Докажи мне, что ты не врешь

— Да мы, на флоте, когда навигатор в японском море отказал, сапоги ели!, — задыхаясь от нехватки воздуха, начал быстро проговаривать Кашин, когда Слава его так внимательно слушал и тихо ржал себе в рукав, прикрывая рот ладошкой. — Правда? — Да правду говорю я! И ремни тоже ели!, — самодовольно Даня втыкает нож в деревянную, явно не новую, дощечку, где рядом лежит бардовое мясо и опирается руками об стол. — Ну на тогда, — Карелин вытаскивает из штанов собственный кожаный ремень, — сожри. Приятного аппетита. — Не буду я его есть.. — рыжий берёт в собственные руки ремень, разглядывает его со всех сторон. Хотел что-то ещё добавить, но его резко перебивает Слава. — Спорим на пятихатку, что ты его сожрешь?, — Карелин расплывается в самодовольной улыбке, протягивая руку. Даня пожимает её. — Ладно, спорим.. — будто расстроенно произнес рыжеволосый и убирает руку, нервно сжимает в пальцах, оставляя пару отпечатков пальцев на ремне, — Он точно из кожи? А то не выглядит как будто. — Самый свежий. Неделю назад брал, — Слава наклоняет голову к уху Дани и резко хватает одной рукой за чужую кисть, — я бы тебя связал этим ремнём и выебал до того момента, как ты ходить не сможешь. Жди до вечера. Ремень звонко выскальзывает из рук Кашина, и через секунду Слава одевает его обратно, хитро ухмыляясь. Лицо рыжего просто в шоке, тот явно не понимает, что сказал ему Карелин, потому что до этого момента ещё не было подобных фраз в их отношениях. — Ты че?, — не понимающее спрашивает Даня. — А ниче, — Карелин его звонко хлопает по плечу, и скрывается где-то за горой посуды. А мясо в сковороде у Кашина уже давно сгорело, когда они спорили. Где-то на фоне орёт одна из официанток, жалующихся на то, что клиент недоволен долготой приготовления своего блюда. *** Даня стоит около собственного железного шкафчика, переодевается в привычную одежду для всех обычных людей, а не для специальных поваров, которые работают в самом люксовом ресторане Москвы. И вот, только татуированная рука собственная касается колпака белого, чуть тянет вверх, пару рыжих прядей успевают выползти из под белой ткани, как вдруг Кашина хватают за запястье и тянут на себя. Тянут неприятно пиздец, ноги не успевают даже толком шагать нормально, лишь запутываются и силуэт впереди нельзя различить. Противно и мерзко, что плечо побаливать начинает, ему уже явно потянули руку, но тут же прижимают к холодной желтой кирпичной стене, и только сейчас Даня видит лицо своего "похитителя" — Карелин. Слава даже очки одел свои любимые, которые шеф не разрешает носить во время рабочей смены, но большие глаза прекрасно через них видно. Он смотрит весь озверевший, а омуты так и горят безумием. — Если ты думал, что я шучу, то ты неправ, Даня. Резко Кашин хотел что-то возразить, как вдруг Слава его больше прижимает к этой мерзкой стене блевотно-желтого цвета, зажимает чужие запястья в собственных руках, начиная целовать маленькие и сухие губы Дани. Он даже не волновался — не облизывал их. Поцелуй смазанный, неаккуратный, но черт, это так заводит Кашина. Слишком даже, как-то. Ноги так гудят, на пятках невозможно стоять, они, кажется, впились в эти ебанные туфли, колени дрожат, что пиздец, а голова идёт просто кругом. Хорошо. Сладко. Даня не чувствовал мороза, который беспощадно не жалел кожу, не чужих косых взглядов — ведь на душе было так тепло, как никогда, рядом с Карелиным. И опять же, поцелуй короткий, но очень, очень горячий. И он сводит с ума Кашина, рот весь горит уже без нехватки чужого: рта Карелина. После поцелуя остаётся приятное и сладкое послевкусие. Даня тянется губами обратно к чужим, но Слава отодвигает голову, не давая проход чужому поцелую. Между их лицами неприличное короткое расстояние, и Даня недоволен таким положением. Надо, чтобы ни миллиметра не осталось. — Слав.. — начинает Даня, но его тут же затыкает Карелин, но только уже рукой, что-то шепчет на ухо, но Кашин не слышит. В ушах звенит, в штанах тесно и слишком жарко, а он задыхается от приятных ощущений. Просто впринципе от того, что его трогает Карелин. — Тихо блять, — раздражённо проговаривает Слава, нервно оглядывается по сторонам, и только сейчас Даня может разглядеть чужой профиль. Блять, Карелин всегда такой красивый? Да, всегда. Только сейчас он такой особенный. Даже слишком. Его круглые глаза бегают по темным улицам, рот чуть приоткрыт и красный язык облизывает свою нижнюю губу, а после проходиться по верхнему ряду зубов. Нос без горбинки, словно аристократический. Но и сам Слава просто в сумме шикарен: Даня все равно по нему течет, словно девчонка. Карелин — это нездоровая зависимость, но и избавляться от неё не хочется. Такой Слава Дане нравится. Он всегда хочет его таким видеть. Не хотелось тут оставаться ни на секунду, ни на единую минуту, именно из-за чего Слава хватает Даню и утягивает за собой вновь, бежит с ним до ближайшей остановки, и только там даёт ему свою куртку, ведь на улице все ещё холодно, а автобус ждать долго. *** И Даня опять прижат к стене, но только уже у Карелина дома, что ещё больше придает уверенности в своих действиях. Но ему нравился такой расклад событий: только если его выгонит из дома Слава, сказав, что это всё такой один огромный прикол, то Дане будет очень и очень обидно. Карелин втрахивает его в свою стену, тяжело дышит в чужие губы, опять обхватывает их своими, мокро и грязно целует, грубо переминая, кажется, сладкие губы Кашина. Сердце бьётся неимоверно быстро, голова кружится и идёт ходом, ещё секунда этих обжиманий как подростки, и Даня не выдержит. Слава резко отпускает одну ногу Кашина, даёт ему время понять, что надо уже перестать висеть на Карелине, с пошлым хлюпающим звуком отлипает от чужих губ, щеки заметно покраснели, глаза чуть прикрыты, и рот всё ещё открыт, а меж их языками тонкая нить слюни. — Раздевайся, — Слава отходит, кладёт руки на грудь, оценивает то, как выглядит замешканный и испуганный Даня в своей рабочей форме, когда услышал чужие слова о просьбе. Красный фартук летит на пол, за ним и белая рубашка с вышивкой надписью ресторана, а после штаны и Кашин остаётся лишь в одних боксерах, да носках, в то время, как Карелин лишь достал откуда-то тюбик смазки и ремень, который ждёт своего хозяина на кровати. — Я сказал всё сними, — и Даня слушается, послушно снимая серые боксёры и уже кладёт его куда-то на рядом стоящий стул. Мирно подходит к кровати, неловко улыбается. Ему нравится то, как выглядит запыхано Слава в своей рубашке с принтом "Гавайи", а сам тот стоит уже в трусах. И лишь Даня знает то, почему же у того такие растрёпанные волосы, и из-за чего тот так устал, но не сдает позиции. Карелин что-то жестикулирует рукой, показывая Кашину, а тот послушно встаёт в коленно-локтевую. Обе руки Слава заламывает за спину Дане, нацепив на них ремень, и затянув его на чужих запястьях настолько узко, что у Кашина обязательно останутся какие-то красные полосы и руки будут пиздец как болеть завтра. Рыжий утыкается щекой об ткань одеяла, который покрывает кровать, тихо шипит, и о последующих проблемах Даня подумает лишь завтра. Они не выйдут на работу завтра, если шеф разрешит остаться на выходной. — Кстати, мы вчера не потрахались, — Карелин берёт в руку тюбик, выдавливает на один палец достаточно смазки, чтобы разработать Кашина, и бросает на белое одеяло, не закрывая баночку, и из неё сразу вытекает несколько капель, пачкая белую ткань. Приставляет к входу, который нервно пульсирует, и, кажется, каждый раз нервно сжимается, вставляет одну фалангу, а после и просовывает один палец, давая время привыкнуть Дане. — Ты про что? Я к тебе вчера не приходил, — Кашин нервно ёрзает по кровати, трётся щекой, шипит и прикусывает губы, когда чувствует, что палец внутри начал двигаться вперёд-назад и попадать по простате, а член неприятно прилип к впалому животу, по головке стекает вниз предэякулят, по стволу, щекоча. — Ну уже двенадцать, Дань, — заканчивая предложение, Слава добавляет второй палец, ищет простату и слышит шипение, вперемешку с полукриками-полустонами. Кашина внутри разрывает от пиздецкого такого приятного ощущения, узел внутри живота превратился уже в дрель, и невозможно от того, что нельзя к себе прикасаться, но ещё больше его распирает от мысли, что скоро в него войдут, а Карелин всё ещё стоит в этой ебанной рубашке и трусах. Кашин молчит на то, что уже двенадцать, но тихо постанывает и жалобно скулит, когда чувствует, что из него вышли эти длинные и желанные пальцы. Но это быстро заканчивается: Слава снимает с себя трусы, бросает их куда-то далеко, одной рукой давит себе на руку слишком много смазки, но волнуется за то, что Дане будет больно и неприятно. Именно из-за этого её предостаточно. Размазывает по собственному члену всё то, что выдавил на руку, и оттягивая одну из половинок ягодиц, входит в Даню одной лишь головкой. Опять недовольные вскрики, но тихие. Тише не бывает, но Славе так нравится, когда его пассия бывает громкой. Кашин раздвигает бедра больше, они скользят по одеялу, таз всё ниже и ниже, а Карелин резко его хватает за бок и поднимает выше. — С мужиками трахался хоть? Или до меня ещё не было никого?, — Резко скользит внутрь полностью и движется быстро, Кашин не может уже себя сдерживать и стонет во весь голос, нервно проговаривая имя Карелина. И иногда что-то непонятное, но похожее на "сукаблятьславаидинахуй". Слава расплывается в самодовольной улыбке и от того, что перед ним сейчас такой Кашин, которого ещё никто на этой ебанной кухне видел. И никто не увидит. Слава весь красный, рубашка с этим ярким принтом липнет к груди и коже, ко лбу неприятно прилипает мокрая челка, и Карелин ловким движением руки её убирает, а Даня тем более, он уже закрыл глаза и неприятно кусает себя за губы, часто ноет, уже не стонет, ему слишком приятно, что сил нет, а руки даже высвободить не пытается. Он вообще не обращает внимания на отросшие волосы, которые лезут в глаза. Колени невозможно ноют: тоже красные (он их стёр). Даня отрицательно мотает головой. Нет сил на разговоры — Девственный Кашин. Как мило, — Слава наклоняется, тихо шепчет что-то на ухо Дане, что-то грязное, хватает того за липкую, горячую и мокрую грудь, приподнимает, и теперь Кашин стоит лишь на коленях, пока Карелин резко вытаскивает, проводит пару раз по стволу и кончает ему на спину с протяжным стоном, кусая Даню за лопатку, а тот вскрикивает и изливается на белую простынь, оставляя мокрые и вязкие следы. Руки Карелина отпускают Даню, тот обессиленно падает на живот, пока Слава снимает с того ремень и отбрасывают в сторону. Карелин садится рядом с пиздец каким уставшим Кашиным, гладя его по внутренней стороне бедра. — Пиздуй в душ, если дойдешь, конечно. Или мне тебя довести?, — ответа не последовало. Именно из-за чего Слава резко щипает того за бедро, резко слыша шипение. — Да я сам.. — голос у Дани тихий, низкий и хриплый. Он сорвал его. Карелин звонко хлопает его по жопе и уходит в ванную, зная, что Кашин уже уснул, и никуда он не уйдет. Но тут же, когда только Слава переходит порог ванной комнаты, то сразу слышит тихий голос из комнаты: — Всё-таки на флоте было похлеще.