и друзья. У Ван Ибо вообще отлично получается пробуждать в окружающих желание позаботиться о нём, не то чтобы Сяо Чжань стал исключением. После первого похода в клуб они идут туда снова. Рабочий день выдаётся морально тяжёлым, и Сяо Чжань бы с большим удовольствием поехал домой, с Ван Ибо, разумеется, чтобы с помощью секса избавиться от забот и тревог, но тому именно сегодня хочется потанцевать. Все эти несколько часов Сяо Чжань сидит за столиком, вяло попивая один и тот же слабоалкогольный коктейль, помешивая кубики льда и морщась от громкой музыки. Низкие частоты взбалтывают алкоголь в его желудке, стучат по вискам. Периодически Ван Ибо и его друзья — чаще именно они — подбегают к столику, чтобы бегло ему улыбнуться, сделать пару глотков из своих стаканов или несколько минут посидеть спокойно, выдыхая и пялясь в свои телефоны. Ван Ибо, похоже, забывает обо всём на свете и даже о том, зачем он настаивал на приходе сюда Сяо Чжаня. Он, как обычно, слишком увлечён танцами и окружающими людьми. Возможно, в этом он весь — в умении раствориться в толпе, в атмосфере, которая ему нравится. Он бывает иногда сдержанным и скрытным, но в подобной обстановке всё иначе — Ван Ибо словно точно знает, кто он такой и чего хочет, он встряхивается и оживает. Каждое такое перевоплощение изумляет Сяо Чжаня. Он наблюдает за Ван Ибо среди других дёргающихся в танце тел, безошибочно узнавая по белой кофте, наброшенной на чёрную майку. Слегка одурманенное алкоголем чудовище требует, чтобы он пошёл туда, в толпу потных людей, и танцевал вместе с Ван Ибо, оттеснил от него этого парнишку с дредами на голове и эту девушку в кожаных штанах, что буквально трутся о него с двух сторон. Но Сяо Чжань сидит за столиком и усилием воли старается разгладить морщинку недовольства на лбу. Он точно знает, что она там есть. — Весело, да? — говорит ему запыхавшийся Ван Ибо, падая рядом и забирая коктейль из его руки. Пересохшие губы обхватывают трубочку. Ван Ибо торопливо глотает, кадык поднимается и опускается вниз под тонкой кожей, глаза полузакрыты от удовольствия. Сяо Чжань кладёт руку ему на бедро и сжимает, сам того не осознавая. «Сиди здесь, — хочется сказать ему, — хватит уже». Кожа Ван Ибо блестит от пота, волосы растрепались, подводка для глаз, которой он нарисовал вызывающе яркие стрелки, размазалась, отчего глаза кажутся больше, выразительнее и бесстыднее. Он с усмешкой сводит колени, зажимая руку Сяо Чжаня между ног. Того мгновенно прошивает дрожью желания. Здесь и сейчас. Ван Ибо поворачивается к нему и наклоняется вперёд, чуть пододвинув бёдра, чтобы рука Сяо Чжаня оказалась в каких-то паре сантиметрах от его паха. На Ван Ибо облегающие брюки, которые не скроют то, что Сяо Чжань хотел бы оставить для себя, а не выставлять на всеобщее обозрение. Второй рукой он притягивает Ван Ибо к себе за затылок и целует. Кажется, кто-то из парней, с которыми они сюда пришли, свистит и что-то громко восклицает, но Сяо Чжань не слышит — музыка слишком громкая, рот Ван Ибо слишком сладкий, а он сам выпил слишком много — толерантности к алкоголю нет никакой. — Угу, — говорит Ван Ибо, отстраняясь с ухмылкой и ёрзает с его рукой между ног — там обжигающе горячо. — Это обещание? Намёк? Ты скучаешь? — Есть такое, — признаётся Сяо Чжань, слизывая слюну Ван Ибо и приторную сладость коктейлся со своих губ. Взгляд Ван Ибо опускается на его рот, ухмылка становится шире. — Подожди немного, — говорит он, склоняясь к Сяо Чжаню, едва не касаясь губами уха, — я ещё не натанцевался. Он встаёт как ни в чём не бывало, как будто рука Сяо Чжаня только что не касалась его полутвёрдого члена, и подмигивает, а затем разворачивается и идёт опять в толпу, слегка покачивая бёдрами. Он явно делает это специально. Чудовище рычит, едва не захлебнувшись слюной от желания впиться зубами в эти нежные ягодицы. Сяо Чжаню хочется пить, но бокал пуст — чёртов Ван Ибо выхлебал всё до последней капли, оставив на донышке один лишь лёд. Он неохотно встаёт и шагает к барной стойке, чуть покачиваясь от не до конца отпустившего возбуждения, лёгкости в голове и тяжести в ногах. Облокотившись бедром на полированное дерево, Сяо Чжань оборачивается, чтобы не упустить из виду своего спутника, снова самозабвенно танцующего, но на этот раз хотя бы в кругу своих друзей, которые не тянут к нему потных рук. — Вам? — спрашивает один из замотанных барменов. Сяо Чжань встряхивается и просит тот же коктейль, что пил до этого. Градус алкоголя в нём более чем достаточный, крепче не нужно, но и слабее тоже только во вред. — Это вкусно? — спрашивает его миниатюрная девушка с длинными распущенными волосами, сидящая на высоком стульчике. На ней колготки в сеточку, а юбка — если она есть — в этой позе совершенно не просматривается. Сяо Чжань едва удерживается, чтобы не хихикнуть. — Нужно же чем-то занять руки, — доверительно сообщает он, — и не опьянеть слишком сильно. Но вообще, на мой вкус чересчур уж сладко. Она кивает, улыбается и просит у бармена точно такой же коктейль. — Я люблю сладкое, — игриво сообщает она, обхватывая губами трубочку. У неё неестественно яркая, глянцевая помада, из-за которой губы кажутся отдельным элементом на лице — слишком чёткий, контрастный контур и резкие морщинки. Сяо Чжань думает о других губах, припухших от поцелуев, мягких, тёплых, манящих. О тех, которые хочется целовать дни и ночи напролёт, кусать, пачкать спермой… Он встряхивает головой и прячет усмешку в своём напитке. — Не танцуете? — внезапно интересуется девушка, покачивая ногой и зажимая трубочку в крупных белых зубах. Буквально пара сантиметров, и её сапожек на платформе столкнулся бы с коленом Сяо Чжаня. Тот хмурится. — Нет. Не умею. Я здесь с… друзьями. Они танцуют. Девушка улыбается, хлопает ресницами и втягивает щёки. Уровень напитка в её бокале стремительно уменьшается. — Давайте я вас научу, — говорит она, а Сяо Чжань медленно моргает. Неужели его пытаются склеить? — Он, кажется, сказал, что не танцует, — звучит рядом хрипловатый, запыхавшийся голос. Ван Ибо втискивается между ними, практически укладываясь Сяо Чжаню на грудь и пялится на девушку исподлобья, а затем нащупывает руку Сяо Чжаня, отбирает его бокал и подносит к губам. В этой позе не видно, как Ван Ибо втягивает трубочку в рот, видна лишь его бархатистая щека и прямые ресницы, но Сяо Чжань чувствует, как он пьёт, как глотает. Он ощущает это грудью, прижатой к спине Ван Ибо, и прикрывает глаза от странного, необъяснимого, животного удовлетворения и концентрированного возбуждения внизу живота. Музыка сменяется на другую, такую же бьющую по мозгам, сбоку раздаётся чей-то визгливый смех, кто-то толкает Сяо Чжаня сзади, а Ван Ибо перестаёт глотать и потирается ягодицами о его пах. Неохотно открыв глаза, Сяо Чжань видит кривую ухмылку на идеально очерченных помадой губах девушки. Она отбрасывает волосы назад и разворачивается на стуле в другую сторону, Ван Ибо ставит опустевший (опять) бокал на пальцы Сяо Чжаня, лежащие на стойке. Тот вздрагивает и убирает руку. Куда-то на бедро Ван Ибо, который чуть оборачивается и шепчет уголком рта. — Коктейль подошёл к концу. Проводишь меня в туалет? Кто кого провожает — это ещё вопрос. Сяо Чжаня просто тянут за собой сквозь толпу, чужие локти, спины, волосы со всех сторон, потом куда-то влево, по коридорчику, где пахнет отвратительным освежителем воздуха, в мужской туалет, откуда как раз выходит парень, орущий кому-то по телефону: — Нет, я сказал! Потом приду! Музыка здесь приглушена, но всё равно слишком громкая, а Сяо Чжаня неожиданно догоняет опьянение, и он путается в ногах, скользя по мокрой кафельной плитке. Ван Ибо толкает его в одну из четырёх кабинок, запирая её за собой, и прижимает к тонкой гипсокартонной стенке, целуя грубо и жёстко. Сяо Чжань едва на ногах держится и неловко притягивает его к себе за ягодицы, чувствуя острый прилив возбуждения, который должен бодрить и прояснять мысли, но ни черта. Вся кровь, кажется, отлила куда-то вниз. Громкий хлопок крышки унитаза заставляет их обоих вздрогнуть. Сяо Чжань понимает, что это Ван Ибо её опустил. Точнее, попытался опустить, но уронил. Через секунду Сяо Чжань уже сидит на этой крышке, слегка прогнувшейся под его весом, и отстранённо воображает себе острые куски пластика в разных мягких местах. Ван Ибо торопливо расстёгивает ремень, пуговицу, молнию. Он хмурится, сражаясь со слишком узкими брюками, и в итоге стягивает их лишь до середины выпирающих бедренных косточек вместе с трусами. Одной рукой он вытаскивает член, а вторую кладёт на затылок Сяо Чжаню, нетерпеливо направляя вниз. Это неудобно, Сяо Чжань сидит высоковато, в таком положении шея затекает и начинает ныть. Но боль всё же слегка отрезвляет, а терпкий солоноватый вкус кажется особенно приятным после сладкого коктейля. Сяо Чжань расслабляет горло и ладонями проникает под гладкую ткань, поглаживая большими пальцами кожу на пояснице Ван Ибо, чувствуя, как по ней пробегают мурашки. Раздаётся сдавленный всхлип. Сяо Чжань поднимает взгляд и видит, что Ван Ибо закусывает губу сильно, до крови, которую сразу же хочется слизать, но язык Сяо Чжаня занят другим — движется по гладкой головке, а затем ниже — к жёстким волосам, снова и снова. Собственное возбуждение накатывает волнами — то приглушённое, то опять мучительно острое. Чужие бёдра в его руках дрожат и как будто инстинктивно подаются вперёд. Руки Ван Ибо на его плечах, беспокойные и цепкие, мнут ткань водолазки. На секунду они оба замирают, за мгновение перед тем, как Ван Ибо кончает, всё же всхлипнув тихо, после чего пытается отстраниться. Но Сяо Чжань прижимает его ближе и глотает сперму жадно, едва не закашлявшись и выпустив немного из уголка рта. Ван Ибо сползает вниз, заставляя его руки запутаться в одежде, и целует в губы, вылизывает рот и подбородок, а потом расстёгивает его ширинку, достаёт член и быстро, ловко дрочит. Сяо Чжань позволяет ему и это, к чему сопротивление? Он уже позволил разобрать себя на мелкие части, которые потом не просто сложить заново — та же картина никак не получается. Он кончает быстро и зачарованно наблюдает за белыми потёками на чёрной майке. Ван Ибо расслабленно смеётся, сдувает со лба влажные пряди волос, а затем разматывает примерно половину рулона туалетной бумаги, чтобы вытереть Сяо Чжаня осторожно и нежно, а себя — небрежно и быстро, после чего тянет его на ноги, которые совсем плохо слушаются, и шепчет: — Ну вот, теперь мы пахнем друг другом. — Как животные, — не подумав произносит Сяо Чжань и фыркает. Чудовищу внутри очень нравится всё происходящее, оно упивается тем, что на Ван Ибо теперь мокрая от спермы Сяо Чжаня майка. — Но что это было? Не мог подождать до дома? — Мне просто так захотелось, — говорит Ван Ибо и опускает ресницы, как будто в притворном смущении, и это выглядит чертовски соблазнительно. — А что, нельзя? Эта девица с когтями меня выбесила, едва к тебе на колени не лезла. — А у меня на коленях место занято? — с усмешкой спрашивает Сяо Чжань, наполовину дразнясь, наполовину искренне желая услышать ответ. Положительный, само собой. — Я не ревную, если ты это имеешь в виду, — бурчит Ван Ибо, надувая губы. Общественный туалет, где слишком хорошо слышна музыка и куда то и дело кто-то заходит, хлопая дверью и журча не только водой, — не самое подходящее место для выяснения отношений. — Конечно нет, — мягко говорит Сяо Чжань, а в его груди — щемящая нежность и тоска. — Конечно нет. Это просто… Перенос собственных чувств, я не знаю… Ван Ибо косится недоверчиво, теребя пальцами дверную ручку, а потом расплывается в улыбке и тянется к нему, целуя в губы, без языка, нежно и игриво. — Идём, да? Я всё ещё не натанцевался. Он открывает засов и выглядывает из кабинки, после чего выскальзывает наружу, делая знак Сяо Чжаню следовать за ним. Они моют руки, переглядываясь в зеркало над умывальниками, затем Ван Ибо пользуется сушилкой, тогда как Сяо Чжань просто вытирает ладони о джинсы, заслужив своё любимое подмигивание двумя глазами сразу. Когда оно успело стать таковым? — Хуже точно не будет, — тихо говорит он, а Ван Ибо хихикает, такой весёлый, расслабленный и исполненный жизни, как будто не отработал целый день в своём магазине, не дёргался на танцполе пару часов и только что не кончил. Сяо Чжань снова испытывает порыв обнять его изо всех сил и успокоить немного, спрятать от чужих взглядов и прикосновений. Это странное собственничество сводит с ума. Ван Ибо тянет его за собой на танцпол. — Хватит сидеть и стесняться! — орёт он в ухо Сяо Чжаню. — Тут не нужна какая-то особая техника, просто двигайся под музыку, и всё. Двигаться под музыку, и всё, кажется непосильной задачей для Сяо Чжаня, ему даже просто двигаться неохота, не то что делать это, попадая в ритм, но он улыбается и думает: «Ладно, в этот раз уговорил», а чудовище внутри рычит: «Для тебя — всё что угодно», но Сяо Чжань выключает звук. Он бестолково толчётся среди других танцующих, игнорируя музыку, наступая кому-то на ноги и задевая руками, но всё это неважно. Ван Ибо довольно улыбается и танцует напротив — глаз не оторвать, а потом всё же проявляет милость и позволяет Сяо Чжаню посидеть и отдохнуть, а когда тот начинает засыпать, утомлённый и удовлетворённый, тащит за руку на улицу и заталкивает в такси. — Спокойной ночи, Сяо Чжань! — восклицает он и отпрыгивает на тротуар, а Сяо Чжань провожает его заторможенным взглядом. Больше всего ему хочется схватить Ван Ибо за руку и затащить в салон автомобиля, увезти к себе домой и уложить в свою постель, а потом обнимать всю ночь, но это усталая, пьяная мысль, в которой нет никакой логики, и Сяо Чжань откидывает голову на бархатистую ткань сиденья и дремлет всю дорогу до дома.

**5**

Глупо, наверное, проводить вместе выходные, когда вы друг другу по сути никто. Сяо Чжань не может разобраться в отношениях с Ван Ибо, подхватив от того нелепое определение «любовник». Но дело в том, что это слово в понимании Сяо Чжаня имеет смысл, который неприятно соотносить с Ван Ибо. Нет никаких проблем с тем, чтобы считать Сю Фэй своей любовницей, но они также коллеги и друзья, а кем ему приходится Ван Ибо? Предложение остаться до вечера воскресенья возникает спонтанно. Ван Ибо ночует у него в третий раз. Теперь Сяо Чжань уже многое знает о его предпочтениях в еде, а также знает, что за ужином Ван Ибо не любит смотреть телевизор. Поэтому теперь Сяо Чжань включает музыку, и они садятся не напротив друг друга, а рядом, локоть к локтю, периодически болтая о всякой ерунде и в шутку воюя за самые лакомые кусочки, которые на самом деле приятнее уступить другому. Во всяком случае, Сяо Чжаню это приятно — ему нравится кормить Ван Ибо и позволять тому кормить себя, хотя он не может отрицать, что все эти порывы — как сигнальные огни перед обрывом, к которому он несётся на повышенной скорости. В нём снова просыпается интерес к готовке. Точнее, он вспоминает, как это приятно — готовить не только для себя, а для кого-то ещё, для того, кто оценит. Кто будет с блеском в глазах наблюдать за движениями его рук, переспрашивать по несколько раз, ошиваться вокруг, скорее мешая, чем помогая, но при этом, как ни странно, совершенно не раздражая. Ван Ибо всегда ест целеустремлённо, аккуратно. Наблюдать за ним — большое удовольствие. Глядя на него, Сяо Чжань хочет мурлыкать, как сытый кот, хотя, возможно, этого хочет запертое внутри чудовище, имеющее явную слабость к Ван Ибо и всему, что с ним связано. На выходных Сяо Чжань предпочитает отдыхать от линз и ходит по квартире в очках, периодически снимая их и оставляя в совершенно неожиданных местах. Беда в том, что потом он каждый раз долго не может их найти. Увидев его в очках впервые, Ван Ибо начинает смеяться и трясти головой. На его щеках играют ямочки, а издаваемый смех, как и всегда, заставляет Сяо Чжаня улыбнуться, слишком уж забавно он звучит. — Ты похож на какого-то препода, знаешь? — фыркает Ван Ибо, суёт палец в свежеприготовленный соус и облизывает его, порнографично постанывая и закатывая глаза. Сяо Чжань моргает, прогоняя этот образ из головы, и снимает очки, чтобы протереть, они слегка запотели. Ван Ибо перехватывает их со словами «Давай я!» и пытается справиться с проблемой с помощью кухонного полотенца, но после укоризненного замечания находит пачку мягких салфеток. Аккуратно протерев стёкла и проверив их чистоту на свет, он надевает очки на себя и смешно скашивает глаза к носу. — Смотри, Сяо Чжань, правда ведь в очках я выгляжу старше? И умнее? Сяо Чжань смиренно смотрит на Ван Ибо, крутящего головой во все стороны и пытающегося разглядеть себя в селфи-камеру на телефоне. Диоптрии не подходят, наверняка перед его глазами всё размыто. Ван Ибо сдвигает очки на кончик носа, важно выпячивает губы. — Знаешь, любой придурок выглядит умнее, когда надевает очки, — с усмешкой говорит Сяо Чжань. Чудовище внутри смотрит голодным взглядом. — Так вот, значит, почему ты их надеваешь! — не остаётся в долгу Ван Ибо и снова смеётся своим невыносимым смехом. — Я надеваю их, чтобы отдохнуть от линз и потому что у меня зрение плохое, ты, мелкий гремлин, а не для того, чтобы казаться умным, — назидательным тоном говорит Сяо Чжань и отбирает у него свои очень ценные единственные очки. — Сяо Чжань и так самый умный, все только и делают, что смотрят ему в рот… Хотя, возможно, просто оценивают форму губ и воображают, как эти самые губы… Эй! О чём ты сейчас подумал? — О том, как использовать с пользой твой грязный рот! — Мой бедный рот чист, но все его почему-то любят использовать в своих грязных целях! Сяо Чжань срывается с места и гоняется за Ван Ибо вокруг стола с кухонным полотенцем в руке. Тот смеётся, смешно взвизгивает и скользит на поворотах, потому что, разумеется, не признаёт домашних тапочек, шастая по квартире в одних носках. Сяо Чжаню его не догнать, если они так и продолжат бегать по кухне. Скорее всё вокруг будет в осколках и пролитом тесте для булочек, но на очередном повороте Ван Ибо решает броситься в гостиную, где падает на ковёр и хохочет. Сяо Чжань прыгает на него сверху, роняя ненужное теперь полотенце, и лезет пальцами под задравшуюся футболку, щекоча живот и бока, в то время как Ван Ибо заливается смехом, запрокидывая голову и выдыхая: «Пощади, пощади, Сяо Чжань гэгэ, этого несносного диди, который и сам-то грешит неприличными фантазиями…» Потом они целуются прямо там, как обезумевшие от гормонов подростки, и теперь Ван Ибо оказывается сверху, прижимает его к пушистому ковру и трётся бёдрами о пах, толкаясь языком в рот. Сяо Чжань не остаётся в долгу и впивается в губы Ван Ибо в ответ, а они нежные, мягкие и пухлые, их до безумия хочется целовать, вылизывать, нежить, но разговор перед этим и фраза «все используют» не пошли на пользу Сяо Чжаню, и чудовище поднимает голову внутри, отправляя в голову возбуждающие и отвратительные картинки, где эти губы стонут чужое имя, отвечают на чужие поцелуи, растянуты вокруг чужого члена, измазаны чужой спермой, и в какой-то момент от этих картинок темно в глазах и душно в груди, и под ладонью почему-то оказывается длинная белая шея, а вторая рука тянется к собственному члену. Ван Ибо, кажется, смеётся или, возможно, стонет, но в это мгновение в ушах Сяо Чжаня лишь белый шум, а перед глазами — мельтешение образов, от которых становится стыдно, страшно, тошно, но вместе с тем это возбуждает так сильно, что ему хватает нескольких движений руки, чтобы кончить, забрызгав спермой грудь Ван Ибо, его шею и свои пальцы на ней, эти блядские пухлые губы… Сяо Чжань склоняется ниже, всматривается в потемневшие глаза, и во внезапном порыве целует дрогнувшие веки, покрытый испариной лоб, растрёпанную макушку. Ван Ибо вздыхает судорожно и переворачивает его на спину — они оказываются вне ковра теперь, и завтра позвоночник не поблагодарит его за безрассудство. Твёрдый пол терзает позвонки, когда Сяо Чжань обхватывает руками бёдра Ван Ибо. — О чём ты только думаешь? — спрашивает тот и подаётся вперёд. Ближе. Его грудь блестит от спермы, а член натягивает мягкую ткань домашних штанов, принадлежащих Сяо Чжаню. — О ком? — А каковы твои предположения? — выдыхает Сяо Чжань, продолжая тянуть его на себя. Ван Ибо опускает резинку штанов ниже и проезжает задницей по груди Сяо Чжаня, пока член — налитой, твёрдый — не оказывается прямо у его губ. Рот Сяо Чжаня мгновенно наполняется слюной, хотя буквально минуту назад там было сухо, как в пустыне. Сяо Чжань касается языком головки, проводит по дырочке, а затем повторяет движение снова и снова, в то время как бёдра Ван Ибо вздрагивают и напрягаются отчетливым рельефом тренированных мышц. — О ком я мог думать? — шепчет Сяо Чжань, отстранившись на мгновение, и снова ласкает головку, легонько посасывая и обводя кончиком языка по кругу, где кожа нежная, тонкая и чувствительная до умопомрачения, если судить по тому, как Ван Ибо откидывает голову назад и несдержанно стонет, беспорядочно цепляясь руками за предплечье и волосы Сяо Чжаня. — Не знаю, — бормочет он между всхлипываниями, — одна мысль о том, что ты представляешь рядом с собой кого-то другого, разрывает меня на части. «И меня, и меня», — думает Сяо Чжань и сосёт жёстче, сжимает губами сильнее, толкается языком в уздечку, дразнит её и чувствует солёный вкус и тепло, расслабляет горло, готовясь проглотить всё до капли. Потом они лежат в объятиях друг друга, потные и липкие: Ван Ибо прослеживает пальцем дорожку волос внизу живота Сяо Чжаня, а он сам машинально гладит чужую пушистую бровь, молчаливо изумляясь, как сперма могла попасть даже туда. Внезапно Ван Ибо вытягивает губы трубочкой и накрывает ладонью его пах, смотрит в глаза слегка обиженно и сердито. — Думай только обо мне. Всегда. Слышишь? «Как будто я и так не думаю о тебе больше, чем нужно». — Ты опять ревнуешь, Ибо? Серьёзно? — Я не ревную, — выдыхает Ван Ибо и отбрасывает его руку прочь, вырывается отчаянно, как ребёнок, которому собираются сделать болезненный укол. — Не ревную я. Сяо Чжань обнимает его крепко и притягивает ближе, перехватывает запястья, вжимает голову себе в шею почти до боли. Он уже прекрасно знает эту защитную реакцию, что кажется порой смешной, но в действительности произрастает из того же самого зачатка неуверенности в себе и страха быть нелюбимым, который может окрепнуть и превратиться в чудовище. Сяо Чжань прекрасно всё это знает.

**6**

И всё же воздух между ними становится чуть теплее даже в те мгновения, когда там не полыхает огонь страсти. На самом деле мало что меняется: они продолжают обмениваться сухими сообщениями только по сути, встречаются не намного чаще, чем раньше, не делают совместных фото и не строят планов на будущее. Более того, Сяо Чжань не желает думать о будущем, потому что это означает вопросы, отвечать на которые страшно даже самому себе. Особенно самому себе. Он пытается сбавить накал и отвлечься, но получается плохо, а восьмидневная командировка в соседнюю провинцию на отраслевую конференцию, ознаменовавшаяся случайной и не принесшей никакого облегчения связью, лишь усугубляет мрачные мысли. Чудовище воет внутри, требуя внести ясность о том, чем всё это время занимался Ван Ибо. Много раз пальцы Сяо Чжаня зависают над телефоном с намерением послать всё к чёрту и просто позвонить, услышать голос, дыхание, фоновые звуки. Спросить. Но о чём? Ван Ибо знает, что он в отъезде, и со своей стороны никак на это не реагирует, не присылает мемов или просьб сфотографировать свой завтрак или вид за окном. Об этом просит Сю Фэй, которая также забрасывает его массой голосовых сообщений, эмоциональных и торопливых, рассказывающих в основном о том, что к ней в гости приедут родители, и не может ли Сяо Чжань поужинать с ними. Сяо Чжань думает о родителях Ван Ибо. Как часто тот с ними видится, скучает ли, видит ли на их лицах разочарование и смирение или, наоборот, — доброту и поддержку? «Сообщи дату и место», — пишет он Сю Фэй. «Я возвращаюсь завтра, можем встретиться после твоей работы послезавтра», — пишет он Ван Ибо. На оба сообщения приходит одинаковый ответ — один и тот же смайлик с большим пальцем. Смешно и закономерно, пожалуй. Сяо Чжань считает, что всё это заслужил. Как назло в день их встречи Ван Ибо задерживается на работе допоздна. Обычно он приходит самым первым и открывает магазин, тогда как Вэньхань, наоборот, закрывает его вечером. Однако Вэньхань заболел, и Ван Ибо вынужден справляться самостоятельно, хотя среди дня ему помогает студент-стажёр. — Можешь не торопиться, — говорит Ван Ибо по телефону Сяо Чжаню, который хмурится и поворачивает руль, пробираясь сквозь напряжённый вечерний траффик. Он весь день старался закончить дела вовремя, а Ван Ибо теперь торчит на работе, вместо того чтобы уйти пораньше. — Я уже еду. Возьму по дороге что-нибудь перекусить. Чего бы тебе хотелось? — Это смахивает на свидание, Сяо Чжань, — в голосе отчётливо слышится довольство и едва ли скрытая радость. Так странно, что от этого Сяо Чжаню хочется одновременно улыбнуться и закатить глаза: в последнее время Ван Ибо везде видит романтику или, возможно, ищет её. Он подъезжает к магазину в начале девятого. На пассажирском сиденье стоят коробки с тёплой лапшой, Сяо Чжань барабанит пальцами по рулю, а затем выходит из машины, захлопнув дверь, и легонько стучит в стекло витрины. Внутри темно, на двери табличка «Закрыто». Ван Ибо открывает ему через несколько секунд — взъерошенный и радостный, как ребёнок в предвкушении праздника. Окинув Сяо Чжаня оценивающим взглядом, Ван Ибо хватает его за галстук и затягивает внутрь. Они начинают целоваться ещё до того, как дверь позади них закрывается с лёгким щелчком, а висящий над нею колокольчик мягко звенит, затихая. Сяо Чжань не планировал, что его будут прижимать к прилавку, раздвигая ноги коленом. Он не был возбуждён, когда приехал к Ван Ибо, но безумно возбуждён теперь, теребя пуговицы на его рубашке, но в итоге просто задирая её вверх, чтобы наклониться и облизать соски, а потом потянуть её ещё выше, на голову, впиться ртом в беззащитный кадык. Ван Ибо стонет и нетерпеливо отбрасывает одежду прочь, задевая струны виолончели, выставленной в углу для красоты и антуража. Затем он уворачивается от рук Сяо Чжаня и сползает вниз, чтобы ловкими пальцами справиться с ширинкой, в которую неудобно упирается напряжённый член. Губы Ван Ибо, нежные, припухшие от поцелуев, прикасаются к головке, язык щекочет щель. Сяо Чжань вопреки воле дёргается вперёд, желая больше контакта, больше этих мягких и безжалостных губ, больше Ван Ибо, и то, насколько позорно быстро он кончает, должно иметь какое-то объяснение. «Я скучал», пожалуй, самое очевидное. «Я так скучал по тебе, как будто просто быть в одном городе — это уже что-то», — думает он. Сяо Чжань без сил опирается на прилавок, размазывая большими пальцами рук свою сперму, стекающую по подбородку Ван Ибо, а тот смотрит на него, не моргая, и проводит языком по губам. — Я польщён… — хрипло выдыхает Сяо Чжань, глубоко дыша и пытаясь усмирить бешеный пульс. — Такая бурная радость при встрече. — Мы не виделись десять дней, — говорит Ван Ибо, продолжая стоять перед ним на коленях, и тычется носом в его обмякший, чувствительный член. — Я видел в сети фотографии с вашего корпоративного мероприятия там. — Да? — Сяо Чжань прослеживает указательным пальцем его бровь, приглаживая жёсткие волоски и ощущая мучительную нежность. — Это было невыносимо скучно. Кончик языка Ван Ибо касается головки, и Сяо Чжаню приходится резко втянуть воздух: это мучительно и приятно одновременно. — Там было много красивых молодых женщин, — говорит Ван Ибо глухо. — Одна из них обнимала тебя. Он чуть отстраняется и прячет лицо за чёлкой. Сяо Чжань усмехается. — Ревнуешь, Ибо? Ван Ибо шумно дышит, а потом резко встаёт и смотрит ему прямо в глаза — с полыхающими щеками, искрами злости в зрачках и кривой ухмылкой. — Не слишком ли ты много на себя берёшь? Я не ревную. Он расстёгивает джинсы и позволяет им упасть. Тонкая ткань трусов ничего не скрывает, Ван Ибо продевает пальцы под резинку и тянет их вниз, а потом разворачивает Сяо Чжаня спиной к себе и резко сдёргивает с него брюки вместе с бельём. Его твёрдый член, влажный от выступившего предэякулята, толкается между бёдер Сяо Чжаня, сильные пальцы впиваются в плечи, горячий лоб льнёт к шее. — Не ревную я, — шепчет Ван Ибо и продолжает двигаться в отчаянном, рваном темпе, но его тоже не хватает надолго. Сяо Чжань отстранённо поглаживает его беспокойные пальцы и чуточку прогибается, чтобы Ван Ибо было удобнее. Тому не нужно много времени, он уже на грани и тихо стонет, отшатнувшись в сторону и обхватив себя ладонью. Сяо Чжань оборачивается и смотрит, как густая белая сперма заливает пальцы, как зубы до крови впиваются в и так истерзанную нижнюю губу, а тёмные ресницы трепещут на бледной коже щёк. Он чувствует в себе ещё больше этой странной нежности, роясь в кармане пиджака и не обращая внимания на висящие на коленях брюки и остаточные ощущения от впившегося в бок прилавка. Сяо Чжань нащупывает носовой платок и делает несколько неловких шагов к Ван Ибо, который стоит с поникшими плечами и разглядывает свою испачканную руку. — Есть такие люди, знаешь, они похожи на настырные липучки, всё лезут и лезут, не могут отвязаться. Цепляются и пристают, а отшить их кажется неприличным, — мягко говорит Сяо Чжань, вытирая пальцы Ван Ибо платком, а затем застывает, задумавшись, куда его теперь деть. — Это ты обо мне? — тихо спрашивает Ван Ибо, заставляя его вскинуть изумлённый взгляд. — Это я настырная липучка? Грязный платок падает на пол. — Нет, с чего ты взял? — удивляется Сяо Чжань и обнимает его, целует в горячую щеку, во влажный висок, в пушистую бровь. — Я говорил о Кай Ие, той женщине с фотографии. Тебе не следует ревновать, по крайней мере не к ней. «Почему ты вообще ревнуешь? — хочется спросить ему. — Разве мы что-то значим друг для друга по-настоящему? Разве ты сам хранишь мне верность? Разве просил от меня того же?» — Не к ней, — бесцветным голосом повторяет Ван Ибо и вздыхает, а затем отстраняется и растерянно оглядывается по сторонам. Его рубашка по-прежнему валяется возле виолончели. Сяо Чжань видит мурашки на его плечах, всё-таки в магазине довольно прохладно, и уже хочет сам броситься за одеждой Ван Ибо, закутать его и согреть, а возможно, согреться и самому — мир внезапно кажется холодным. Но Ван Ибо уверенно подходит к инструменту и подбирает неопрятный комок, задевая струны, а когда поднимает взгляд, в его глазах опять танцуют забавные смешинки. От облегчения у Сяо Чжаня перехватывает дух. — Ты ведь уже знаешь, что виолончель была моей основной специализацией в Академии? — лукаво спрашивает Ван Ибо. — Ты пару раз упоминал об этом, — Сяо Чжань хмурится и улыбается одновременно. — Но никогда не демонстрировал. Ван Ибо хмыкает, на его щеках появляются ямочки. Он обходит инструмент сзади и опускается на колени, почти так же, как недавно стоял перед Сяо Чжанем, который тяжело сглатывает и на секунду закрывает глаза, охваченный резкой вспышкой возбуждения в паху, которая посылает волны тепла по начавшей остывать коже. Длинные пальцы скользят по боку инструмента, тянутся к смычку. Гладкая щека прижимается к грифу. Ван Ибо прикасается к виолончели бережно, как почти никогда не прикасался к Сяо Чжаню, внезапно приходит тому на ум. У них всегда было слишком быстро, интенсивно и ярко, до царапин и засосов, до вот такого умопомрачения в совершенно неподходящих для этого местах. Смычок порхает по струнам, мелодия заполняет небольшое тёмное помещение, отражаясь от бетона и стекла, как будто задевает другие инструменты, тоже заставляя их петь. Сяо Чжаню кажется, что они все подрагивают от желания почувствовать на себе прикосновения Ван Ибо, или, быть может, это он проецирует своё вожделение на неодушевлённые предметы. Белая в полумраке кожа, тёмное дерево, восхитительные колебания воздуха. Сяо Чжаню хотелось бы нарисовать всё это: чистую и резкую мелодию, ощущение взлёта и падения, вкус губ Ван Ибо на его губах, запах их страсти везде — ему даже не нужно это видеть, но он смотрит и впитывает всем собой. Но это бесплодное желание, Сяо Чжань слишком давно не брал в руки краски и кисточки: он много и часто рисует в своём воображении, а принадлежности для рисования пылятся и сохнут где-то наверху в кухонном шкафу. Последний звук растворяется в густой атмосфере погруженного в полутьму магазина, и только тогда Сяо Чжань может выдохнуть. Он и не заметил, как задержал дыхание. Ван Ибо откидывает чёлку с глаз, так и продолжая сжимать в пальцах смычок, а затем выпрямляется, как будто с сожалением. «Ему здесь не место», — думает Сяо Чжань, но не озвучивает эту мысль. Вместо этого он подходит и проводит ладонями по озябшей коже рук — от локтей к кистям, а затем назад и выше, к плечам, легонько сжимает шею, кладёт на подбородок большие пальцы, как делал это совсем недавно, проводит подушечками по губам, приоткрывающимся ему навстречу. — Однажды я сыграю тебе ещё, — говорит Ван Ибо, оставляя мелкие, лёгкие поцелуи на огрубелой коже. — Я мог бы сыграть обнажённым, знаешь. Это заводит. Сяо Чжань втягивает воздух, во рту становится горячо и влажно от выделившейся слюны. — Ловлю тебя на слове, — говорит он, и некоторое время они просто смотрят друг на друга. Затем Ван Ибо опускает голову и переводит взгляд на скомканную рубашку. Сяо Чжань помогает ему одеться, разглаживает мятые складки. — Наша еда остывает в машине, — тихо говорит он. Возле прилавка они оба смотрят на грязный платок, всё ещё валяющийся на полу, и начинают хихикать. Ван Ибо достаёт из тумбочки мусорный пакет. — Полагаю, я должен постирать его и вернуть, — говорит он, приподнимая брови. — Обязательно, — с самым серьёзным видом отвечает Сяо Чжань. — Мне следует носить его с собой. Именно для таких случаев. Тёплый, пропитанный влагой и запахом выхлопных газов воздух улицы заставляет его с сожалением оглянуться. Ван Ибо запирает дверь, ставит магазин на сигнализацию. В тёмном углу маленькой комнаты остаётся инструмент, к которому он прикасался с любовью.

**7**

Ужин с родителями Сю Фэй лишь чудом не превращается в полное фиаско. За несколько предшествующих этому событию дней Сяо Чжань успевает себя накрутить, расстроиться, возненавидеть всех окружающих, всерьёз задуматься о том, чтобы в последний момент притвориться больным или действительно что-то с собой сделать — что-то такое, что избавит от необходимости сидеть в ресторане и изображать любовь там, где её нет. Как вообще можно правдоподобно притворяться по уши влюблённым, если не знаешь, что значит любить? Сяо Чжань задаётся этим вопросом, нарезая имбирь слишком острым ножом, но вряд ли порез на пальце стал бы достойным предлогом для уклонения от ужина с людьми, которые, вероятно, уже видят в нём потенциального зятя. Сяо Чжань задумчив и отвлечён за рулём, из-за чего едва не становится причиной ДТП. Он трижды меряет температуру в день икс, но она, к сожалению, идеальна, и ничего нигде не болит. Сяо Чжань готов проклинать своё отменное здоровье. Он несколько раз тянется к телефону, чтобы позвонить Сю Фэй и наврать, извиниться, объясниться, отмазаться, но каждый раз видит перед собой её исполненное тревожной благодарности лицо и губы, произносящие: «Ты просто не представляешь, как я тебе признательна! Это ведь действительно не проблема?» Но дело в том, что это проблема. И это в любом случае было бы обманом и игрой на публику. Только в одном случае Сяо Чжань обманывал бы Сю Фэй — своего друга, человека, которого он хорошо знает во всех смыслах, а в другом — пару незнакомых людей, которые, вполне вероятно, хотят быть обманутыми. Но пожилая симпатичная пара выглядит так искренне, здоровается так тепло, смотрит на него с таким блеском в глазах, что Сяо Чжаню становится ещё хуже. Внутри зреет протест против происходящего здесь — или это чудовище царапает слабые стены мнимой реальности, пытаясь их разрушить. Рука Сю Фэй на его локте кажется невыносимо тяжёлой. Какого чёрта он так легко на это согласился? Есть совершенно не хочется, но если не пережёвывать каждый кусок рекомендованные тридцать раз, то придётся поддерживать светскую беседу и отвечать на вопросы, поэтому Сяо Чжань с преувеличенным старанием жуёт всё, что ему приносят, под аккомпанемент восторгов матери Сю Фэй. Он отстранённо размышляет о том, что мог бы ужинать с родителями любого другого из своих друзей или знакомых и не чувствовать себя под микроскопом, как вдруг ровная мысль спотыкается о Ван Ибо. Сяо Чжань почти представляет его рядом, на месте Сю Фэй, откинувшегося на спинку стула, с кривоватой, но всё равно тёплой улыбкой прислушивающегося к общей беседе, чтобы вставить какую-то странную, но ёмкую фразу — как тогда, в ботаническом саду, за коктейлями с лаймом и карамболем. Сяо Чжань неосознанно улыбается, пропуская мимо ушей часть разговора, и приходит в себя лишь когда все вокруг начинают бурно обсуждать его и Сю Фэй визит к родителям на праздник Середины Осени. Как Сяо Чжань успел на это подписаться? Улыбка на лице Сю Фэй становится несколько вымученной, а смех после какой-то не вполне уместной шутки — искусственным. Сяо Чжаню стыдно, что он сам ей ничем не помогает, но он просто-напросто не может себя заставить. Всё это неправильно. Кажется, родители Сю Фэй не замечают его озадаченности, они настолько сосредоточены на том, что их мечта осуществилась, что не видят ничего вокруг себя или же избирательно игнорируют странное поведение своей дочери и её «ухажёра». Многократно раскланявшись, усадив их в такси и приветливо взмахнув на прощание рукой, Сяо Чжань разминает напряжённую шею и смотрит в глаза Сю Фэй, встречая там усталость и разочарование, как отражение своих собственных чувств. — Я думаю, это нужно прекратить, — говорит Сю Фэй. Оторвавшийся уголок брезентового навеса над магазинчиком напротив хлопает на ветру. — Вся эта затея была ошибкой, — добавляет она. — Сю Фэй, мне правда хотелось помочь… Она хватает Сяо Чжаня за руку, и как же сильно это всё не то, чего ему хочется. Эти пальцы на запястье, эта женщина рядом, эта мокрая после дождя улица, эта тошнотворная тяжесть в желудке от слишком обильной еды или, возможно, от отвращения к самому себе. — Тебе хотелось, мне хотелось. Сяо Чжань, нам обоим хотелось однажды. Но по-настоящему? Не думаю. Я всё равно люблю тебя, но не так, как ты этого заслуживаешь, и не так, как заслуживаю я. Он кладёт ладонь ей на щеку, и всё его существо снова вопит, что это не то, что это неправильно — не та кожа, не тот рост, не те черты, не тот человек. Сю Фэй выпускает его руку и отстраняется с горькой усмешкой. — Я знаю, что ты хочешь предложить проводить меня. И я знаю, что это чистосердечное и дружеское предложение, но не стоит. Я хочу спокойно пройтись в одиночестве и подумать. Обещаю не сворачивать в тёмные переулки. — Хорошо, — мягко отвечает Сяо Чжань. — Напиши мне, когда будешь дома. — Напишу. Ему должно быть больнее, наверное, но какая-то часть мозга циклится на тяжести телефона в кармане, звук на котором был выключен с самого начала этого кошмарного ужина. Ему ужасно хочется поскорее проверить сообщения и разочароваться, потому что Ван Ибо вряд ли напишет. Они ни о чём не договаривались, а спонтанная переписка между ними всё ещё редкость. Сяо Чжань должен бы тосковать по утраченному, но ему почему-то кажется, что сегодня они с Сю Фэй обрели больше, чем потеряли. Она шагает по мокрому тротуару в свете фонарей и витрин. Изящный силуэт, достойный картин европейских модернистов. В это мгновение Сяо Чжаню хочется её нарисовать, но он не сделает этого ни сегодня, ни завтра, ни в ближайшее время, а потом будет ли смысл? —---------- Ван Ибо, разумеется, не звонил и не присылал сообщений. Это вполне ожидаемо, но всё равно обидно. Сяо Чжань резко засовывает телефон в карман, как будто именно бездушное устройство виновато во всём происходящем, а не человек, им владеющий. Он добирается домой и смотрит на часы, уже поздно, за полночь, но спать совсем не хочется. Он кладёт телефон на стол и включает электрочайник. Желание позвонить Ван Ибо невыносимо зудит под кожей, разбухает и перекрывает трахею. Чудовище воет, требуя услышать его голос. Всё это очень эгоистично, очень самоуверенно, но без голоса Ван Ибо, хотя бы далёкого, больно в груди и нечем дышать. Три гудка спустя Сяо Чжань приходит в себя — завтра рабочий день, наверняка Ван Ибо спит, но в трубке раздаётся голос, вовсе не заспанный и не хриплый, словно человек на другой стороне невидимой связи ждал звонка и даже откашлялся перед тем, как сказать: — Да? Привет, Сяо Чжань. Не ожидал тебя услышать. — Привет, — отвечает Сяо Чжань и чувствует странное облегчение. Всё его тело расслабляется, а мысли путаются. Он не знает, что сказать дальше, и просто дышит в трубку. Наконец-то воздух наполняет лёгкие, и от этого кружится голова. — Эм. Как прошёл ваш ужин с родителями невесты? — осторожно спрашивает Ван Ибо, а в его чуть механическом голосе невозможно прочитать ни единой эмоции. — Ужасно, — выдыхает Сяо Чжань и слабо хихикает. — Однако есть один большой плюс: он закончился. — Угу. — Да. Они снова молчат и дышат. На заднем плане у Ван Ибо играет какая-то тихая, ритмичная музыка. Сяо Чжань всё никак не может смириться с его музыкальными предпочтениями. — И когда же свадьба? Сяо Чжань, едва не начавший засыпать от странного ощущения гармонии и спокойствия со вдавленным в щеку телефоном и впившимся в бедро краем стола, вздрагивает. — Что? — Что слышал, — резковато отвечает Ван Ибо и сбрасывает звонок. Сяо Чжань несколько секунд пялится на экран телефона и перезванивает. — Послушай, Сяо Чжань, — слышит он ещё до первого гудка. — Чего ты от меня хочешь? — Приезжай. Они снова молчат много секунд, но в отличие от прошлого раза это молчание давит неопределённостью. Затем Ван Ибо тяжело вздыхает. — Ты платишь за такси и кормишь меня завтраком. — Да, — говорит Сяо Чжань. — Конечно. Всё что угодно — этого он не произносит вслух, но это чувствуется в секундной тишине, после которой Ван Ибо снова сбрасывает звонок. Сяо Чжань ждёт. Он мог бы помыться, но для этого нужно активно шевелиться, а он чувствует себя тяжёлым и неповоротливым, поэтому лишь ослабляет галстук и падает на диван. Ван Ибо приезжает довольно быстро, ночной город свободен от заторов. Он внимательно рассматривает Сяо Чжаня, словно проверяя, как будто пытаясь увидеть что-то, а потом удовлетворённо хмыкает, целует в губы и тянет в спальню. Они занимаются сексом, точнее, этому сложно дать название, поскольку Сяо Чжань просто лежит и позволяет Ван Ибо всё — любые действия со своим бестолковым, инертным телом, которое возбуждается от ласк ладоней и губ, но всё это кажется ненастоящим, как будто нарисованным поверх реальности, ещё одним слоем обмана. И только когда Ван Ибо сперва ему отсасывает, потом дрочит себе его безвольной рукой, пачкая спермой грудь, живот и, кажется, вообще всё вокруг, только тогда что-то начинает проясняться. Они принимают душ вместе. Это впервые. Кабина достаточно просторна, чтобы стоять там вдвоём, но недостаточно, чтобы ещё и активно двигаться при этом. Но они умудряются намылить друг друга душистым гелем, а потом смыть с себя пену и вытереться одним полотенцем — Сяо Чжань забыл запустить стирку, а чистых больших полотенец у него не осталось. Ван Ибо пытается использовать лишь половину, но Сяо Чжань укутывает его, прижимаясь грудью к спине, а в ответ на смущение лишь машет рукой и вытирается после него. Потом Ван Ибо допивает остывший чай из чашки Сяо Чжаня и устраивается в постели с той стороны, где обычно спит Сяо Чжань, натянув его несвежую футболку. Сяо Чжань стоит и смотрит на него, пытаясь понять, как и почему они дошли до этого — как и почему он сам дошёл до этого. — Ты ложишься или как? — сонным голосом спрашивает Ван Ибо, тычась носом в подушку, словно принюхиваясь. — Мне завтра на работу к девяти. Сяо Чжань проскальзывает под одеяло и обнимает его со спины. С этой стороны кровати неудобно — нет тумбочки и торшера, а свежая простынь кажется жёсткой и холодной. Он вжимается в Ван Ибо сильнее, вдыхает запах ванили и миндаля. — Так что, — бормочет тот и ёрзает, притираясь и тут же обмякая в объятиях, словно втекая в Сяо Чжаня всем собой, — свадьбы пока не будет? — Пока точно не будет, — со смешком отвечает Сяо Чжань и чувствует в ответ дрожь беззвучного смеха. — Пока — понятие растяжимое. А я умею растягивать что угодно, — говорит Ван Ибо и прижимает холодные ступни к голеням Сяо Чжаня. — Не ревнуй, — тихо говорит тот, прижимаясь губами к затылку. Сон, который так упорно манил его, ускользает, а в глаза как будто насыпали песка. Ему просто лень снимать линзы. Ван Ибо не возмущается в ответ на эти слова, его дыхание становится спокойным, а тело полностью расслабляется. «Это то, чего я никогда раньше не хотел, — думает Сяо Чжань. — Но теперь не хочу ничего другого». Чудовище внутри сыто и довольно урчит.

**8**

Теперь Ван Ибо нередко остаётся у него с ночёвкой, и между ними что-то окончательно разрушается, некая стена, которую каждый так упорно возводил вначале, но в итоге оба словно поняли — это бессмысленно и незачем. Они как будто шагают по тонкой планке над пропастью в неизвестность, на каждом шаге ужасаясь, почему вообще идут неведомо куда и непонятно зачем, но не могут повернуть назад, не могут перестать идти. Когда выпадает возможность, они проводят вместе целый день, вдохновенно занимаются сексом, доводя друг друга до изнеможения порой из принципа или странного нездорового эгоизма. Ван Ибо его ревнует. Сяо Чжаню это известно. Но что стоит за этой ревностью? Упрямство избалованного ребёнка? Неуверенность в себе? Горечь однажды отвергнутых чувств? Он не знает этого, зато знает теперь, какое имя носит то чудовище внутри него самого, которое просыпается так часто и жаждет крови так сильно. Оно заставляет Сяо Чжаня кусать губы Ван Ибо, оставлять засосы на его рёбрах и бёдрах, не выпускать изо рта выдоенный до последней капли чувствительный член, тогда как Ван Ибо ослабевшими от оргазма руками пытается его отпихнуть, ругаясь и смеясь, и в то же время притягивает ближе, словно наслаждаясь мукой. Чудовище требует жёстких движений, трения на грани болезненной сухости, пульсирующих вен, тяжёлого дыхания. Оно безжалостное, это чудовище. Сяо Чжань до сих пор не может поверить, что оно живёт где-то внутри него. Он был уверен, что хорошо себя знает. Ван Ибо лежит на животе поперёк кровати. Вчера они настолько утомили друг друга, что в конце концов уснули в обнимку, липкие и потные, не разжимая рук. Сяо Чжань размышляет о том, как ещё несколько месяцев назад подобное показалось бы ему немыслимым до отвращения — заснуть с кем-то сразу после секса, едва ли обтёршись уголком простыни. Теперь это кажется… милым? Сердце на секунду замирает и бьётся в ускоренном темпе. Он задаётся вопросом, были бы его чувства аналогичными, будь на месте Ван Ибо кто-то другой. Та же Сю Фэй, например, или Кай Ие, с которой он несколько раз переспал, или тот парень, Сун Чэн, с которым он успел перепихнуться в самом начале этих недоотношений с Ван Ибо, скорее для того, чтобы набраться опыта и почувствовать, что дело вовсе не в Ван Ибо как таковом и не в новизне отношений с мужчиной. Теперь он ни в чём не уверен, и это тоже пугает. С Сун Чэном они здороваются, и хотя тот поглядывает на него с явным вопросом в глазах, но Сяо Чжаню не хочется продолжать. Ему всего хватает. Как оказывается, ему вполне достаточно одного Ван Ибо. Ему хочется, чтобы этого было достаточно не только сегодня и сейчас, но и завтра, и поздней осенью, когда за окном пойдут дожди, и сухой зимой, когда снежинки закружат пылью над асфальтом. И весной, когда они могли бы пойти в ботанический сад, где так случайно и банально встретились у реки, где Ван Ибо поднял пион с земли, а потом пил коктейль с лаймом из трубочки Сяо Чжаня, и смотрел ему в глаза, и положил в карман потрёпанную визитку… Он стоит и смотрит на расслабленное тело Ван Ибо в косых солнечных лучах. Простыня небрежно накрывает поясницу и путается вокруг левой ноги. Правая ягодица обнажена, демонстрируя нечто похожее на засос или укус, который Сяо Чжань не помнит, чтобы оставлял. Чудовище внутри поднимает голову и просит крови. Он отворачивается и идёт в ванную, волосы на лобке неприятно слиплись — с ними нужно разобраться в первую очередь, а потом уже размышлять обо всём остальном. А лучше не зацикливаться вообще и просто разбудить Ван Ибо, напоить чаем и отправить восвояси. Пожалуй, это было бы самое верное решение, всем стало бы проще, но у судьбы на них другие планы. Когда он выходит из ванной уже в белье и наброшенном сверху махровом халате, в спальне ничего не меняется. Ван Ибо так же крепко спит, даже не пошевелившись за всё это время. Солнечный луч сместился, почти переполз с плеча на лицо, ещё чуть-чуть, и… В двери поворачивается ключ, и Сяо Чжань вздрагивает. Бросив на Ван Ибо взгляд украдкой и убедившись, что тот не отреагировал, он выходит из спальни, тихонько прикрывая за собой дверь. — Чжань-Чжань, привет! — радостно восклицает Сюань Лу, снимая лёгкий клетчатый пиджак и закатывая рукава. — Извини, что я вот так, без предупреждения. Просто ехала мимо и решила, что освобожу тебя наконец от своего барахла. Я тебе вообще-то звонила, чтобы предупредить, но ты не отвечал. Может, ты выключил звук и забыл включить? — она опускает руки и внимательно его рассматривает. — У тебя всё нормально? Я ничему не помешала? Сяо Чжань уже спокоен, почти искренняя улыбка растягивает губы. — Нет, ничему. Ты же знаешь, я всегда рад тебя видеть. Чаю? — Возможно, чуть позже. Помню, оставляла у тебя старый ноутбук, альбомы и кое-что из одежды с обувью. — И свою пельменницу, — напоминает Сяо Чжань. — И кое-что из посуды. — Точно! — смеётся Сюань Лу. — Я соскучилась по готовке. Но пока шёл ремонт на кухне, сам понимаешь… Сяо Чжань кивает и жестом приглашает её на кухню. Он включает чайник, а потом они вместе роются в шкафу, где у Сяо Чжаня стоит масса всякой редко используемой посуды и прочих кухонных устройств. Они дружелюбно болтают и смеются, а когда поднимаются на ноги, держа в руках коробки, видят перед собой хмурого Ван Ибо, чьи волосы с одной стороны торчат вверх, на щеке отпечатались складки, а припухшие губы сложены в обиженную гримасу. Он одет лишь в собственные джинсы, и Сяо Чжань бесится от избытка обнажённой кожи на виду и одновременно испытывает удовлетворение. Чудовище гордо вскидывает голову, внутри него борются два желания — похвастаться перед Сюань Лу и прогнать Ван Ибо в спальню, чтобы не отсвечивал и не вызывал лишних вопросов. У них с Сюань Лу много знакомых и, хотя он верит, что она не будет обсуждать его специально, но и умалчивать не станет, если только он сам её не попросит. А он не попросит, ведь Ван Ибо — не какой-то грязный секрет. Однако в данных обстоятельствах описать их отношения будет сложно, ведь друзья считают, что он встречается с Сю Фэй, и он ничего не говорил о разрыве с ней, да и как можно разорвать то, чего не было. Хороший вопрос. Сяо Чжань потирает лоб тыльной стороной ладони. Ван Ибо бросает на него сердито-вопросительный взгляд. — Я всё же помешала? — говорит Сюань Лу, поднимая брови, на что Сяо Чжань издаёт отрицательный возглас, качая головой. — Моя близкая подруга Сюань Лу, а это мой… хороший друг Ван Ибо. Он… Мы вчера поздно засиделись в баре, и Ибо… переночевал у меня. — Вот как, — говорит Сюань Лу. — Очень приятно. Удивительно, что мы не пересекались раньше. Ван Ибо кивает ей, бормочет приветствие и ёжится, стискивая руки перед собой. Сяо Чжань мстительно думает, что так ему и надо — нечего тут территорию метить, но одновременно хочется подойти и спрятать Ван Ибо под своим халатом, обнять со спины и согреть, положить подбородок ему на плечо, и пусть… — Оденься, — вздыхает он вместо этого. — Весь посинел уже. Это не то чтобы неправда. На светлой коже Ван Ибо видны следы их времяпровождения — бледно-голубые и сиреневые — но только если присмотреться. Гораздо больше ярких следов спрятаны под джинсами — на бархатистых бёдрах. Однако Сюань Лу зоркая и внимательная, наверняка она уже всё увидела, записала в памяти и составила перечень уточняющих вопросов. Осталось только подождать, когда она будет в настроении их задавать. — Ладно, — бурчит Ван Ибо и бросает ещё один осторожный взгляд на Сюань Лу. — А я, кстати, тоже о вас никогда не слышал. С этими словами он бочком отходит к шкафу, как будто не желая выпускать Сяо Чжаня из виду, и это смешно и трогательно одновременно. — О небеса, — усмехается Сюань Лу, её брови всё подняты к чёлке, придавая лицу забавное выражение. — Он такой милый, когда ревнует. Ван Ибо дуется ещё сильнее, копаясь в шкафу и вытаскивая оттуда куртку от спортивного костюма, которую тут же надевает прямо на голое тело. Не хочет даже на минутку выйти в спальню. Справившись, он хмурит брови и скрещивает руки на груди, засунув ладони под мышки. Так он кажется странно маленьким, юным и уязвимым. Сяо Чжань склоняет голову набок и всматривается в его лицо. Ван Ибо подчёркнуто игнорирует его подругу, которая, похоже, вовсе не в обиде. Она тоже подходит к шкафу и спокойно там роется, собирая свои вещи. Ван Ибо выпячивает губы вперёд, побелевшие пальцы впиваются в плечи. — Я не ревную, — говорит он тихо и отводит взгляд. — Не ревную я. Сяо Чжань легонько хлопает его по заднице и решает оставить в покое. На самом деле он позабавлен и растроган реакцией Ван Ибо, пытающегося, похоже, заявить свои права на квартиру Сяо Чжаня и его самого. Не то чтобы чудовищу такое поведение показалось странным. Чудовище мурлычет от собственнического восторга. Сяо Чжань помогает Сюань Лу сложить одежду и безделушки в две большие сумки, а затем поит её чаем и болтает с ней о предстоящей конференции, на которую они оба собираются пойти. Ван Ибо всё это время безучастно сидит на табуретке, сжавшись, как маленькая и упрямая пружинка, готовая в любой момент подпрыгнуть и что-нибудь разбить, например всю посуду без исключения. Когда же Сяо Чжань возвращается, проводив Сюань Лу вместе с сумками до машины, на него из-за двери набрасывается бешеный смерч, прижимает к стене, срывает одежду и отсасывает так, как будто борется за мировое первенство по минетам. Сяо Чжань хихикает от этой мысли, но скоро ему становится не до смеха, приходится зажимать рот рукой, чтобы не стонать в прихожей слишком громко. Вряд ли респектабельные соседи одобрят бесстыдные звуки из двери такого положительного молодого человека, каким зарекомендовал себя Сяо Чжань. В его глазах темнеет, а бёдра инстинктивно дёргаются в стремлении к разрядке, но, кончая, он успевает запечатлеть под веками образ стоящего на коленях Ван Ибо — с распухшими губами, с румянцем на щеках и с торчащими во все стороны волосами, в которых уже почему-то оказались руки самого Сяо Чжаня, а одинокий сдавленный хрип всё же вырывается из него и запускает мурашки стыда по коже. Он обессиленно съезжает по стене вниз и неловко обхватывает лицо Ван Ибо ладонями, притягивая к себе и доводя эти бесстыдные губы до ещё более развратного вида, покусывая и вылизывая собственный вкус. Но у Ван Ибо, похоже, другие планы. Он отталкивает Сяо Чжаня и хватает его за руку. С блестящими глазами и губами, он тянет её к своему члену, но Сяо Чжань чувствует настолько сильную слабость, что даже не может нормально его сжать на грани жёсткости, как нравится Ван Ибо. Тому приходится ему помочь обеими руками, и это должно быть слишком грубо, слишком быстро и даже больно, наверное, но Ван Ибо задыхается, приоткрыв губы и закатив глаза, и кончает через несколько движений, заляпав спермой халат на груди и животе сидящего перед ним Сяо Чжаня, как будто триумфально объявив эту территорию своей. — Сюань Лу — мой друг, очень хороший друг, — говорит Сяо Чжань, ласково проводя пальцами по потному виску, а Ван Ибо ластится к руке, размякший и довольный. — У неё есть ключ от твоей квартиры, — ворчит он, но в его голосе нет ни обиды, ни злости. — Угу. Это не проблема. Если хочешь, тебе я тоже дам. Ван Ибо вскидывает изумлённые глаза и медленно моргает, фокусируясь на произнесённых словах, как будто пытаясь прочитать их смысл где-то в воздухе, возле рта Сяо Чжаня, откуда они так беспечно вылетели. — Ты живёшь в одной квартире с двумя парнями, — говорит Сяо Чжань, а в груди на мгновение болезненно колет. Это чудовище открыло глаз и поглядывает на Ван Ибо, который лишь облизывает свои истерзанные губы и молчит. — И в доме Тан Чао во время учёбы у тебя была своя комната, я помню, ты сам мне говорил. Ван Ибо фыркает и заставляет его выпрямить колени, после чего укладывает туда голову, ни капли не заботясь о том, что они оба, испачканные спермой, сидят на полу в коридоре. — С теми парнями я не сплю, а Тан Чао с тех пор переехал, — это всё, что он имеет наглость сказать. Чудовище внутри поднимает голову и обнажает клыки. Мы оба ревнуем, думает Сяо Чжань. Сперма Ван Ибо остывает на коже, волосы Ван Ибо мягкие под его рукой. Мы оба ревнуем, назойливо гудит мысль в его голове, но какое у нас на это право? Кто мы такие друг для друга? Значу ли я для Ибо больше, чем все те, с кем он общается, или эта ревность — просто часть его натуры, желания быть в центре всеобщего внимания? Ему хочется дёрнуть Ван Ибо за волосы, развернуть лицом к себе и спросить прямо. Или не спросить, а сделать что-то, нечто злое и обиженное, подобное поступку Ван Ибо перед этим. Но Сяо Чжань сильнее, он приказывает чудовищу молчать, опускает железную решётку, не даёт ему выбраться наружу. — Извини меня, — бормочет Ван Ибо, по-прежнему отвернувшись от него. — Я повёл себя глупо. Ты прав, мы не клялись друг другу в верности. Это просто секс, очень хороший секс, и я не буду больше так себя вести. «Веди, пожалуйста, можно!» — хочется закричать Сяо Чжаню, но он понимает, что это путь в никуда, пусть только благодаря чужой ревности он может почувствовать себя значимым, важным. Но как бы ни было лестно объекту ревности, тот, кто испытывает это чувство, страдает. А Сяо Чжаню не хочется, чтобы Ван Ибо страдал. Он стал слишком дорог Сяо Чжаню. Чудовище воет за решёткой в тёмном углу.

**9**

В один из тех вечеров, что Сяо Чжань проводит дома в одиночестве, он готовит нехитрый ужин, задумчиво добавляя ингредиенты, пока не замирает с ложкой в руке и не начинает смеяться. И когда он успел привыкнуть готовить на двоих? Для себя всегда было проще купить что-то и не возиться со сковородками и кастрюлями. Остатки придётся убрать в контейнер, чтобы, возможно, взять с собой на работу или разогреть в другой из одиноких вечеров. Сяо Чжань открывает шкаф, чтобы найти подходящую ёмкость и снова смотрит на верхнюю полку, где лежат краски, кисточки, свёрнутые в рулоны листы ватмана. О рисе с овощами мгновенно позабыто. Перед глазами — полутёмное помещение магазина, свет уличного фонаря косым лучом и полуобнажённый Ван Ибо, обнимающий виолончель. Сяо Чжань отступает назад и сжимает кулаки, больно впиваясь ногтями в кожу. Контейнер, который он успел достать, падает на пол с хрустящим пластмассовым звуком. Сяо Чжань упускает какие-то мгновения своей жизни, потому что приходит в себя, уже нависая над кухонным столом с карандашом в руке. Он делает наброски, стирает их, кусая внутреннюю поверхность щеки и пытаясь вспомнить, почему, чёрт возьми, вообще бросил рисовать. В полчетвёртого утра Сяо Чжань думает о том, что ему не понадобится контейнер, нервно и голодно запихивая в рот остывшую еду. Рисунок готов. Гуашь, разумеется, пришла в негодность, пришлось рисовать акварелью и акварельными карандашами, и эффект, настроение — всё это сразу стало другим, добавилась нежность вместо яркости, мягкие полутени вместо контраста. Полумрак превратился в розовый закат, а серые стены с геометрическими узорами — в расписные ширмы. Только фигура полуобнажённого человека с инструментом осталась ровно такой, какой он её помнит, до мельчайших подробностей, до падения теней и матового блеска кожи, до растрёпанных волос и полуоткрытых губ. Сяо Чжань ложится спать, когда на улице сереет раннее утро. Он вынимает линзы, но лёжа в постели смотрит сквозь предрассветный сумрак на стоящую на мольберте картину. Она кажется неясным светлым пятном на более тёмном фоне, но, закрыв глаза, он видит чётко каждую деталь, словно всё это отпечаталось с другой стороны век. Проспав всего три часа, испытывая мучительную жажду и тяжесть в желудке, Сяо Чжань думает, что на работе от него не будет никакого толку, и без каких-либо угрызений совести решает побыть эгоистом. Он звонит в отдел персонала и сообщает, что чем-то отравился и теперь вынужден остаться дома. Там его оповещают, что этот день без официально выданной справки ему не оплатят, и Сяо Чжань ловит себя на том, что показывает язык незнакомому человеку на другом конце линии связи. Он выключает звук на телефоне и падает в постель, но только чтобы вскочить через несколько минут, не чувствуя никакой сонливости. Он не завтракает — переварить бы ночную трапезу — и рисует почти восемь часов напролёт, воплощая все те картины, которые скопились в голове за последние недели или даже месяцы. Там есть лодка под ивами, голубой зонт и розовый пионовый куст, и женский силуэт, растворяющийся в электрическом свете фонарей, витрин и автомобильных фар, и лежащий в постели человек, к чьему расслабленному, умилительно невинному лицу по простыне крадётся солнечный луч. Сяо Чжань чувствует в себе слишком много этих картин, отложившихся в разуме и в сердце, и теперь руки дрожат от усталости, а плечи ноют от долгого пребывания в неудобной позе, которую он не замечал, погрузившись в процесс созидания. «Приезжай ко мне сегодня», — пишет он Ван Ибо чуть позже, когда последний штрих нанесён и картины оставлены сохнуть — все три рядом. А потом добавляет два слова: «Пожалуйста. Обязательно». Ответ приходит почти сразу же: «Да». Когда раздаётся звонок домофона, Сяо Чжань уже успевает переодеться, принять душ и заказать еду по телефону — готовить он сегодня не в силах. — Привет, — говорит ему Ван Ибо, улыбается с искренней радостью и тянется поцеловать в губы — легонько и нежно, как будто это традиция, которую они оба чтят. — У меня для тебя сюрприз, — сообщает Сяо Чжань, беря его за руку и ведя в комнату. — Приятный, надеюсь? — с некоторой опаской спрашивает Ван Ибо, взволнованно заглядывая ему в глаза и покорно шагая следом. — Надеюсь, ты останешься доволен. — Это… — нетерпеливо начинает Ван Ибо и замирает с широко распахнутыми глазами, уставившись на мольберт с картиной, на которой он обнимает виолончель. Сяо Чжань переводит взгляд с картины на оригинал, пытаясь постичь чувства человека, внезапно увидевшего самого себя глазами художника. Ван Ибо молчит непривычно долго и как будто не дышит, затем моргает, сглатывает и переводит взгляд на другую картину — на ту, где он лежит на кровати в свете солнечных лучей, а простыня сбилась на бёдрах, подчёркивая изгиб поясницы, переходящий в гладкую округлость полуприкрытых ягодиц. — Ты видишь меня… таким? — спрашивает он наконец, быстро моргая и в изумлении делая шаг вперёд. Сяо Чжань продолжает сжимать его ослабевшую руку и идёт за ним. — Не нравится? — неуверенно бормочет он и тут же вспоминает эти чувства — страх и мучительную жажду похвалы, после того как вручаешь результат своих трудов и вдохновения человеку, в чьём одобрении нуждаешься сильнее всего. Ван Ибо поворачивается к нему, пожимает в ответ его пальцы и говорит: — Очень нравится! Это невероятно! Хочу срочно показать всем и похвастаться, какой у меня охуенный… м-м… Сяо Чжань затыкает ему рот поцелуем, потому что ему внезапно становится страшно услышать продолжение. Охуенный… кто? Друг? Приятель? Любовник? Ван Ибо закидывает руку ему на шею, а второй так и продолжает цепляться за его ладонь, отвечая на поцелуй, всасывая язык Сяо Чжаня в свой рот и постанывая. Когда дышать становится трудно, они разрывают поцелуй, но продолжают прижиматься лбами и смотреть друг к другу в глаза, и от этого, как и от временной нехватки кислорода, кружится голова. — Я не рисовал уже несколько лет, — признаётся Сяо Чжань. — Даже не помню толком, почему бросил. В какой-то момент картины перестали появляться перед глазами, а если и возникали, то настолько блеклые и безжизненные, что не хотелось их переносить на бумагу, не говоря уже о холсте. А когда я всё же брался за кисть или карандаш, результат неизменно вызывал разочарование. Всё было не то и не так. Ван Ибо снова поворачивает голову к картинам, и Сяо Чжань теперь тычется лбом ему в висок, который тот охотно подставляет. — Это очень красиво, — тихо говорит Ван Ибо, а потом вздрагивает, отстраняется и внимательно смотрит на Сяо Чжаня. — Ты хочешь сказать, что нарисовал это всё недавно? За несколько дней? — Часов, — исправляет его Сяо Чжань и смеётся, любуясь недоверчивым выражением лица. — Многих часов, на самом деле. Но, думаю, в этом твоя заслуга. Или вина, тут уж как посмотреть. Я почти не спал. — Ага, стоило мне раздеться, или взять смычок, или и то и другое, как в тебе проснулось желание рисовать? Он подходит ближе к слегка неровным от высохшей краски листам и внимательно их рассматривает. Сяо Чжань молча за ним наблюдает. «Нет, — хочется сказать ему, — дело не в том, что ты разделся или взял в руку смычок, хотя и в этом тоже, но главным образом дело в том, что благодаря тебе в моём мире появилось больше красок, эмоций, переживаний и смысла, и всё это бесконечно вдохновляет». — Это же тот ботанический сад, где мы познакомились! — восклицает Ван Ибо, разглядывая следующую картину, с кустом пионов, лодкой и зонтиком. — Как два ботана, правда? Он переводит взгляд на женский силуэт и принимается жевать нижнюю губу. — А к этому я уж точно не имею никакого отношения. — Имеешь. — Как? Сяо Чжань подходит к нему, кладёт руку на скулу, заставляя отвести взгляд от картины и посмотреть на него. — Мы с Сю Фэй расстались. Глаза напротив впиваются в него с ошеломляющей жадностью, как будто хотят проникнуть в душу, как будто уже не проникли и не оставили ожог, разбудивший чудовище. — А вы были вместе? — Не были. Точнее, не совсем. Почти вместе, но это… Ван Ибо хватает его за ворот домашней футболки и тянет за собой к столу, с которого смахивает карандаши и листы бумаги прямо на пол. Сяо Чжань отстранённо думает о ломающихся грифелях, но, быть может, это станет поводом сходить в художественную лавку и купить всё новое. Начать с чистого листа. Хотя начало-то уже положено. Он оказывается между ног Ван Ибо, который бессовестно усаживается на стол и притягивает его к себе двумя руками за затылок, целуя влажно и глубоко. — На столе неудобно и жёстко, — пытается возразить Сяо Чжань между поцелуями, Ван Ибо уже практически затащил его на себя, забрался руками под футболку, терзает зубами мочку уха. — Я потерплю. — Зачем терпеть? Мы можем… Его перебивают, кусая за губу и шепча: — Просто сделай это. Жёстче. Сяо Чжань утыкается носом в нежную кожу шеи и глубоко дышит, а его пальцы в это время справляются с ремнём и молнией брюк Ван Ибо. — Смазка, — дрогнувшим голосом говорит тот, выгибаясь на столе и пытаясь избавиться от футболки, — в заднем кармане. У Сяо Чжаня дрожат руки, нащупывая пакетик. На самом деле, они редко доходили до конца, всего несколько раз, и не потому, что не хватало опыта — оба успели научиться, а потому, что чаще всего не хватало терпения, страсть была слишком сильна. Но сегодня Сяо Чжань настроен сделать всё хорошо и правильно, даже если Ван Ибо елозит бёдрами по гладкой поверхности стола, пытаясь насадиться на его пальцы сильнее, когда явно к этому не готов. Сяо Чжань удерживает его второй рукой за торчащую тазовую косточку — возле неё небольшая родинка, так хорошо знакомая его губам и языку. Он наклоняется и целует её, а Ван Ибо ёрзает ещё отчаяннее и ноет: — Да сколько можно, я уже готов, вставь уже! Он не готов, внутри только два пальца, мышцы плотно и упруго охватывают их, это сводит с ума, но Сяо Чжань призывает всю силу воли себе на помощь, и, чтобы прекратить укоризненные и сводящие с ума призывы к безумию, поворачивает голову и облизывает член Ван Ибо — твёрдый, крупный, с шелковистой кожей и влажной от предэякулята головкой. В ответ его хватают за волосы и пытаются прижать к паху сильно и грубо, но Сяо Чжань сгибает пальцы внутри, и Ван Ибо всхлипывает, раскидывая руки в стороны и дрожа. — Ещё раз сделай так, — просит он. Кто такой Сяо Чжань, чтобы ему отказывать? Он весь в этом мгновении — здесь и сейчас, за секунды до того, как они станут близки настолько, насколько это возможно, прямо на кухонном столе, среди разбросанных карандашей и в окружении картин, которые Сяо Чжань нарисовал буквально за сутки, после долгих лет вялой прокрастинации. Ван Ибо перехватывает его запястье и требует: — Ещё, пожалуйста, третий. Сяо Чжань добавляет третий палец и почти сразу четвёртый, его продолжают держать за запястье, и в какой-то момент он понимает, что вовсе не он здесь ведёт. Ван Ибо трахает себя его пальцами, одновременно виляя бёдрами, ища угол и глубину, а затем дрожит и ругается, а потом отталкивает его руку и садится, хватая Сяо Чжаня за плечи и пачкая смазкой. Зрачки Ван Ибо почти заливают радужку и он выглядит как торчок из подворотни. Облизав пересохшие губы, он хрипло говорит: — У меня позвоночник синий будет. — Ты собирался потерпеть, — ровным голосом заявляет Сяо Чжань, нащупывая его член и медленно лаская. — Ты хотел жёстче. — Я до сих пор хочу, только по-другому. Ван Ибо сжимает губы, втягивая их в рот и на секунду прикрыв глаза, после чего соскальзывает со стола, разворачивается спиной к Сяо Чжаню и изгибается, оттопыривая зад. — Мне кажется, ты неравнодушен к некоторым частям моего тела, — говорит он, опираясь предплечьями на стол. — До такой степени, что рисуешь их по ночам. Сяо Чжань гладит ладонями гладкую кожу ягодиц, большими пальцами слегка разводит их в стороны, и вид тёмно-розового, растянутого ануса, готового принять в себя его член, кружит голову. Он наклоняется вперёд, прижимаясь щекой к спине Ван Ибо, чувствуя выступающие позвонки, и на секунду закрывает глаза. Чудовище внутри, затихшее на всё то время, пока он созидал, проснулось и готово разрушать. — Эй, ты там что, заснул? Ван Ибо толкает его задом и пытается заглянуть через плечо. — Я запоминаю, — мягко отвечает Сяо Чжань, наконец немного отстраняясь и надрывая упаковку с презервативом, после чего осторожно раскатывает его по члену. — Вдруг снова будет бессонница и вдохновение и захочется нарисовать… — Мою растянутую дырку? — М-м, Ибо, как грубо! — говорит Сяо Чжань и толкается в него резко и сильно, входя до половины и замирая, чтобы не кончить слишком быстро от одного вида припухшей плоти, охватывающей его член. Ван Ибо стонет и ударяет кулаком по столу, роняет голову на руки и тяжело дышит, привыкая. Сяо Чжань чуть сдвигается назад и ещё одним толчком входит до конца. — Да-а, — выстанывает Ван Ибо, сжимая мышцы ануса и расслабляя. Это умопомрачительно. В прошлый раз Сяо Чжань позорно кончил через десяток фрикций, но в этот раз он намерен продержаться дольше. Он начинает двигаться, сперва неспешно, пробуя, находя нужный угол и глубину, а затем — резче и жёстче. Ван Ибо цепляется руками за стол, подаётся ему навстречу, ругается и стонет. Он даже не пытается потрогать себя, потому что, вероятно, тоже не желает кончать слишком рано. Сяо Чжань целует порозовевшие от трения о стол позвонки, обнимает Ван Ибо со спины, нащупывает торчащие, возбуждённые соски и теребит их ногтями, отчего тот дрожит и насаживается на его член сильнее, вжимаясь ягодицами в пах и крутя задом, словно в поиске большей остроты ощущений. Сяо Чжань прижимает его к себе сильнее, войдя так глубоко, как только возможно, и замирая внутри. Он закрывает глаза и пытается сосредоточиться на этом мгновении — тёплое тело под ним, вокруг него, чужое учащённое дыхание и недовольно-обиженный стон, пушистый затылок щекочет лоб. Чудовище рвётся наружу, капает слюной и скребёт когтями, Сяо Чжань впивается ртом в мягкую плоть там, где плечо переходит в шею, и втягивает. Ван Ибо стонет и дёргается, то ли вырываясь, то ли стараясь вплавиться в него сильнее. Внезапно он хлёстко хлопает Сяо Чжаня ладонью по бедру, вырывая из странного транса и заставляя прийти в себя. — Давай же! Сяо Чжань несколько раз мягко целует засос, который только что сам же оставил, чудовище довольно рычит, требуя продолжить, желая больше меток, больше присвоения и обладания. Он начинает двигать бёдрами резко и мелко, не выходя даже наполовину, прижавшись щекой к плечу Ван Ибо, вдыхая запах его пота и дезодоранта. Ритм неровный, иногда ему приходится пережидать, целуя всё, до чего может дотянуться, впитывая собой чужое дыхание, ускоренное сердцебиение, стоны. Ван Ибо целенаправленно тянется вперёд, ложась животом на стол, кончиками пальцев дотягивается до лежащего там рисунка и сталкивает его на пол. Сяо Чжань замирает, наблюдая, как лист грациозно опускается на кафельную плитку. — Это просто картина, — шепчет он и двигает бёдрами резче. — На ней не я, — выдыхает Ван Ибо и выгибается сильнее, вытягивает шею назад и приоткрывает губы, явно требуя поцелуя. Сяо Чжань целует его, сжимая крепче, ещё крепче, входя глубже, хотя, казалось бы, это просто невозможно. — Не ревнуй, — тихо говорит он между поцелуями. — Не ревнуй, у тебя нет повода. Ван Ибо откидывается на него и дрожит, кончая. Его нос тычется в щеку Сяо Чжаня, дыхание опаляет шею, он мягкий и родной, такой свой, как будто они вместе уже годы, а не какие-то жалкие недели. — Теперь нет, — бормочет он, а Сяо Чжань зажмуривается изо всех сил, закусывает губу и кончает вслед за ним, а в голове бьётся мысль: «И никогда не было».

**10**

— Моя бабушка не раз говорила мне: «Знаешь, Ванцзе, в мире нет ничего чудовищнее ревности, я надеюсь, ты никогда с ней не столкнёшься». Они с Ван Ибо лежат в постели в квартире Сяо Чжаня. Он уже счёт потерял выходым, проведённым вместе с Ван Ибо. Это стало традицией, и теперь, ленивым поздним утром, когда никому из них не нужно спешить на работу, они нежатся в косых лучах тусклого осеннего солнца, падающего через жалюзи. Вот и осень пришла, рассеянно думает Сяо Чжань, водя губами по растрёпанной макушке, принюхиваясь и ощущая, как лицо расплывается в улыбке радости, а горло сжимается от избытка чувств и слов, которые он много раз собирался произнести вслух, но так и не смог. Всякий раз ему казалось, что слишком рано или не вовремя, и страшно было разрушать момент. Каждый из них был бесценным. — Мой дедушка был очень ревнивым, — продолжает Ван Ибо, прижимаясь ухом к груди Сяо Чжаня, словно пытаясь вслушаться в размеренный ритм сердца, ускоряющийся, когда он вот так ёрзает сверху. Сяо Чжань машинально перебирает отросшие пряди его волос, раскладывая их в художественном беспорядке. Чудовище уснуло сытым, оставив поцелуи, укусы, напившись стонами и мольбами, о которых грезило наяву каждый день очередной бесконечной командировочной недели. — Мой дедушка был парализован в последние пять лет жизни. Я помню, как пил чай на кухне с бабушкой и ел её восхитительные паровые булочки с креветками, а он стучал в стену палкой и кричал, что она бесстыдница и водит любовников. Любовников! — Ван Ибо невесело смеётся и поворачивает голову, вжав острый подбородок в расслабленные мышцы груди Сяо Чжаня. — Это казалось смешным и нелепым, я смотрел на бабушку — она была сухонькая и морщинистая — и давился булочкой от одной мысли о том, что она может кого-то водить домой с целью… — Ван Ибо закатывает глаза. На его щеке поблескивает какое-то непонятное пятно, то ли смазка, то ли сперма. Оно засохло и немного стягивает кожу, покрываясь крошечными трещинками. Сяо Чжаню хочется то ли соскрести его ногтями, то ли слизнуть. — Когда кто-то из знакомых женщин собирался замуж, бабушка качала головой и говорила: «Лишь бы не ревновал», как будто это было самым важным в семейной жизни. Не «лишь бы не пил, не унижал, не бил…» и не масса других условий, которые значимы для всех, например стабильная работа, жильё и так далее. У неё был настолько укоренившийся страх ревности, что это походило на старческую причуду. Собственно, все вокруг так и думали, считали её странной. Он вздыхает и снова укладывает голову набок, а кончиками пальцев теребит редкие волоски на груди Сяо Чжаня. Они начали появляться недавно, Сяо Чжань и сам к ним ещё не привык. Его кожа чуть смуглее, чем у Ван Ибо. Тому явно не скоро грозит обзавестись порослью. — Однажды, когда бабушка ушла в магазин за продуктами, дедушка пришёл в ярость из-за её якобы долгого отсутствия и попытался встать с кровати. Он не удержался на ногах и упал, ударившись головой. Мы с отцом тогда как раз собирались их навестить и нашли его там — в луже собственной рвоты, мочи и экскрементов, выкрикивающим злобные слова и смехотворные обвинения. Знаешь, я тогда поклялся себе, что никогда таким не стану, потому что вечное смирение на лице бабушки и непреходящий страх дедушки были одним из примеров любви перед моими глазами. И знаешь, у меня получалось. Юношеские эксперименты, ни к чему не обязывающие отношения с Тан Чао — всё это было… спокойным? Удовольствие, легкость, способность понять и отпустить в любой момент, снисходительность к изменам и собственное оправданное легкомыслие. Ван Ибо резко поднимается на локтях и хмурится, глядя на Сяо Чжаня сверху вниз. — Почему с тобой всё иначе? Почему, когда я думаю о тебе с кем-то другим, с Сю Фэй или с твоими сотрудницами, или с какими-то женщинами или мужчинами, которых ты мог встретить так же случайно, как и меня, почему, когда я думаю о тебе с ними, мне хочется броситься и закрыть тебя от их взглядов, спрятать, никому не позволить быть рядом? Я превращаюсь в такое же чудовище, каким был мой дед? Сяо Чжань проводит пальцем по его губам, успокаивая, и говорит: — Внутри многих из нас живёт ревнивое чудовище, и признать его существование болезненно, но необходимо. Ван Ибо прищуривается и на секунду высовывает язык, влажно тыча им в подушечку указательного пальца Сяо Чжаня. — И у тебя? Есть своё собственное чудовище? — удивлённо спрашивает он. — Ты тоже ревновал кого-нибудь? — Кого-нибудь, — задумчиво тянет Сяо Чжань. — И кого же я мог ревновать? — Меня? — Ван Ибо довольно ухмыляется, а его глаза возбуждённо блестят. — Серьёзно? Ревновал меня? Но почему тогда ты никогда не… Ладонь Сяо Чжаня закрывает ему рот. — Я старался не выпускать своё чудовище наружу. По крайней мере, слишком явно. Но это не значит, что оно не вырывалось. Пальцами второй руки он легонько проводит по позвоночнику Ван Ибо, чья кожа мгновенно покрывается мурашками, а мышцы подёргиваются от щекотки. — Оно вырывалось и оставляло свои метки. Как ты мог этого не замечать? Ван Ибо хмурит брови и отводит руку Сяо Чжаня от своего рта. — Я думал, это просто… — Это не просто, — перебивает его Сяо Чжань, уже не физически, а словами, но тот всё равно умолкает и вопрошающе смотрит широко распахнутыми глазами. — Это очень даже непросто. Ещё в самом начале наших… отношений, — он запинается на слове, но потом продолжает на одном дыхании, — я требовал от тебя ответа насчёт того похода в ночной клуб с друзьями, а ты казался таким усталым и равнодушным, как будто тебе было всё равно или даже неприятно, как будто был другой травмирующий опыт… — Он был, — торопливо перебивает Ван Ибо и косится на его ладонь. — Но теперь это неважно. В тот момент мне меньше всего хотелось снова попасть в отношения, где меня будут ревновать, а потом я начал ревновать сам, запутался и… — он кривит рот и опускает глаза. — Мне кажется, я влюбился в тебя. Влюбился по-настоящему. И поэтому захотел оставить себе. — Влюбился, — повторяет Сяо Чжань, пытаясь сохранить безэмоциональное лицо, но глаза так и норовят прищуриться в улыбке, а губы подрагивают. — Это признание? — Это признание, — серьёзно говорит Ван Ибо и растопыривает пальцы на его груди, как будто пытаясь захватить как можно больше. Нужно сказать, у него неплохо получается. — Признание от моего чудовища твоему. — Ах, — Сяо Чжань всё же смеётся, за что получает лёгкий укус в плечо. — Что ж, моё чудовище в восторге, — шепчет он и вытягивает шею, чтобы прижаться губами к губам Ван Ибо, а затем провести по ним языком, по всем этим знакомым трещинкам. — А уж я — тем более. Он укладывает голову Ван Ибо назад к себе на грудь и опять трётся лицом о густые, мягкие волосы; чудовище внутри урчит от удовольствия, а солнечный луч безмятежно путешествует по их переплетённым телам, кружа в себе пылинки.