— Кромешник! Даю тридцать секунд, чтоб ты вернул моих помощниц. — Или что? Монетку мне положишь под подушку?
Эльза почти ни в чём не ошиблась. Шарлотта действительно дорожила каждым воспоминанием, связанным со своим другом детства. В разрыве их отношений она вряд ли была виновата больше, чем он сам, но воспоминания о том дне, когда всё пошло прахом, до сих пор причиняли ей боль, как застарелая рана…Десять лет назад…
Это был понедельник. Девочка с разноцветными волосами — на этот раз ядовито-жёлтыми, перемежающимися с фиолетовыми — готовилась идти в школу. Как и всегда, она выбирала необычный яркий и броский наряд, удивительно гармонировавший с её обликом. Одноклассники, да и учителя почти привыкли к её неординарной манере выглядеть как героиня мультфильма; некоторые даже открыто признавали, что Шарлотте идёт подобный образ, да и другой они её уже не представляли. Хотя было ясно, что ни одна из её ровесниц не осмелится так открыто бросить вызов традиционной одежде, да ещё в нежном возрасте. Этим Шарлотта порождала невольное уважение не только у детей, но и у взрослых. Разумеется, девочка догадывалась об этом, но её радовало не то, что, несмотря на психоделический, взрывающий мозг окружающим, дизайн в одежде и довольно часто меняющийся цвет волос, её воспринимали всерьёз. Её радовали яркие краски. В них она видела проявление жизни, счастья и энергетического наполнения. Вот и сейчас, одевая перед зеркалом свои необычные линзы и накладные ресницы, она размышляла, каким нарядом зарядить себя позитивом на весь день. В конце концов, выбор пал на сиреневое платье с бледно-золотистыми геометрическими фигурами — в тон как линзам, так и волосам. — Шарлотта, завтрак готов, — раздался с кухни голос отца. — Да, папа, я уже иду, — отозвалась его дочь, улыбаясь своему отражению. Отец никогда не проверял, проснулась ли она, готова ли идти в школу, подготовилась ли она к урокам. Он был уверен в своей дочери, хотя, как правило, в столь юном возрасте дети едва ли заслуживают доверия. Во всяком случае, у большинства родителей. Но свою самостоятельность девочка доказала некоторое время назад, хотя не прикладывала к этому никаких усилий. Она просто делала то, что считала нужным. Шарлотта уже отвернулась от зеркала, как вдруг услышала стук в окно. Обернувшись, она обнаружила за стеклом улыбающегося ей Джека. Несколько удивившись, девочка всё же открыла окно — благо, что её комната находилась на первом этаже, и добраться туда было нетрудно. (Это уже потом она переехала на второй этаж, когда надобность в проживании на первом отпала.) Когда-то они даже только окно и использовали для того, чтобы попасть к ней в комнату, когда возвращались поздно, а Джеку не хотелось ночевать у себя. Но последний раз так было около года назад, потому не странно, что Шарлотта удивилась порыву своего лучшего друга. — Доброе утро, невеста, — радостно поприветствовал её Джек, залезая на подоконник. Шарлотта улыбнулась, чуть качнула головой и ответила: — Доброе утро, Фрости, — она сознательно не называла его своим женихом, как бы напоминая об их давнем разговоре о том, что она только его лучшая подруга. Открыто Джек ей никогда не перечил, но упорно продолжал звать невестой, видимо, рассчитывая на то, что она передумает. Шарлотта тоже вслух больше не поднимала эту тему, но ситуация с каждым месяцем нравилась ей всё меньше. Она боялась ранить его, если снова заговорит об этом, боялась, что их дружбе придёт конец, что он из-за своей недетской вспыльчивости неправильно поймёт её… Она знала, что трусость — это самый большой её недостаток, и что запутывать человека, сознательно избегая разговоров на взрослые темы, это как минимум нечестно. Но заставить себя заговорить о том, что так её беспокоило, не могла. Ей нужен был её лучший друг. Поэтому она держала обет молчания не хуже, чем католическая монахиня. — Ты, как всегда, ярка и красива, словно тропическая птица квезаль, — окидывая её взглядом, произнёс мальчик. — Я смотрю, кто-то вчера залез в энциклопедию, которую я ему подарила аж два месяца назад, — насмешливо заметила Шарлотта, давно настаивавшая, что Джеку надо активно расширять свой кругозор. Обычно он только отмахивался от её убеждений, что тоже служило дополнительной причиной для опасений Шарлотты. Она не могла не осознавать, что при всей их взаимной привязанности, они довольно разные люди. Да, у Джека был необычайно острый ум, но он упорно не желал тратить силы на самообразование. И неоднократно заявлял, что для тренировки мозгов ему за глаза хватает школы. В ответ на это уместное замечание Джек только пожал плечами, не желая признаваться, что привлекли его в подарке Шарлотты исключительно яркие фотографии, среди которых были и работы его дедушки, отца Аннабель. Тот являлся самым известным фотографом в США, а, может, и не только, но, к сожалению, навещал семью дочери только в рождественские праздники. Остальное время он предпочитал проводить вдали, среди холода, мороза и льда, полностью отдаваясь любимому делу. Соседку Джека немного огорчало такое положение вещей, потому что к этому добродушному, весёлому мужчине она была очень привязана, да и он относился к ней не иначе, как к родной внучке. Работы же его пользовались огромным спросом, потому не было ничего сверхъестественного в том, что они оказались в энциклопедии. Шарлотта снова насмешливо улыбнулась, но ничего не сказала, не желая ещё больше смущать своего друга. Хотя прекрасно поняла, ради чего, собственно, Джек решился почитать (вернее, пролистать) энциклопедию. — Что случилось, Джек? — поспешно меняя тему, спросила подруга, — почему ты так рано, да ещё и через окно? У тебя всё хорошо? — Да, у меня полный порядок, — с явным облегчением отозвался мальчик — шпильки Шарлотты всегда были его слабым местом, потому что только она знала его настолько хорошо, что позволять себе подобные шутки, на которые он, при всём желании, не мог ответить. — Я просто соскучился, мы ведь два дня не виделись. Вот я и решил предложить тебе сегодня прогуляться на нашем месте. — В «Central-Berk»? — уточнила девочка. Джек несколько изумленно взглянул на подругу. — Почему ты спрашиваешь? Ведь ты прекрасно знаешь, о каком месте я говорю. Шарлотта едва не покраснела — конечно, она знала. Ей просто не хотелось, чтобы Джек лишний раз вспоминал о том, что его и её связывает с этим парком что-то особенное. Он не придавал такого значения другим местам, где они побывали вместе, даже великолепным помещениям со всевозможной иллюзией: море, снежные горы, тропический лес с водопадом или небесные просторы. Важным для Джека был именно парк, где, как он думал, он совершил важный и серьёзнейший поступок в своей детской жизни — предложил Шарлотте выйти за него замуж. Она же считала, что предложение стать его женой, сделанное одним ребёнком другому, которым едва исполнилось по семь лет, вообще не стоит такого пристального внимания. В самом деле, не в мусульманских странах живём и век, поди, не шестнадцатый! Но Джек явно думал иначе. Он не понимал или не желал понимать осторожных намёков со стороны Шарлотты, резко становясь глухим, если она аккуратно объясняла, что ему не повредит общение с другими детьми, в частности, с другими представительницами противоположного пола. А откровенного разговора, как уже было сказано, девочка избегала. Вообще же Шарлотта была убеждена в том, что гиперпривязанность Джека к ней объясняется именно отсутствием в его жизни других друзей. Не будь он столь одинок, возможно, и понял бы, что их с Шарлоттой нежные отношения никогда не станут чем-то большим, чем дружбой. — Да, Джек, я с удовольствием с тобой погуляю после школы, — поспешно загладила неловкую паузу девочка, мечтая сделать и сказать всё, что угодно, лишь бы прекратить обсуждать «наше место». Джек просиял, развернулся обратно к окну, решив, очевидно, покинуть дом Фэй тем же способом, каким попал внутрь. Но внезапно приостановился и неожиданно чмокнул подружку в щёку. Та остолбенела, а мальчик совершенно спокойно перепрыгнул через подоконник и уже с улицы махнул ей рукой и подмигнул. После этого скрылся окончательно, а Шарлотта дала себе зарок перестать трусить и сегодня же серьёзно переговорить с Джеком. Дальше так продолжаться не может, иначе он через несколько лет действительно женится на ней, а она даже не будет представлять, как ему отказать. Или вообще может жениться, а она так и будет не в курсе. Абсурд, да и только! Придя к решению всё сказать напрямую, Шарлотта поняла, что может дышать свободнее, после чего отправилась в столовую, где её ждал отец и завтрак. Несмотря на то, что Дэниел Фэй мог позволить себе прислугу, и даже целый штаб оной, он предпочитал обходиться без неё. Шарлотта сама сумела справиться с домашним хозяйством после смерти матери, а он предпочитал готовить завтраки и ужины для дочери сам. Дэниел обожал своего единственного ребёнка, понимая, что ей пришлось рано повзрослеть и научиться поддерживать его самого, хотя по идее это он был взрослым из них двоих. Но неожиданно Шарлотта, которую он воспринимал как маленькую девочку, проявила себя очень зрело. Это она его утешала, она давала ему поддержку и силы жить дальше. Она стала для него лучшим другом, и он понимал, что может поделиться с ней всем, абсолютно всем. — Папа, запах просто волшебный, — весело сказала его дочь, садясь за стол. Дэниел взглянул на неё и одобрительно произнёс: — Отличный выбор, Шарлотта, очень хорошо подходит к твоим волосам и глазам. — Спасибо, я потому это платье и надела, — кивнула она, принимая из рук отца чашку чая и тарелку с блинами. — Знаешь, мы с твоей мамой хоть раньше и высказывались против этих экспериментов с одеждой и красками, но теперь я даже не могу представить тебя другой. — Да, мне уже даже в школе сообщили, что не видят меня в чём-то, как они изволили выразиться, «нормальном». — А у меня к тебе есть предложение, дорогая, — Дэниел поставил перед девочкой мёд — почему-то ни с чем другим она блины не ела. — Что, если тебе пойти на занятия живописью, а позднее и батиком? Нет, я не настаиваю, но ты так любишь краски, даже сама пытаешься красить одежду, и у тебя весьма неплохо получается; вот я и подумал, что тебе понравится моя идея. — Это прекрасная идея, папа! — у Шарлотты даже глаза заблестели от предвкушения, — я же тогда смогу сама создавать себе наряды! — Ты и сейчас их создаёшь, — серьёзно отозвался отец, — просто эти занятия… Он не успел договорить, потому что в квартире зазвенел телефон. Дэниел поспешно встал и направился в гостиную, чтобы взять трубку. Так как гостиная находилась прямо напротив столовой, Шарлотта прекрасно видела выражение его лица. — Я слушаю… — и тут его черты смягчились и разгладились… — Доброе утро, Ирен… Шарлотта сразу поняла, кто звонит: Ирен, новый секретарь отца. И хотя шёл обычный деловой разговор, он не обманул девочку. Её отец явно был рад услышать голос Ирен, он говорил с удовольствием и улыбался. Но никакой боли или раздражения Шарлотта не ощутила. Она очень любила своего отца, искренне желала ему счастья и знала, что ему нужна женщина. Со смерти мамы прошло всего полгода — не так уж и мало, как кажется некоторым. И ей совсем не хотелось, чтобы отец страдал; а смерть любимой жены была самым жестоким ударом судьбы. Да, Дэниел справился, ему удалось не сломаться. Но теперь пришла пора идти дальше. Без мамы их семья не была полной. И Шарлотта была уверена, что если отец женится второй раз на той, которая по-настоящему полюбит его, станет ему верной женой, заботливой мачехой для его старшей дочери и, возможно, любящей матерью других детей, то их дом снова наполнится счастьем. А ей очень этого хотелось. Дэниел закончил разговор и положил трубку. И тут заметил внимательный взгляд Шарлотты, направленный в его сторону. Он явно смутился, и очень. — Дорогая, Ирен — просто мой секретарь… — немного запинаясь, проговорил он, — она помогает мне со всеми делами в клинике… Ты же знаешь, что в последнее время у меня были проблемы с бизнесом, так вот она… — Папа, — спокойно и с улыбкой остановила его дочь, — тебе нет нужды оправдываться, да ещё и передо мной. Я всё понимаю, — она подошла к нему, взяла за руку и закончила, серьёзно глядя ему в глаза: — Я правда всё понимаю. Из глаз мужчины исчезло беспокойство. Он догадался, что именно хотела сказать ему Шарлотта. И в ответ он просто молча сжал её руку, как бы принося благодарность за эту трогательную заботу, понимание и любовь. *** Наверное, Шарлотта Фэй скорее согласилась бы отказаться от своего яркого образа и стать такой, как все, но ни за что не призналась бы Джеку Фросту, что именно она настояла на том, чтобы ходить в другую начальную школу, а не туда, куда Аннабель и Оливер записали своего сына. Она заранее попросила отца выбрать наименее вычурное учебное заведение, а так же такое, которое будет находиться на благородном расстоянии от школы Джека. Также она попросила Дэниела ни в коем случае не выдавать её лучшему другу и сказать, что это целиком и полностью его решение. Он выполнил просьбу дочери, не задавая ненужных вопросов. Поэтому Шарлотта и Джек учились в разных местах изначально. И сейчас, находясь уже во втором классе, девочка не жалела об этом. Была уверена, что поступила правильно. В конце концов, они не были сиамскими близнецами, чтобы бесконечно не разлучаться. У каждого должна была быть своя жизнь, свой круг общения, а Джеку вообще полезно научиться находить новых друзей и заводить новые знакомства. Он по-прежнему утверждал, что ему, кроме неё, никто не нужен, так что в эту сторону план пока не работал. Он сознательно отсекал от себя социум. Хотя никогда не отказывался кому-либо помочь либо пообщаться по делу, а если есть настроение, то и просто поболтать. Но при этом он был достаточно закрытой, хоть и светлой личностью. Он не любит обнажать душу, поэтому попытки подружиться с ним заканчивались полным провалом. Точнее, односложными ответами, и дальше этих попыток никто уже не заходил. Однако со стороны он производил впечатление очень даже открытого ребёнка, и те, кто мало был с ним знаком, думали, что таковым он и является. Ревность была ещё одним слабым местом Джека. Как и его вспыльчивость. Скажи ему Шарлотта, что у неё есть друзья помимо самого Фроста, и дальше говорить пришлось бы в пустоту. Он даже не дослушает. Перебьёт, раскричится и убежит — фиг догонишь. Почему-то он не мог переносить мысль, что свою подругу нужно делить ещё с кем-либо. Его неспособность контролировать свои эмоции, хотя бы изредка пытаясь к ним подключать разум, тоже сильно огорчали девочку. Очень часто он действовал импульсивно, необдуманно, причём как от положительных, так и от отрицательных эмоций; и, не присутствуй в его жизни Шарлотта, то неприятностей у Джека Фроста было бы намного больше. Но зачастую ей удавалось его притормозить, потому что к лучшей подруге он предпочитал всё же прислушиваться, полностью доверяя её мнению. Она надеялась, что со временем это пройдёт, он научиться думать по-другому. Её вообще сильно удивляло то, что он так спокоен в общении с посторонними, и так нетерпелив к тем, кто ему на самом деле очень дорог. Вот и сейчас, сидя в школьном кафетерии с друзьями, Шарлотта размышляла о том, что сказал бы её сосед и по совместительству — лучший друг, узнай он об этом. Ребята дружно обсуждали новый мультфильм, на который они все вместе сходили в субботу. Потому перерыв в общении с Джеком длился все выходные. В первый день Шарлотта обманула его, сказав, что разболелась голова, поэтому увидеться они не смогут; а на второй день Джек должен был присматривать за двухлетней Мейси, потому что его она слушалась лучше, чем каких-либо нянь. — Не жалею, что мы туда пошли, — сказала Клэр Эллиот — негласный лидер компании, — вообще хочу завтра пригласить вас всех к себе! — Отличная идея, Клэр, — поддержал её Джеймс Морланд, — мне нравится проводить время со всеми вами, и я рад буду, если мы чаще станем видеться. — Да, мои предки завтра до позднего вечера уезжают к тётке и кузенам, — с жаром продолжила своё предложение Клэр, — так что мы сможем поплавать в бассейне, поиграть в баскетбол, да и вообще устроить пикник в нашем саду… — Идея-то, может и отличная, — вмешался серьёзный мальчик в очках по имени Брайн Ридли, — но, боюсь, что развлекаться вы будете без меня. — Почему? — удивлённо спросила Адриана Прайс. Вообще-то её звали Андрэа, но так как её брата-близнеца родители назвали Андрэ, то… Их матушка была француженкой, она мечтала наречь сына одним из имён своей Родины и по неясным причинам остановилась на Андрэ. А отец близнецов, не американец, англичанин, недавно переехавший в Хьюстон, всю жизнь мечтал о девочке и чтобы звали её именно Андрэа. Родители спорили до хрипоты, но ни один не уступил. Потому детей они назвали Андрэ и Андрэа, что в английском языке звучит, как вы понимаете, совершенно одинаково. С переездом в Америку, близнецы решили, что у них своя голова на плечах, и Андрэа стала Адрианой. Ей так больше нравилось, да и матушка не возражала. На все доводы отца она отвечала коротко: «раньше думать надо было». По всем документам она, правда, всё ещё звалась именем по рождению, но, кроме дома, этого никто не знал. В день, когда им с братом исполнится двадцать один год, Адриана собиралась стать таковой официально. Они свободно говорили на английском и французском языках, но почему-то в английской речи постоянно фигурировал лёгкий акцент. Наверное, дело было в том, что их мама почти никогда не говорила с детьми иначе, чем на своём родном языке. — Потому что, Адриана, — и Брайн нравоучительно поднял указательный палец, — послезавтра у нас контрольная по математике, а я не имею желания сдать её иначе, чем на «отлично», — как и у большинства зануд, у Брайна был комплекс отличника, за что ему ранее доставалось от других учеников — ведь никто не любит таких правильных. Пока Клэр однажды не заступилась за него и не приняла в свою компанию. Девчонка она была боевая, занимаясь чуть ли не с пелёнок единоборствами, постоянно ввязывалась в драки, ходила в царапинах и синяках. Что, к её чести, не давало ей повода чувствовать себя безнаказанной и нападать на всех подряд. Она вмешивалась только в неравное и подлое сведение счётов, защищая слабого. Самой Клэрите не очень повезло с внешностью, для девочки она была довольно некрасивой и знала об этом, но заморочки такого толка были ей чужды, потому что свои плюсы в характере она ставила куда выше, чем какая-то там красота. За это её ценила и уважала Шарлотта, да и вся их компания. Клэр пыталась и самой Шарлотте покровительствовать, но потом поняла, что она в этом не нуждается — девочка с разноцветными волосами не боялась быть такой, какая есть, не стыдилась своего имиджа, плевать хотела на все насмешки. Потому Клэр и стала активно с ней общаться. Брайн, кстати сказать, в этом кругу появился последним. Несмотря на всё его занудство, он оказался хорошим и надёжным другом. В своей степени и интересным, потому что с ним всегда можно было обсудить что-нибудь научное, какой-то прорыв; да и влияние ребят, хоть и медленно, но действовало, вскоре он стал не таким тяжёлым, каковым показался вначале и искренне привязался к своим новым друзьям. Полуфранцузы-близнецы были тоже достаточно сложны в общении, потому что отец и мать прививали им довольно различное воспитание. Как они при этом умудрились пожениться и до сих пор не разбежались, оставалось загадкой. Но Адриана и Андрэ совмещали в себе настолько непохожие темпераменты, мышление и манеру поведения, что школьные психологи только диву давались, пытаясь подогнать близнецов под понятное и общепринятое поведение. За несколько месяцев из школы уволились уже трое психологов, четвёртый предупредил, что «ещё одна выходка этой парочки, и он или уволится, или вскроет себе вены». Да, угроза звучала именно так. Но Клэр, приглядываясь к ним, довольно быстро сообразила, что эти брат и сестра не столько совмещают в себе несовместимые качества характера, но ещё и развлекаются таким образом. Чтоб взрослые с несколькими высшими образованиями не чувствовали себя шибко умными. А уж то, что все взрослые, особенно психологи, хотят возвыситься за счёт детей — в этом близнецы не сомневались и презирали подобную профессию. Посоветовавшись с Шарлоттой, Клэр решила попытаться с ними подружиться, что удалось, и довольно быстро. Понимание, порой, самый простой подход к сердцу другого человека, чем попытка порыться у него в голове. Андрэ и Адриана оказались весёлыми, задорными, хоть и не совсем обычными друзьями. Но к их странностям, как впоследствии и к странностям Брайна, вскоре попривыкли. Вообще изначально у Клэр не было задачи собрать вокруг себя общество странных, разрушающих шаблоны окружающим, людей. С Джеймсом они были боевыми товарищами, потому что в некоторой степени Джеймс был трудным ребёнком. Он находился на учёте у социального работника как потенциальный преступник. Его отец и сейчас отбывал срок в местах не столь отдалённых за убийство, мать недавно вернулась из тюрьмы, где сидела за сбыт наркотиков. И хотя Джеймс никак не был похож на родителей, его держали под наблюдением. Потому с ним и не жаждали общения соученики, да и учителя относились с лёгким презрением. Хотя он ни разу не позволил себе взять что-то чужое, и дело тут было не в воспитании, о коем речи вообще не шло — ввиду его перманентного отсутствия. Дело было во внутренней, дающейся откуда-то свыше, порядочности. Потому Клэр и привязалась к нему. Его ломали обстоятельства, но он относился к ним спокойно, с изрядной долей цинизма. Подружившись с Клэр, а потом и Шарлоттой, он понял, что и у него могут быть друзья, могут быть те, кто его любит, верит ему. Потому на все косые взгляды, шёпот за спиной и тому подобные выпады в свою сторону он отвечал ироничной улыбкой, а иногда язвительным замечанием. Зачем мозолить язык, доказывать изо всех сил, что ты честный, что вреда от тебя нет и не будет, когда всё равно никто не верит? А тот, кто поверил, тому ничего доказывать не надо. Джеймс записался на единоборства — туда, куда ходила и Клэр, что придало ему дополнительной одиозности в глазах окружающих, иногда подрабатывал у своего дядюшки в гараже, возясь с машинами, и довольно сурово воспитывал драгоценную маменьку, которая, освободившись, стала делать карьеру большинства бывших наркодилеров — карьеру алкоголика. У ребят было негласное правило: раз в неделю идти к Джеймсу домой и помогать ему. Клэр занималась уборкой, Шарлотта стиркой, близнецы делали покупки и потом готовили, Брайн приводил в порядок газон, чинил бытовую технику и выносил мусор. Сам Джеймс в такие минуты ремонтировал то, что было сломано, подкрашивал и подклеивал дом изнутри и снаружи, дабы он выглядел прилично, и гнал маменьку на работу, где её держали исключительно из-за него. Из запоев её тоже вытаскивал он, а один раз подрался с пьяной компанией, которую мама притащила домой. В итоге, когда Джеймс вызвал полицию, в доме была разворочена вся кухня, собутыльники обзавелись синяками, а сам мальчик имел рассечённую бровь. Больше маменька не совершала подобных ошибок и домой никого не таскала. Социальные работники строго следили за их семьёй, потому всякий соблазн подобного рода исключался. Джеймс знал, что друзья не относятся к нему с жалостью, скорее с сочувствием. Знал он и то, что они любят его, потому и принимал их помощь. Все они были немного взрослее сверстников, из-за чего их компания и раздражала остальных. Потому-то сама Шарлотта нашла в них родственные души, в какой-то степени они понимали её больше, чем Джек. Он не проходил через стадию непонимания со стороны других, его не обижали и не дразнили, он был выходцем из так называемого респектабельного общества. Едва ли он мог понять тех, с кем она дружила! — Неужели так трудно хотя бы один раз забить на оценки? — поинтересовался Андрэ у Брайна. — Ты же и так всё знаешь, ботаник ты наш. — Нетрудно, — важно отозвался тот, — но это вы можете быть довольны удовлетворительным баллом, меня же устроит только наивысший, — по компании прокатился всеобщий вздох, потому что все знали, что без кого-то одного они никуда не пойдут. А спорить с Брайном по поводу учёбы — дело не только бесперспективное, но и опасное, ибо только лекции по поводу важности занятий им ещё и не хватало. Шарлотта решила, что пора закрывать этот спор. — Так, Брайн, сегодня после школы приходи в «Central-Berk», и я дам тебе все конспекты, какие только у меня есть по математике, — предложила она другу, — к тому же там записаны дополнительные задания, они вне тем, которые мы проходили, но развивающие логику и нестандартное мышление. Пойдёт? — О, Шарлотта, ты меня очень выручишь, — радостно кивнул мальчик, а сидящая рядом Адриана негромко добавила: — Ага, а заодно и нас всех, дабы завтрашнее веселье не обломалось из-за одного зануды. — Что поделаешь, Адриана, — в голос сказал Джеймс, беззлобно смеясь над покрасневшим Брайном, — наша компания должна быть полной при любых обстоятельствах. — Это уж точно, — поддержала его Клэр, — если честно, то мы все здесь не подарки. Но завтра у себя я хочу видеть всех, и точка. На этом оптимистическом замечании они попрощались и разошлись, потому что раздался звонок. Шарлотта вернулась домой после школы в несколько взбудораженном настроении. Сегодня ей предстоит объяснение с Джеком, чего уже никак не избежать; она специально попросила Брайна о встрече именно там, где должна была увидеться с лучшим другом. Чтобы в последний момент не струсить и не передумать. Только бы Джек понял! Это то, чего ей хотелось больше всего на свете! — Дорогая, ты вернулась? — раздался из кабинета голос отца. — Будешь обедать? — Нет, папа, мне нужно ненадолго сходить в парк, — ответила его дочь, освобождая сумку от лишних книг и запихивая толстый конспект по математике с логическими задачами, — у меня встреча с Джеком и Брайном. — Хорошо, милая, я попозже уеду в клинику, но вернусь не поздно, так что не теряй. — Да, папа, — Шарлотта поняла, что дверь в кабинет Дэниел не закрыл, потому что возобновился деловой разговор, и девочка услышала женский голос. Наверное, это и была та самая таинственная Ирен, новый секретарь отца. И хотя как примерная дочь Шарлотта не собиралась вмешиваться в жизнь отца, но не удержалась, проходя мимо кабинета, и бросила взгляд в приоткрытую дверь. Любопытство — порок вполне себе извинительный. Напротив Дэниела за столом сидела женщина. Ненамного моложе её собственной матери, миловидная шатенка, одетая в деловой костюм светло-зелёного цвета. Они говорили только о работе, но Шарлотта моментально уловила, как именно Ирен смотрит на своего начальника. Нежный, но ненавязчивый взгляд, никаких лишних телодвижений, никакой томности в голосе или, упаси боги, флирта. Только клиника, только работа, ничего личного. Ирен явно не собиралась позволять себе питать какие-либо надежды в отношении молодого вдовца. Но это уже не имело значения. Шарлотта осознавала, что Дэниел тоже неравнодушен к ней, только пока не признаётся в этом даже самому себе. Вопрос времени. «Надо будет предложить папе позвать её к нам на ужин, — размышляла девочка, выходя из дома, — и приготовить нашу фирменную лазанью. И нужно у близнецов взять рецепт французских круассанов, получится отличный десерт. Думаю, Ирен это понравится. Надеюсь, когда она станет его женой, она сможет полюбить меня. Пусть не как родную, но хотя бы как подругу…» *** В парк Шарлотта пришла первой. Она ждала на их обычном с Джеком месте. «Странно, что его ещё нет, — думала девочка, — обычно он не опаздывает, когда сам же назначает мне свидание…» Едва только появилась эта мысль, как Шарлотта тут же обругала себя. «Какое ещё свидание!!! Хватит уже думать об этих встречах как о свиданиях, о «нашем» месте!!! Мы — не пара! И никогда ею не будем! Я надеюсь…» Она ощутила, что решимость всё рассказать начинает изменять ей. Снова. Да что же это такое! Это дурацкое двусмысленное положение должно, в конце концов, прекратиться. Ведь и ей самой противно лгать Джеку, под разными предлогами объяснять, почему она не может куда-то с ним пойти, как она сделала на прошедших выходных. Нет, хватит уже. Дружба на вранье не строится, оно только разрушит всё то, что соединяло двух детей годами. Она повзрослела, пора и Джеку это сделать… И тут она его увидела. Он шёл быстро, но будто бы не разбирая дороги. Чем ближе он подходил, тем яснее становилось, что что-то произошло. На его обычно бледном лице не было теперь вообще ни кровинки, оно стало белее простыни; совершенно безумный взгляд и невысохшие до конца дорожки слёз довершали картину полного отчаяния. Мальчик молча подбежал к подруге и крепко обнял её. По-настоящему испугавшись за него, Шарлотта не уклонилась, обняла в ответ. Она никогда его таким не видела. Его трясло, он с трудом дышал, долго не мог говорить, пряча лицо в волосах девочки. От растерянности та тоже не могла сказать ни слова. В эти минуты она понимала только одно: случилось что-то по-настоящему ужасное в жизни её лучшего друга. И сейчас она была ему нужна так сильно, как никогда раньше. Они молча простояли, держа друг друга в объятиях, довольно долго. Потом Шарлотта осторожно и мягко отстранилась от Джека, подняла его лицо двумя ладонями и посмотрела в глаза: — Джек, что случилось? Что произошло, почему ты плачешь? — Мои родители… — произнёс мальчик, — они… я только что узнал… что они сделали… Эти бессвязные слова ничего не говорили девочке, но она поняла, что Оливер и Аннабель Фрост, видимо, в чём-то виноваты. Что именно могло привести Джека в такое состояние, он не мог пока выговорить, но Шарлотта знала, что ему это нужно. Нужно поделиться, выпустить свою боль, разделить её с тем, кто любит и понимает его. А только она была таким человеком. Он страдал, и девочка чувствовала его боль, как свою собственную. Важно было успокоить его, показать, что она всегда рядом… — Расскажи мне… — Шарлотта, привет! — вдруг раздался неуместно громкий и радостный голос Брайна. Он приблизился к ним с другой стороны «Central-Berk». — Слушай, я с трудом тебя нашёл — ты ведь не сказала, в какой конкретно части парка тебя искать. Будь добра, в следующий раз указывай точное место. Занудствующий Брайн — это было то, что менее всего улучшило данную ситуацию. Шарлотта поняла сие в ту самую секунду, когда увидела, с каким выражением лица Джек смотрит на её одноклассника. Помимо недоумения и удивления, там было столько разнообразных эмоций, что она с трудом смогла бы дать описание каждой из них. А затем раздался холодный голос её лучшего друга: — Шарлотта, кто это? — Меня зовут Брайн Ридли, — как и любой зануда, тот решил представиться сам, не утруждая этим друзей, — я одноклассник и друг Шарлотты. А ты, видимо, Джек Фрост, её сосед и самый лучший друг? Много о тебе слышал, она часто в нашей компании рассказывает о тебе. — Вашей… компании? — Джек перевёл взгляд с Брайна на Шарлотту, а та окончательно остолбенела от кошмарности всей ситуации. Это было то, чего она всеми силами стремилась избежать. Это было именно то объяснение, которое Джеку сейчас совсем было не нужно, потому что адекватно мыслить он уже не мог. Да ещё и от человека, который в принципе каждым своим словом демонстрировал, как не надо поступать, если тебе неизвестны все обстоятельства. — Вы встречаетесь в тусовке? — Ну да, — простодушно ответил мальчик, в то время как их подруга с каждой фразой становилась всё бледнее, не уступая в цвете лица Джеку. — Меня приняли всего два месяца назад, а до этого их было пятеро. И я очень благодарен за это ребятам. Клэр говорит, что все мы немного фрики, потому что у каждого своя доля сумасбродства, потому и сошлись общей компанией. Но мне всё равно, что говорят остальные, хотя раньше я очень переживал из-за этого. Они отличные друзья; мне, например, не с кем раньше было сходить в кино, а в прошедшую субботу мы вшестером были на новом классном мультфильме. Этим обстоятельным рассказом об их компании Брайн умудрился испортить то, что уже было испорчено. Изначально, с его появлением. Конечно, он не был виноват, что так паршиво разбирается в людях и совсем не ориентируется в ситуации. Он ведь ничего плохого не говорил, наоборот, он объяснял, что очень гордится дружбой с такими людьми, одним из которых является подруга детства Джека. Никаких оправданий бедной Шарлотте даже в голову не приходило, а дар речи к ней, казалось, уже не вернётся. Но последнее предложение таки добило: — Я скажу честно: твоя соседка — замечательный друг, береги её. Насколько я понял по рассказам, вы совсем не похожи, и вас объединяет только общее детство. И раз она ценит такие отношения, то на самом деле дорожит тобой… В принципе, дальше Брайн мог бы и не распространяться, потому что после слов «только общее детство» Джек вряд ли что-то слышал. Он был спокоен, собран, от недавнего всплеска отчаяния не осталось и следа. Он медленно убрал руки от талии подруги, только смотрел на неё немигающим ледяным взглядом, которого и в помине не было раньше. Её сердце стучало всё быстрее, не нужно быть экстрасенсом, чтобы догадаться, что мальчик всё понял не так, совершенно и абсолютно не так! Девочка только умоляюще соединила руки, попыталась что-то сказать, но тут Джек сам заговорил — незнакомым голосом, полным холодной ярости. — Значит, всего лишь друг детства? Настолько непохожий на тебя, что его дружба стала тебе не нужна? Настолько надоевший, что ты решила соврать о головной боли, чем встретиться со мной, и вместо этого пошла в кино с какими-то… — лицо Джека скривилось, когда он снова окинул взглядом Брайна, ничего не понимающего и потому молчавшего, — как там он сказал? Как вы друг друга называете? Фрики? Да, именно так! — Джек, не надо, позволь мне объяснить… — Нечего объяснять, Шарлотта! Он уже всё мне объяснил! — взгляд Джека окончательно изменился, в нём не было ничего, кроме ненависти к своей соседке. — Если тебе стало со мной не интересно, то могла бы просто сказать мне об этом, а не выдумывать всякий бред, это было бы честно! — Нет, Джек, что ты говоришь, ты же мой лучший друг… — но он уже не слышал. Ярость вскипела и выплеснулась на бывшую подругу лавиной гнева: — Я больше не люблю тебя, Шарлотта! Ты такая же, как все они! Я больше не твой жених! И не твой друг! — и он с силой оттолкнул от себя девочку, не прекращающую попытки остановить его. Она вскрикнула и упала на асфальт, разодрав локоть до крови. Джек даже не подошёл к ней; бросив злой взгляд на подругу детства, он развернулся и убежал. — Эй, ненормальный!.. — попытался крикнуть ему вслед совершенно растерянный от всего произошедшего Брайн, но махнул рукой и бросился поднимать Шарлотту. — Ты как, ничего? — помогая ей встать, спросил он. — Всё нормально, — дрожащим голосом ответила она, отряхиваясь. Затем вспомнила, зачем, собственно говоря, Брайн пришёл, и открыла сумку. — Вот, — она протянула ему конспект, — то, что обещала. — Спасибо, Шарлотта, — благодарно кивнул он, убирая толстую тетрадь к себе, — а ты точно в порядке? Давай я с тобой останусь… — Не нужно, Брайн, — твёрдо произнесла Шарлотта, — я хочу побыть одна. Увидимся завтра в школе. — Ну… как хочешь, — и насупившийся мальчик двинулся в сторону ворот. Оставшись одна, Шарлотта уселась на скамейку и громко, в голос, впервые в своей жизни разрыдалась. Она не плакала, когда первый раз упала с велосипеда и расшибла коленку. Она не плакала, когда после очередного эксперимента с волосами её заперли дома на целый месяц и лишили сладкого. Она не плакала даже на похоронах мамы, ведь её отец бы этого не вынес. Но сегодня она не смогла сдержать слёз. Потому что потеряла своего лучшего друга. Потому что не сумела ему объяснить. Потому что опустилась до лжи. И потому что — она это знала совершенно точно — он никогда не простит её за это.***
— Вот, что произошло между нами, — закончила Шарлотта своё невесёлое повествование. Она не позволила себе ни слезинки за время рассказа, хотя было безумно тяжело снова погрузиться в пучину воспоминаний. Они с Эльзой сидели вместе на кровати Шарлотты, отдавая должное принесённым фруктам — полчаса назад одна из тройняшек, Пэм (старшая сестра всегда различала младших, как и её отец и мачеха), принесла гору спелых плодов, от которых невозможно было оторваться. Сама хозяйка комнаты почти не ела, сосредоточенная на объяснениях о событиях в прошлом; но ей было очень приятно, что гостья оценила труды их семьи. — С того самого дня Джек изменился, — говорила Шарлотта, — поверь, он был совсем другим. Но, начиная с нашей последней встречи в парке… — она прерывисто вздохнула, не желая разрыдаться, — он стал таким, каким ты его знаешь. Эльза понятливо кивнула, затем потянулась за блокнотом и ручкой. Написав, она подала листок Шарлотте.«Я заметила, что он без уважения относится к родителям. Меня это удивляло и, честно говоря, даже злило».
Именно это прочитала та и отрицательно покачала головой: — Он не виноват. Что-то произошло, что шокировало его. Сильно шокировало, и тут ответственность полностью лежит на Оливере и Аннабель. Джек просто мстит им за то, что они сделали тогда, о чём он узнал явно случайно. Все эти годы он переживал из-за этого и не успокоился до сих пор. Я уверена, что всё, что он делает, направлено исключительно на то, чтобы не забывали об этом и они. Он хочет, чтобы они чувствовали вину, чтобы признались в своём поступке… Не знаю уж, перед кем, но признались. Только всё без толку, — девушка обхватила себя за плечи, словно в комнате было холодно, — и это злит его ещё больше. Потому что если и существует то, что Джек Фрост ненавидит, так это ложь. Увёртки, недомолвки, лицемерие — это ему отвратительно; к сожалению, я сама обидела его тем, что не сказала правду. И эта обида на меня так глубока, что я всё ещё не знаю, что же именно так изменило моего лучшего друга, — она всё-таки не удержалась и всхлипнула, ибо не переставала корить себя эти десять лет за то, что не сумела признаться вовремя, потому что испугалась. Наскоро взяв себя в руки, она снова взглянула Эльзе в глаза и произнесла, стараясь, чтобы голос звучал внушительно: — Я не узнаю этого, он больше никогда не подпустит меня к себе. Но ты! Ты можешь узнать и можешь ему помочь! Какое-то время Эльза с удивлением смотрела на эту необычную девушку, просившую её об одолжении, а потом снова взялась за блокнот.«Почему ты решила, что это в моей власти?»</center> — Потому что ты ему интересна, — просто сказала она, — по-настоящему. Возможно, даже больше, чем интересна. Откровенно говоря, мне бы очень этого хотелось, — увидев, как возмущённо расширяются голубые глаза собеседницы и как она снова тянется к ручке, она жестом остановила её и спокойно продолжила, словно зная, что та хочет сказать. Вернее, высказать. — И не спорь со мной — Джек, может и изменился, но я слишком долго была ему самым близким человеком: мне ли не понять, что его сердце затронуто? С ним ни разу подобного не происходило. А когда я увидела вас вместе, то поняла — вот он, шанс вернуть прежнего Джека! — Шарлотта прищурилась, вглядываясь в лицо Эльзе и внезапно спросила: — Тебе он тоже нравится, ведь так? Иначе ты не поехала бы с ним никуда сегодня. А, стало быть, ты тоже понимаешь, что с ним всё далеко не так просто, как кажется на первый взгляд. Я права? Шарлотта не ждала, что на этот выпад её новая знакомая как-то отреагирует. Та в ответ быстро отвернулась, как бы пряча глаза, и стала снова писать. Почему-то девушка с разноцветными волосами решила, что таким образом Эльза пытается уйти от скользкой темы их с Фростом взаимной симпатии. И совершенно зря. Потому что Шарлотта не предполагала — она была совершенно уверена в том, что её догадки по поводу этих двоих, верны. Более чем на сто процентов. На очередном листке было выведено следующее: <center>«Мы с тобой общаемся впервые. Откуда ты знаешь столько обо мне?»
После прочтения Шарлотта усмехнулась. Как она и подумала, Эльза решительно уводила обсуждение в другую сторону. Что ж, пока не было смысла настаивать, да и почему бы не ответить? — Садовник семьи Фрост, Грэм, давно меня знает. Я пролезла через тот проход, каким мы с тобой сегодня воспользовались. Прошла в сад (он почти рядом с проходом, как ты помнишь), а Грэм там как раз занимался кустарниками. Начала беседу, дала пару дельных советов по поводу крыжовника, помогла ему, а потом незаметно вывела разговор на вас с сестрой. Слуги обожают сплетничать про хозяев, — отметила она, — так что это было несложно. Единственная проблема заключалась в том, чтобы уловить момент, когда Джека не будет дома. Но тут мне просто повезло. Листок, ручка, торопливый почерк — и вот одна опять читает то, о чём хочет спросить другая:«Разве Аннабель ничего не знает про этот лаз?»
— Он там с нашего детства, — объяснила Шарлотта, — когда их особняк только-только обнесли ограждением. Один из участков этого забора был неважно застроен. Кирпич в том месте развалился, получилась дыра. Я попросила Джека не сообщить об этом родителям. Зачем? Ведь иметь собственный тайный ход — так здорово! И если его до сих пор не заделали, то Джек ничего не сказал своей матери. Думаю, Аннабель была бы очень удивлена, узнай она, что на территорию резиденции в любой момент можно проникнуть. Тогда мы гордились этим, — и лиловые глаза той, что раньше называла себя Зубной феей, снова погрустнели, — то, что у нас есть свой собственный секретный вход, о котором никто, кроме нас, не знает, казалось нам чем-то великим. Словно мы посвящены в некую тайну и обязаны хранить её. Когда Джека наказывали, он сбегал через лаз. Когда я хотела поговорить с ним в неурочный час, я тоже пользовалась им. Очень хочется верить, что для него это всё же что-нибудь да значит, ведь проход до сих пор существует. Эльза продолжала задумчиво глядеть на Шарлотту, видимо, размышляя о том, что та ей сказала. А бывшая подруга Джека Фроста, тем временем, вернулась к насущному вопросу; несмотря на то, что она старательно сдерживалась, переживания всё-таки хлынули наружу мощным приливом: — Послушай, Эльза, я даже не прошу — я умоляю тебя помочь ему!!! Ведь он всё ещё тот, светлый и добрый, он не должен превращать себя в чудовище! Он не заслужил подобной участи! Я никогда на него не злилась, потому что по сути сама во всём виновата — я соврала из-за собственной трусости!!! И я теперь расплачиваюсь за малодушие! Каждый день я помню об этом, каждый раз, когда вижу его, равнодушного и холодного, думаю: «А какой могла бы быть эта встреча, если бы я тогда поступила иначе?». У меня замечательная и счастливая семья, мои друзья — прекрасные люди, но ничто и никто не может заполнить тот пробел в душе, который появился, когда Джек исчез из моей жизни… Эльза во все глаза рассматривала её. Наверняка в эти секунды она сожалела, что не может ответить, опять пришлось брать в руки блокнот и ручку (хорошо, что Шарлотта не дала ей опомниться, и та не оставила сумку со столь необходимыми вещами в гараже).«Что конкретно ты хочешь, чтобы я сделала?»
— Эльза, ты умная девушка, поэтому я думаю, что действовать по ситуации сумеешь, — уверенно ответила соседка Джека, абсолютно не кривя душой, — но вот что тебе следует знать. Первое: в тебе слишком много загадок, и Джек, так или иначе, будет настойчиво пытаться их разгадать, — кажется, эта так похожая на Снежную Королеву подопечная семьи Фростов насторожилась, но Шарлотта не обратила на это внимание, пытаясь правильно донести свою мысль: — Второе: подход к тебе найти довольно непросто, это я уже заметила, а он — тем более. Не знаю, да и не желаю знать, что ты скрываешь, потому что никогда не лезу не в своё дело. Я говорю это к тому, что какие бы тайны ты не хранила, так легко Джеку Фросту они не дадутся. И он сделает всё возможное и невозможное, всё зависящее от него и независящее, чтобы хоть чуть-чуть приблизится к ним. И пока он будет предпринимать подобные попытки, ты можешь постараться достучаться до него. До того, кто остался в нашем далёком детстве, — печально уточнила Шарлотта. Она сказала всё, что собиралась, и теперь выжидающе смотрела на Эльзу, опасаясь её ответа. Ведь совсем необязательно, что та захочет помогать — судя по тому, что Шарлотта услышала от садовника, и с какими вытянутыми лицами эта парочка вернулась из сегодняшней поездки, отношения там далеки даже от приемлемых, не говоря уж о чём-то большем. Ей ли не знать, какой Джек вспыльчивый, когда всё идёт не так, как он хочет! И как легко он может ранить, не получив требуемое! Но Эльза, как ни странно, сочувственно посмотрела на Шарлотту и медленно кивнула, выражая своё согласие. Потом снова взяла в руки средство доступного ей общения.«Тогда, в парке — это была ваша последняя встреча?»
— Да, последняя, — несколько замешкав с ответом, подтвердила она. Эльза как-то чересчур пристально задержала свой взгляд на её лице, затем снова слегка кивнула, словно не ей даже, а каким-то своим мыслям, и встала, собираясь уходить. — Подожди, — остановила её Шарлотта, — запиши мой номер телефона. Если я тебе понадоблюсь, то сбрось мне сообщение. Мы встретимся и всё обсудим. Эльза давно ушла, а Шарлотта всё смотрела в окно — туда, где первая скрылась, и где жил когда-то лучший друг — а теперь кто-то чужой для последней. Она опять смалодушничала, и теперь гадала, поняла ли это её новая подруга. Сколько бы раз ей не приходилось упрекать себя за трусость в прошлом, неожиданно пришло понимание того, что и сейчас она мало изменилась. Солгала. Опять солгала! Но что она могла сказать? Что та встреча вовсе не была последней? Что последний раз с Джеком она виделась спустя три недели при малоприятных обстоятельствах? Да она отдала бы всё на свете, лишь бы забыть об этой встрече!!! Потому что тогда она ясно увидела его другим…Десять лет назад…
Прошли три недели после той безобразной сцены в парке «Central-Berk». Долгие, мучительные три недели. Шарлотта изо всех сил старалась держать себя в руках, успокаивала своё надорванное сердце, что рано или поздно, но всё обойдётся. Джек перестанет на неё обижаться, согласится выслушать, и она объяснит ему, что произошедшее — лишь одно огромное недоразумение. Но подсознание даже не шептало, а громко вещало ей о том, что вряд ли лучший друг остынет. Он не звонил, не приходил, а сама она на визит не решалась. Всякий раз, когда она звонила, спокойный голос дворецкого Мартина отвечал, что мистер Джек отсутствует. Шарлотта обречённо просила передать мистеру Джеку, чтобы перезвонил ей, на что Мартин так же спокойно отвечал: «Всенепременно передам, мисс» и клал трубку. Девочка совсем извелась, почти не встречалась со своими друзьями и даже забыла предложить отцу пригласить на ужин его подругу Ирен. Из головы напрочь вылетело всё, кроме одной мысли: надо срочно помириться с Джеком. Но встреча, которая всё-таки состоялась, не принесла ничего, кроме боли и непонимания. Шарлотта возвращалась домой после школы. Возле ворот своего особняка она, уже по привычке, бросила печальный взгляд на дом напротив. И тут её лицо прояснилось: её лучший друг стоял там возле ограды и внимательно смотрел на соседку. Потом, словно решившись, резко перешёл дорогу и оказался рядом с девочкой. Не успела та ничего произнести, как он заговорил сам: — Мартин говорит, что ты звонишь каждый день, — небрежно бросил он, словно говоря о погоде, — так вот, я хочу, чтобы ты прекратила. Не надоедай ни ему, ни мне. — Джек, что ты говоришь?.. — потрясённо прошептала Шарлотта, повнимательнее приглядываясь к мальчику. Тот, словно не замечая её потерянного вида, продолжал в том же духе: — Ты что, глухая? Так я могу и повторить. Не лезь больше в мою жизнь. Тебя она совсем не касается. Ты мне никто, и знать тебя я не желаю. Поняла? — Перестань, Фрости, — уже смелее, с долей досады проговорила девочка, — мы были друзьями всю нашу жизнь! Так что случилось такого, что… — Что случилось?! — жёстко перебил он её, — ты ещё спрашиваешь «Что случилось»?! Ты променяла меня на каких-то придурков, и потом несколько месяцев врала мне, что я — твой лучший друг, что я важен для тебя! Хотя на самом деле я ничего для тебя уже не значил. Представляю, как ты высмеивала меня перед своими новыми дружками! Наверняка говорила им, какое я убожество, раз не интересуюсь книгами, не увлекаюсь какой-то ерундой, типа размазывания краски по шмоткам и собственным волосам! И поговорить-то со мной не о чем! Чёрт, да я такой ничтожный, что со мной даже в кино нельзя сходить! Ведь обсудить его с тобой я тоже не смогу! — Зачем ты так? — тихо спросила Шарлотта. — Ведь тебе хорошо известно, что это неправда. Да, я не хотела быть твоей невестой, и я прямо сказала тебе об этом. Но ведь это не значит, что я не хотела быть твоей подругой. Я просто считала, что тебе больше нужно общаться с другими людьми, найти новых друзей, что у каждого из нас должен быть свой круг общения… — А у каждого из нас теперь и будет свой круг общения, — спокойно, с какой-то зловещей улыбкой, произнёс Джек, — такой, в который другой уже не будет иметь доступ. Или ты всерьёз решила, что я, Джек Фрост, наследник одной из самых развитых автомобильных компаний, буду иметь дело с такими, как твои новые друзья? — слово «такими» он интонационно подчеркнул. — О чём ты?! — Шарлотта вытаращила глаза. — Ты ведь их совсем не знаешь! — Поверь, Шарлотта, я узнал про них многое за эти недели. Твоего пришибленного ботаника, которого ты осмелилась привести на наше место, я послушал достаточно, чтобы сделать выводы. И этот недоумок может быть твоим другом? Или постоянно посещающая вашего школьного психолога парочка то ли французов, то ли англичан? Да им к психиатру надо, они же долбанутые во всю голову! А ваш типа лидер? Да страшней уродины я в своей жизни не видел! Или, может, ты скажешь, что пацан с родителями-уголовниками, из которых один сидит, а вторая — алкоголичка и наркодилер, — тоже твой друг? Шарлотта слушала, взирая на Джека с ужасом. Каждое слово ранило её больнее предыдущего. Он выворачивал наизнанку всё, что узнал об её компании. Он не щадил никого — ни их, ни её чувства. Наверное, услышь всё это её друзья, то они не отнеслись бы к этому так серьёзно, ведь нередко они слышали о себе вещи и похуже. Близнецы наверняка бы от души расхохотались, Брайн недоумённо пожал бы плечами, не осознавая сути претензий, а Клэр и Джеймс даже не врезали бы — во всяком случае, сильно. Так, дали бы разок в челюсть, да и ладно. Но самой Шарлотте были невыносимы эти слова. Потому что их говорил тот, кто раньше ни о ком так не отзывался. Кому бы прежде и в голову не пришло применять подобные эпитеты в подобном тоне. Кто был добр, отзывчив, да и не умел ни так говорить, ни так смотреть. А Джек не собирался ограничиваться вышесказанным — он пошёл дальше: — Кого я ещё подзабыл из вашей фрик-компании? Ах, да, — и его лицо растянулось в издевательскую гримасу, — тебя. Идиотка, помешанная на красках, возомнившая себя Зубной феей. Да на тебя же смотреть невозможно без смеха — вечно волосы вымазаны, одежда перепачкана, а ты ещё называешь это своим творчеством? Своим способом выразить чувства? Скажи уж лучше прямо — хочешь привлечь к себе нездоровое внимание. Ведь ты такая же больная, как и твои друзья. И не смей больше называть меня той дурацкой кличкой для собак, которая пришла в твою голову!!! Она уже и не слушала. Потому что увидела. Увидела, что её светлый, добрый мальчик исчез. Тот, который не стал бы смотреть на неё с таким презрением. Тот, который не посмел бы так отзываться о её друзьях. Тот, кого она любила, и кто тоже был к ней необыкновенно сильно привязан — сейчас перед ней стоял не он. Другой Джек Фрост. Безжалостный, омерзительно ухмыляющийся, не питавший к ней никаких добрых чувств. Она не знала этого человека. Она не представляла, кто это. А её лучшего друга, друга из самого счастливого детства, здесь не было. — У меня тоже будет свой круг общения, — оказывается, этот новый, чужой, продолжал говорить, — полностью противоположный твоему. Это будет элита. Сначала здесь, а потом и в средней школе, куда меня переведут через несколько лет. Я соберу вокруг себя всех, кто готов поклоняться мне. Дети из богатых, обеспеченных семей станут моими подданными. Кого захочу — того приближу к себе. Кого захочу — того унижу. Кто будет мне мешать — горько пожалеет об этом. И каждый из них будет мечтать о том, чтобы войти в мою свиту. Все, все они будут выслуживаться и прогибаться, — с каким-то мрачным торжеством закончил он. — Это то, чего ты хочешь? — прямо спросила девочка. Джек, вздрогнув, перевёл взгляд на бывшую подружку. Затем соизволил ответить: — Именно. В этом мире не выжить, если ты добрый. В жизни не пробиться, когда ты честен. И всегда надо бить сразу. Без предупреждения и без промаха, в самое незащищённое место. Если ты не жесток — жестоки с тобой, — он развернулся и, не прощаясь, пошёл в сторону своего дома. Шарлотта, не выдержав, окликнула его: — Джек! Джек, подожди! Он, может, и не хотел, но остановился. Она забежала вперёд, чтобы видеть его глаза — теперь злоба уступила место непонятной, чёрной усталости. Шарлотта, набравшись мужества, задала тот вопрос, который не давал ей спокойно спать все эти три недели: — Это из-за твоих родителей? Ты из-за них ведёшь себя так, словно мы никогда не были друзьями? — по тому, как Джек выдохнул, а в глазах его отразилась самая настоящая ненависть, она поняла, что попала в цель. Дело было в том, о чём он не успел ей рассказать в тот злосчастный день. Господи, почему она решилась сказать ему правду именно тогда! Почему не сделала этого раньше! Почему именно в тот самый день ей захотелось доказать себе, что она не трусиха, что она может быть вполне независимой особой! — Прошу тебя, расскажи, что случилось, — вполголоса обратилась она к Джеку, всё ещё робко надеясь, что это не конец их дружбы, — доверься мне, пожалуйста… — Я никогда и ничего тебе не расскажу, — холодно ответил он, — теперь это только моё дело. А с тобой я с этого момента даже не заговорю, — и он решительно двинулся в сторону дома. Шарлотта, пусть и понимая, что уже бесполезно его уговаривать, сказала ему вслед: — Тебе не нужно этого делать, Фрости! Так ты не защитишься от правды! Тебе нужно просто довериться мне! — он, казалось, не слышал, но сбавил шаг и, не оборачиваясь, произнёс: — Я никому больше не доверяю, Шарлотта. Даже тебе. Особенно тебе. И в этот самый момент девочка полностью осознала, что да, теперь всё кончено. У неё больше нет лучшего друга. Нет мальчика, с которым она играла в детстве. Остался только сосед, который не испытывает к ней ничего, кроме презрения. Вот она — цена за её независимость. Но, зная эту цену раньше, была б она готова её заплатить? Да и стоила ли так дорого эта самая независимость? Шарлотта даже не знала, что за всей этой сценой, со смесью недоумения и горечи наблюдал другой мальчик, их с Джеком ровесник, который часто показывался раньше на детской площадке, но почти ни с кем не разговаривал из-за врождённой застенчивости. Иккинг Хэддок.***
Воспоминания, приносившие столько стыда и боли, наконец, разомкнули свои тяжёлые оковы, и Шарлотта смогла поднять голову. Джек выполнил своё обещание, он больше ни разу не заговорил с бывшей подругой детства. Она поклялась самой себе, что любым способом, но заставит его стать прежним. С каждым годом эта клятва становилась всё более трудновыполнимой. Девочка видела, как он теперь себя ведёт, была наслышана о его «подвигах» сначала в начальной школе, а потом и в «Arendelle High School». А когда она однажды увидела его в паре с Меридой Данброх, то просто не поверила своим глазам. Одного взгляда на рыжеволосую пассию Джека хватило, чтобы увидеть и скверный характер, и отсутствие воспитания; так же Шарлотте было очевидно, что Джек не испытывает к дочери директора школы ровно никаких чувств, даже элементарного уважения. Тут она была оскорблена поведением Джека Фроста, этого «короля золотой молодёжи», как его называли теперь. Ведь девушки за ним носились толпами, мог бы выбрать и кого-то поприличнее! Все эти годы Шарлотта периодически, раз в несколько месяцев, но рисковала и заговаривала с тем, кто был теперь для неё просто соседом. Он упорно игнорировал её, но с этим-то как раз у него ничего не выходило. Ибо Шарлотта раз и навсегда решила искоренить в себе трусость. Джек обходился с ней грубо, а она в ответ вела себя ещё более вызывающе. И от этого он терялся, чем она бессовестно пользовалась. Пусть он и не собирался возобновлять их былую дружбу, но зато и хамить почти переставал. Однако едва Шарлотта позволяла себе слабину в их разговорах, едва давала понять, как сильно он ей нужен, как с Джеком тут же происходила уже известная ей метаморфоза. И всё повторялось. Яд так и капал с его языка, пока девушка, словно заклинатель змей, не успокаивала эту кобру бескомпромиссным нахальством. Увидев его вместе с Эльзой впервые, Шарлотта что-то почувствовала. Подробно узнала про эту девушку, её семью, непростую ситуацию, а потом немного понаблюдала. И ей стало очевидно то, что не разглядел практически никто из близких им людей. За все эти десять лет Джек Фрост ни разу ни в кого не был влюблён. Даже ничего похожего или близкого к этому чувству он не испытывал. Он вообще вёл себя так, будто бы отрицал саму идею любви. Наверное, это вполне соответствует имиджу «короля золотой молодёжи» и холодного, бесчувственного наследника богатых родителей. Но Шарлотту этот факт мало волновал. Потому что окружение, в котором он предпочитал вращаться, ну никак не могло подарить ему это чувство. Короче, если Джек вдруг влюбился бы в одну из этих туповатых, гламурных куриц, Шарлотта точно была бы в нём разочарована окончательно. Не столько в его сердце, сколько в мозгах! Но Эльза… Шарлотта была почти уверена, что она — та самая. Когда эта уверенность окрепла, Шарлотта решилась на встречу с ней. Бесшабашность помогла ей не впасть перед Джеком в ступор и увести девушку к себе. Объяснения дались с трудом, к тому же она опять солгала. Видимо, ещё не настолько сильная. Что ж, теперь уже неважно, она сделала то, что должна была сделать. Теперь многое зависит от Эльзы. Да, пока эти двое с трудом переносят присутствие друг друга. Да, каждый из них скорее утопится в огромном бассейне Фростов, чем признается самому себе в симпатии к тому, к кому её ни в коем случае быть не должно. Но Шарлотта видела, как именно Джек смотрит на Эльзу, ведь она, как правильно было замечено, слишком хорошо его знала. В этом взгляде была и ярость, и боль, и неприкрытая, но болезненная нежность. И ещё соседка Джека заметила, что Эльза, при всей своей немоте, прекрасно выражает чувства глазами. Так вот, когда она уводила её из гаража, то не могла не понять, что в тот самый миг испытала белокурая девушка. Она ревновала. Она ревновала Джека к ней, Шарлотте. Может, оно и неплохо, да только впустую… Ладно, над этим ещё можно подумать, но потом. Шарлотта обхватила голову руками и с мысленной мольбой обратилась к высшим силам: «Если не получилось у меня, пусть получится у Эльзы!»