Да хранит вас Создатель!

Это случилось в один из дней ранней осени 381 года Круга Скал. После завершения утреннего туалета Луиза Арамона справилась у кормилицы, получили ли ее дети все необходимое: особенно она волновалась за Селину – малышка появилась на свет лишь несколько месяцев назад. Арамона к тому времени уже уехал в Лаик обучать новых унаров. Обучает он, как же! Луизе хватило года, чтобы понять характер мужа — Арамона был способен ударить женщину, кричать и топать ногами; он мог унизить слабого, но научить чему-то — увольте. Когда ее грузный муж возвращался наконец из «жеребячьего загона», то начинал рассказывать, как ненавидит свою работу. Впрочем, молодые дворяне отвечали ему взаимностью: они всячески досаждали капитану Лаик. Тогда же Луиза впервые услышала от пьяного мужа о том, как всего два года назад его доводил до белого каления юный сын герцога Алвы — Рокэ. Женщина ничего не сказала, но заранее прониклась симпатией к незнакомому маркизу Алвасете. Она сама ругалась с мужем почем зря. Встречая его вечерами, вдрызг пьяного, дотаскивая до спальни и бросая там, Луиза нередко поминала лихим словцом папеньку с этим замужеством и почти искренне жалела, что унары имеют возможность изводить её «благоверного» только полгода. Но все же, какой бы боевой ни была молодая женщина, ей приходилось тяжело. Сначала Луиза пыталась говорить с матерью о своих переживаниях, но Аглая Кредон, отнюдь не являвшая собой эталон хорошей матушки, была счастлива спихнуть некрасивую дочь едва ли не за первого, готового взять ее в жены мужчину, после чего со спокойной душой принялась устраивать свою личную жизнь, предоставив Луизе самой справляться с переживаниями. Впрочем, к зятю Аглая не испытывала ни малейшей симпатии, а потому навещала дочь только в то время, когда Арамона отбывал в Лаик. В этот раз Аглая Кредон гостила у дочери уже три дня, но Луизе казалось, что прошло три месяца. Каждый день маменька приглашала в дом подруг, которых неизвестно когда успела завести. Несколько раз их навещал граф Креденьи, и Луиза пришла к выводу, что из всех собиравшихся в ее доме людей, папенька был самым адекватным, а вот маменька будто задалась целью продемонстрировать знакомым замужество своей дочери, доходя в своем рвении почти до абсурда. Когда Дениза показала ей кипы счетов за эти три дня, у Луизы волосы встали дыбом — на деньги, потраченные Аглаей Кредон они с детьми могли бы прожить недели две, благо в отсутствие Арнольда, отпадала надобность покупать касеру (о винах в их доме речь не шла, по крайней мере, о хороших). Первый раз Луиза попробовала вино на своей свадьбе; папенька прислал ей бутылку «Девичьих Слез», словно чувствовал, что с Арамоной его дочь счастлива не будет. Это был едва ли не единственный раз, когда Луизе довелось отведать знаменитого кэналлийского. Чего нельзя было сказать о госпоже Кредон… Судя по счетам, она не отказывала себе и своим гостям в подобной «мелочи», щедро тратя чужие деньги. Спросить дочь Аглая, конечно, не сочла нужным, а та, в свою очередь, не сочла нужным тратить такие чрезмерные суммы из их скромного семейного бюджета, поэтому решила, что сегодня утром наконец побеседует с матерью. — Маменька, — мысленно повторяла про себя Луиза, — я очень вас люблю, и обязана вам жизнью, но все это слишком далеко зашло. Вам стоит умерить свои аппетиты, иначе нам не на что будет жить. С десяток раз отрепетировав про себя эту речь, молодая женщина наконец подошла к двери комнаты, где расположилась ее родительница. Оттуда доносился смех, видимо, опять у матушки были гости. Она подняла руку, чтобы постучать, и замерла. — Вы не представляете, друг мой, — обращалась к кому-то Аглая Кредон, — каких трудов мне стоило выдать замуж мою Луизу. Знаете, ведь ей было уже хорошо за двадцать, но кто захочет взять в жены такую красавицу? — на последнем слове женщина сделала особое ударение. — Этот капитан Арамона может и грубоват, но лучшей партии для моей дочери все равно не найти. Я уж думала, что мне придется его подпоить, иначе он на нее не взглянет, но к моему удивлению он согласился. Собеседница грудным голосом проворковала: — Да, да, вы, безусловно, правы. Мать что-то ответила, но Луиза уже ничего не слышала. В ее ушах все еще звучало: «Кто захочет взять в жены такую красавицу?» От обиды захотелось плакать. Но нет, она не заплачет! Или всё-таки заплачет? Слезы уже обжигали глаза… «По крайней мере, не в доме, полном гостей» - решила про себя Луиза. Быстро накинув шаль, она взяла на кухне несколько яблок и корзинку, и вышла на улицу. Пусть все думают, что это просто прогулка. Сперва она хотела пойти к фонтану на главной площади, но потом передумала - вечером там становилось слишком людно. В Старый парк пускали лишь дворян, зато городской был открыт для всех желающих. Луиза направилась туда. Найдя, как ей показалось, уединенное место возле пруда, она села, обхватив колени руками, слушая шум воды. Тихое журчание успокаивало, и женщина поймала себя на мысли, что она бы с радостью просидела тут всю жизнь. Возвращаться обратно не хотелось. С приездом матери Луиза парадоксальным образом почувствовала себя чужой в собственном доме. Безусловно, маменька со своим длинным языком всем растрепала, как тепло граф Креденьи относится к своей внебрачной дочери. Раньше ее совсем не трогало это слово - «внебрачная», но сегодня выдержка ей изменила. Луиза почувствовала, как по щеке стекает холодная капелька – она всё-таки заплакала. С отчаянной решимостью тут же положить конец своей слабости, жена капитана Лаик зачерпнула в ладонь холодной воды и вздрогнула, когда ее пальцы накрыла чья-то изящная рука. — Эрэа, вас кто-то обидел?.. Луиза подняла было взгляд, но тут же отвела, внезапно смущенная яркой синью глаз красивого незнакомца, участливо смотревшего на нее. — Нет, — ответила Луиза и, мотнув головой, повторила: — Нет. Жизнь ее обидела. И собственная мать. Но об этом синеглазому незнакомцу знать не нужно. Она вновь посмотрела на стоящего перед ней стройного юношу — он стоял возле цветущей белой акации и перебирал в пальцах листья, не яростно, как это делают смутившиеся или нервные люди, он едва их касался. Чуть поодаль у другого пруда, такого же, как тот, у которого сидела Луиза, стоял белый конь и пил воду. Жеребец недовольно фыркал, когда вода попадала в ноздри, и снова принимался пить. Женщина невольно залюбовалась животным, и это не укрылось от хозяина лошади — он улыбнулся. — Прошу меня простить, сударыня, но я не представился, — заметил юноша после некоторого молчания. – Маркиз Рокэ Алвасете, теньент армии Талига. Если, конечно, вам о чем-то говорят чины, - добавил он с лукавой улыбкой. Чины Луизе ни о чем не говорили, но сесть в калошу перед красавцем-маркизом ей не хотелось и поэтому она, как можно правдоподобнее произнесла: — Ну отчего же не говорят! Говорят. Я жена капитана Лаик, Луиза Арамона. Юноша улыбнулся чему-то своему и произнес: — Я имел некоторое кхм… знакомство с вашим супругом. К сожалению, эрэа, я не могу сказать о нем ничего хорошего. — Он о вас тоже, — выпалила Луиза и тут же себя одернула: — Простите. — Не стоит, — Рокэ сел на траву рядом с Луизой, вытянув длинные ноги. — Так что же именно наш славный капитан Арамона говорил обо мне? — Он сказал, что несколько лет назад его изрядно изводил некий маркиз Алвасете. — Вот как? — темные брови взлетели вверх. — Какая прелесть! Я удостоен памяти самого капитана Арамоны. Но согласитесь, сударыня, что доблестному Арнольду иногда нужна хорошая встряска, а то он совсем зачахнет. Луиза кивнула и попыталась встать. Маркиз подал ей руку, и женщину, словно огнем обожгло: еще никогда руки ей не подавал столь привлекательный человек. — Впрочем к кошкам Арамону с его унарами, — юноша весело подмигнул смутившейся собеседнице. — Лучше скажите, как случилось, что такая красивая женщина стала женой этого грузного пьяницы? У Луизы потемнело в глазах. Он что, шутит? Красивая? Это она-то, про которую говорили, что ее ноги кривизной обязаны пристрастием к пикулям? — Не шутите так, маркиз, — тихо произнесла она. — Я и не думал, — ответил Рокэ и дабы избежать неловкой паузы, направил разговор в другое русло. — Я заметил, вам нравится мой конь. — О, да, — с восторгом подтвердила Луиза, — он прекрасен! — Тогда идемте, Луиза, я вас познакомлю, — и не успела дочь Аглаи Кредон даже мимолетно удивиться тому, насколько звук собственного имени в его устах взволновал ее, как они вместе уже оказались возле одиноко стоящего белого жеребца. — Могу я?.. — Луиза, помедлив, все-таки протянула руку. Не приласкать этого гордого красавца было невозможно. — Осторожнее, он с норовом, — предупредил Рокэ. Она, стараясь не подходить слишком близко, робко коснулась пальцами жесткой гривы — конь фыркнул, в глазах животного полыхнул огонь. — Бланко, стоять, — кэналлиец и не думал повысить голос, но жеребец послушался, позволив Луизе приласкать себя, а потом принялся жевать краешек ее белой шали — Прошу простить недостойное поведение моего коня, сударыня, — маркиз негромко рассмеялся — Бланко, видимо, думает, что вы его чем-нибудь угостите. — Ой, — как-то по-детски произнесла Луиза, обрадовавшись, что взяла с собой корзинку, — у меня есть яблоки. Я сейчас. Луиза вернулась с красным спелым фруктом и протянула его коню. Бланко ухватил угощение, чуть не откусив вместе с яблоком палец Луизы, благо, та вовремя успела отдернуть руку. — Вы позволите? — спросил Рокэ. Луиза кивнула и отдала маркизу яблоко, из которого сочился сладкий сок. Будь здесь ее маменька, она уже давно прочитала бы им нотации о том, что руки следует вытирать платком, чтобы пальцы не были липкими. Но, похоже, новому знакомцу на платки было плевать – он просто положил спелый плод на раскрытую ладонь и терпеливо дождался не только конца трапезы, но и позволил коню слизать остатки яблока с руки. Луизе тоже неожиданно перепало ласки: мориск потянулся и мягко ткнулся ей храпом в щеку. — Благодарит, — улыбнулся Рокэ, потрепав белогривого по шее, и произнес: — Пожалуй, мне стоит сделать то же самое. Не успела она ничего сообразить, как лицо маркиза оказалось совсем рядом — чужие губы мягко коснулись ее губ, и женщина подумала, что все это больше похоже на какой-то слишком хороший сон. Поразительно, но Луиза сама не заметила, как ответила на поцелуй со всей страстью, какая в ней еще осталась. Это было странно — её никогда никто не целовал, кроме мужа. Поцелуи Арамоны были грубыми, и она не испытывала удовольствия, когда их губы соприкасались. Поцелуй маркиза был легким, как дуновение ветра и пьянящим как вино. От самого Рокэ тоже пахло вином, наверняка дорогим кэналлийским. А еще какими-то неизвестными ей морисскими благовониями. Если бы Арнольд хоть раз поцеловал ее так! Если бы… Она могла бы закрыть глаза на грубость. Она могла бы его полюбить. Леворукий и все его кошки! Она полюбила бы мужа, даже если б он был груб, как сотня пьяных генералов, если бы он хоть раз проявил к ней столько нежности, сколько едва знакомый маркиз Алвасете. Когда они оторвались друг от друга, ей показалось, что прошла целая вечность, хотя рассудок подсказывал, что поцелуй длился не дольше нескольких минут. Рокэ взял коня под уздцы: — Однако, скоро стемнеет, городской парк не лучшее место для прогулок в такую пору. Отвезти вас домой? У Луизы в который раз за вечер потемнело в глазах. Неужели это не сон, причеши ее хорек?! Неужели этот красивый, как изваяние древнегальтарского бога, изображение которого она видела в одной книге, маркиз, всерьез предлагает ей прокатиться до дома? Она на минуту представила, как вытянутся от удивления лица ее матери и отца, а заодно и всех гостей, когда они увидят, что она сидит верхом на белом мориске за спиной синеглазого кэналлийца. Соблазн был велик. Слишком велик. Но она смогла взять себя в руки. — Не стоит, сударь, я дойду сама. — Как хотите, — не стал настаивать собеседник, — но из парка я вас выведу. Иногда здесь ошивается кхм… весьма подозрительная публика. — Спасибо, — произнесла Луиза, когда они вышли за ограду парка. - За что? – совершенно искренне удивился Рокэ. — Вы со мной поговорили. «И поцеловали, — подумала она, — но это останется только в моей памяти и в этом парке». Луиза никому не скажет о том, что произошло сегодня: ни матери, ни отцу, ни уж тем более Арамоне. Пусть и хочется поставить их на место! Чтобы впредь они не относились к ней пренебрежительно и знали, что даже некрасивая Луиза может привлечь внимание, и не чье-нибудь, а маркиза Алвасете, прекрасного, как сама весна… — Вы удивительная женщина, — в глазах маркиза появился странный блеск. — Если бы меня благодарили каждый раз, когда я с кем-нибудь беседовал… Он не закончил фразы - или Луизе только показалось, что юноша хотел сказать что-то еще, - и лихо вскочил в седло. — Сожалею, сударыня, я должен ехать. Завтра наш гарнизон выступает из Олларии. — Будет война? — спросила Луиза, почувствовав невольный холодок. Рокэ рассмеялся, откинув с лица черные, как воронов крыло, пряди: — Был бы гарнизон, сударыня, а война будет! Маркиз Алвасете развернул мориска и пустил его кентером, удаляясь от парка все дальше и дальше. — Да хранит вас Создатель! — прошептала Луиза вслед всаднику, когда он удалился настолько, что почти исчез, превратившись в маленькую точку…