Whose baby?

Тонкая ткань футболки натягивается под напряженными лопатками. Дэйв как ёжик, выставивший иголки весь такой колючий и напряжённый. Кажется, стоит дотронуться и тебя шарахнет током в тысячу вольт. Он нервно ёрзает на стуле будто ища более удобное положение тела. Однако плоскость сиденья стула дает небольшое пространство для таких маневров. Дэвид чувствует не меньшую тревогу постоянно поглядывая на часы. Стрелка медленно и неумолимо подходит к цифре двенадцать. До приёма у врача осталось не так много. Время ползет медленно, но неумолимо. Стрелка проходит ещё один круг и Эллефсон нервно барабанит пальцами по столу. Дерево отзывается негромким стуком, и звуковая волна зигзагами пробежалась по стенам комнаты и отразилась приглушенным эхом. – Пора, – произносит Эллефсон, отрывая взгляд от часов. Дэйв без всякого энтузиазма кивает и идет одеваться. Улица встречает их уютной прохладой. Струящийся между домов и по двору легкий ветер и яркое солнце, навевают ложное ощущение спокойствия. Будто все хорошо и волноваться вовсе не о чем. Однако Мастейн выглядит собранным и на удивление серьезным, даже не возмущается, когда Дэвид занимает водительское сиденье. – Волнуешься? – спрашивает Эллефсон косясь на Дэйва в зеркало заднего вида. – С чего бы? – Мастейн пожимает плечами и отворачивается к окну, явно не намеренный развивать эту тему разговора. Дэвид копирует его жест. Ну не хочет Мастейн признавать, что нервничает – ну и не надо. Он без этого все понимает. Будто между ним и Мастейном образовалась какая-то связующая нить, благодаря которой Эллефсон чувствует чужие эмоции. Что-то невидимое и неосязаемое, но в существовании, которого Дэвид практически уверен. Дэйв ощущается как часть некой единой совокупности сотканной из них двоих и потерять одного было бы сродни лишиться руки или ноги. Возможно звучит излишне романтично, но на деле романтикой тут даже не пахнет. Скорее это жестоко быть так привязанным к другому человеку. Это больно. Особенно когда эта самая нить между вами натягивается и вместе с собой вырывает из тела куски плоти. Эллефсона дёргает от подобных размышлений. Да, они с Дэйвом близкие друзья, но не слишком ли он перегибает? Но с другой стороны разве он виноват, что это чувствует? Эта связь сформировалась не по его желанию, никогда такого не бывает, чтобы она появилась специально, просто однажды ты встаешь утром и оп! – понимаешь, что ты по уши в дерьме. По уши в дерьме именуемым Дэйв Мастейн. Предмет его размышлений задумчиво пялится в окно на мимо пролетающие дома с потертыми стенами, расклеенные тут и там листовки, угрюмые подворотни, оскалившиеся осколками битых бутылок. Созерцатель хренов. Машина делает ещё один поворот и останавливается возле дома, выстроенного из некогда белого теперь уже грязно серого с желтыми пятнами кирпича. Припарковавшись они подходят к парадной с замызганной лестницей – пара ступенек сбитые по краям, а небольшой пандус выглядит жертвой сумасшедшей геометрички или трамплином для биатлониста-экстримала. Внутри здания царила типичная больничная атмосфера – пахло спиртом, хлором и ещё бог знает какими лекарствами. Девушка за стойкой одаривает их милой улыбкой: – Добрый день, вы по записи? Дэйв называет свою фамилию и их просят подождать несколько минут в коридоре возле кабинета. Ослепительно белые стены словно покрытые зубным порошком смотрят пожелтевшими от времени плакатами с нравоучительными картинками по типу как правильно вынашивать ребенка или не заболеть зппп. На полу такая же белая квадратная плитка, ведущая в даль между дверями и коридорами, улыбается редкими щербинами и сколами. Изучив строгое убранство больницы Дэвид садится рядом с Мастейном на узкую деревянную скамейку возле кабинета с выбитыми на двери цифрами один и три. Дэйв нервно теребит между пальцами прядь волос, по его беспокойному взгляду, бегающему от одной больничной стены к другой, будто он что-то ищет, видно насколько тот встревожен. Словно в любой момент готовый сорваться с места и вылететь из клиники быстрее чем Дэвид успеет моргнуть глазом. Привязать бы его на какую-нибудь верёвочку что ли как козлёночка. Рыжего. Козленочек, блин, козёл он, а не козленочек. Верёвочки под рукой не было, а нервозность тем временем плавно перетекала с Мастейна на Эллефсона. Особенно когда тот начал елозить на месте, закидывая то правую ногу на левую, то наоборот. И тут Дэвида осенила гениальная идея. Пока Мастейн был занят выдиранием собственной причёски, Эллефсон наклонился, связывая шнурки их кроссовок вместе – ну чтобы не убежал бесплалевно в случае чего. Идея была довольно рисковая, но лучше уж Мастейн грохнется на пол чем бесследно сбежит. После нехитрых манипуляций от сердца немного отлегло, и Дэвид постарался немного расслабиться. Так или иначе ожидание нагнетало, и Эллефсону уже не терпелось оказаться по ту сторону двери и выяснить что всё-таки происходит с Дэйвом. И тут внезапно Мастейн встает с места, заставляя младшего сначала остолбенеть, а потом ахуеть. – Куда?! – Эллефсона чуть инфаркт не хватил от таких диких мувов Мастейна. Едва осознав происходящее Дэвид рванул за ним, в считаные секунды принимая вертикальное положение и вцепляясь тому в рукав. – Поссать можно? Или только при тебе и в банку? – с мрачным выражением осведомился он и уже менее враждебным тоном добавил, – не будь придурком, я на пять минут – туда и обратно. Эллефсон смерил того подозрительным взглядом, но все же выпустил из рук чужой рукав, позволяя Дэйву развернуться сделать шаг и... – Ай, блять! – прозвучало практически синхронно. ...с всего размаху приложился о больничную плитку. В первые секунды Эллефсон не мог понять, что произошло и каким образом они оба оказались на полу разлегшись едва не вальтом. Дэвид шокировано сел, встречаясь взглядом с ахуевшим от такого поворота событий Дэйва. Словно в замедленной съёмке Мастейн опустил взгляд с Эллефсона на их накрепко связанные шнурки, замер разглядывая сие творение и поднял обратно на Эллефсона. – Это что за нахуй?! – Мастейн уставился на него округлившимися глазами в которых явно читалось что-то между возмущением и тотальным ахуем. – Эээ... Шнурки... – Промямлил он первое, что пришло в голову, отползая подальше от приближающегося разъярённого Мастейна, не смотря на то что их шнурки все ещё были связаны. – Что?! Ш-шнурки?! Сейчас тебе такие шнурки будут! – изловчившись Дэйв вцепился в воротник куртки Эллефсона, максимально приближая своё лицо к его, – Нахуя ты их связал идиот? Джуниор, ты благородная девица из школы макраме или что? Откуда такая тяга к моему связыванию бдсмщик ты хренов? - И-извини Дэйв, я просто, - заикаясь от страха произнес Дэвид, - просто переживал что ты сбежишь... Ты... Как ты? Сильно ударился? – Как я? Я чуть не родил нахуй, – выплюнул Мастейн, – Ну ты и идиот Джуниор. Никуда я сбегать не собираюсь, ясно? – Лицо Дэйва приняло деловой вид, – так. И как теперь это развязывать прикажите, – он подергал образовавшийся узел, который никак не собирался развязываться. Эллефсон вздохнул и пожал плечами. – Ладно похуй я ссать пошел, – Мастейн с усилием сдернул кроссовок с ноги Дэвида и пошел в глубь коридора. Кроссовок на привязи одиноко волочился по полу. Глядя в след этой небольшой процессии из Дэйва и кроссовка, Эллефсон сел обратно на скамейку и грустно поджал ногу в дырявом носке. Прошедшая мимо Дэвида молодая медсестричка удивленно взглянула на него, а затем прикрыла рот ладонью скрывая выступившую на хорошеньком личике улыбку. Дэвид ощутил себя полным идиотом. К тому времени когда Мастейн вернулся, Эллефсон окончательно потерял веру в человечество. Шлёпнувшийся на скамейку Дэйв бесцеремонно закинул ногу на младшего. Голень Мастейна удобно расположилась на коленях Эллефсона, образуя легкое давление. – На. Развязывай свои вдовьи путы, – приказал он сердито фыркнув. Эллефсон горестно вздохнул и принялся пыхтеть над своим произведением веревочного искусства. Он обхватил одной рукой лодыжку Мастейна, чтобы привести её в статичное положение, и поразился тому насколько она была худой. На памяти Дэвида тот в целом никогда не имел склонности к какой-либо полноте, рацион старшего состоящий в большинстве своем из алкоголя и курева абсолютно не располагал к набору веса. И святым долгом друга теперь очевидно было хоть немного откормить Мастейна. На одной Овсянке далеко не уедешь, быть может ему стоит занять у кого-нибудь денег или написать родителям? Честно говоря, он не представлял, как Дэйв будет выглядеть пухлым, но чем больше он об этом думал тем более и более странно себя чувствовал. – Ну, – поторопил его Дэйв, нервно дернув ногой. От движения грубая джинса ощутимо проехалась по тонкой коже ляжек, отправляя сотни электрических разрядов вверх по позвоночнику. Это было внезапно приятно и... Так смущающе. Дэвид не думал, что простое ощущение трения способно вызвать в нем столько эмоций. Ему потребовалось усилие чтобы сохранить лицо спокойным. – Сейчас, – полузадушено прошипел Эллефсон. Узел наконец поддался и младший тут же с облегчением спихнул с колен ногу Дэйва. Наверное, ему стоит в ближайшие дни встретиться с одной из своих подружек, а то ненормально что он так на обычные прикосновения реагирует. Спустя несколько минут ожидания дверь кабинета открылась и оттуда высунулась голова пожилого мужчины, он был невысокого роста с волосами до плеч в которых то тут то там блестела седина. На носу сидели толстые очки в самой дешёвой проволочной оправе. – Ну-с, господа, и кто из вас беременный? – из-под очков блеснули внимательные карие глаза с искорками смешинок. Он окинул их обоих взглядом задерживаясь то на одном то на другом. – Вот, он, – кивнул младший на Дэйва, сдавая того с потрохами. – Чудно. Проходите, пожалуйста, – врач скрылся обратно в кабинете, оставляя дверь приоткрытой. – Ты, – Мастейн ткнул в грудь пальцем дернувшегося было младшего, – остаёшься здесь. Понял? – Понял-понял, – обиженно пробурчал Эллефсон, усаживаясь обратно на скамейку, – иди уже. Дэйв окинул его внимательным взглядом и вошёл в дверь вслед за доктором, плотно прикрывая её за собой. Оставшись один Дэвид прикрывает глаза и устало проводит ладонью по лицу. Это было ожидаемо, но все равно неприятно. Слишком много загадок вертелось последнее время вокруг Дэйва. О чем он разговаривал по телефону с врачом? Почему на вопрос о деньгах на приём Мастейн сказал, чтобы он об этом не думал? Что чёрт возьми происходит? Но по крайней мере совсем скоро на один ответ станет больше, а со временем, он уверен, добьется и остальных. Сейчас же его больше всего волнует лишь одно – подтвердится беременность Дэйва или нет. Черт как бы ему сейчас хотелось оказаться по ту сторону двери и выяснить что там происходит. От того чтобы ворваться внутрь его удерживало лишь одно – Дэйв ему доверял. Доверял как никому другому. Пусть Мастейн о многом не говорил ему, но все равно младший был включен во всю эту историю более чем любой другой. Более того он был единственный помимо Дэйва кто в неё включен, и единственный на чью помощь Мастейн может рассчитывать. И младший не мог это проебать, не хотел. Да, он слишком предан Дэйву. Более чем тот того заслуживает, но нахуй – это его, Дэвида, жизнь и только ему решать правильно это или нет. Возможно кто-то скажет, что он идиот раз позволяет так с собой обращаться – кристально поебать. Те, кто так считают просто завидуют ему, потому что рядом с Дэйвом он, а не кто-то другой. Дэвид откинул голову назад, стукаясь затылком о стену. Похоже ждать предстояло немало, поэтому он поднялся со скамейки, выходя на крыльцо клиники. Неба хмурилось словно в предзнаменовании чего-то плохого и накрапывала мелкий дождик, оставляя на лице мокрые дорожки небесных слез. Достав из пачки сигарету, он чиркнул зажигалкой, извлекая на божий свет небольшое, но яркое пламя. Он поджог сигарету и сделал затяжку. Легкие обожгло горьким дымом. Эллефсон ещё долго стоял и задумчиво курил, погрузившись в свои мысли.