о робости и неприятности

когда он целует его первый раз, получается нелепо, смазанно и даже неловко. но ошеломительно приятно. *** хэнк думал, что постоянные пиздилки и полный ненависти взгляд — его конечная. конечной оказались полное равнодушие и игнор. конечной оказались тотальное безразличие и фундаментальное "похуй". потому что пиздец. потому что ненависть яркая, жгучая. она заставляет чувствовать себя живым. пока ты ненавидишь, ты можешь все, и ничто не остановит тебя. когда ненавидят тебя, можно ответить тем же, а потом утереть кровавые сопли и выпить пива вместе. когда кому-то важному (только ему) на тебя похуй — вот что настоящий пиздец. потому что когда киса ненавидит — это нормально; когда он вредничает и истерит — это нормально; когда он творит хуйню под травой — это нормально. но когда киса спокоен и равнодушен, это кромешный ад. потому что ему либо правда тупо все равно, либо он скоро не выдержит и взорвется. холерик, хули. и хэнк на самом деле понимает, что виноват, бля, и киса очень принципиальный и вся хуйня, но первые отдыхающие — и трупы на дне были бы найдены. и тогда всему точно наступила бы пизда. киса вспыльчивый, и хэнку остаётся только надеяться, что до него когда-нибудь дойдет, что без взрослых они не справились бы. хватит пиздюкам убивать, от этого едет ебаная крыша. и уж лучше хэнк будет козлом отпущения и умрет для кисы, чем их всех загребут далеко и надолго. *** один. киса замечает, что хэнка нет в школе. в целом похуй, а почему не должно быть? он мальчик взрослый, сам со всем разберётся, а киса, вон, вроде как собирался погулять с машей. или типа того. два. киса слышит от кого-то в школе, что хэнка отпиздили. и, кажется, его не будет достаточно долго. сам он, конечно, ничего ни у кого не спрашивает. ему же до пизды, правильно? случайно услышал разговор девчонок и по привычке стал прислушиваться, когда услышал имя хэнка. по старой дебильной привычке. у него вообще много проблем с этим. ну, там, с зависимостями от чего-то. кого-то. три. киса услышал, кто его отпинал, и у него сорвало башню. так бывает. просто надо было выместить злость, ничего личного. совсем. то, что ему тоже прилично надавали, видно по кровоточащим деснам, синяку на скуле и венцу этого безобразия — разбитому носу (не дай бог сломали, сука). не видно под свитером только ноющих рёбер и, кажется, отбитой печени. такие так и бьют всегда. вроде незаметно для остальных, а болит как пиздец. после потасовок киса идёт туда, куда приведут ноги. ноги всегда ведут к хэнку. в этот раз он снова пришел к нему, но в палату. паршиво. так же паршиво, как увидеть, что он спит, бросить зло: "больше не доебутся," и сплюнуть кровавую слюну прямо на пол. в целом, план на сегодня перевыполнен. *** вообще-то, киса знал, что от него они так просто не отъебутся. а ещё знал, что не надо ночью крутиться у дома хэнка, потому что, блять, ну нахуя оно тебе надо, а? надо. он как ебаный брошенный пёс. если честно, он это ненавидит. но исправить эту хуйню не может, и не помогает даже маша, которая вся такая веселая, добрая, милая, ну просто чудо, а не девушка. но это, типа, не то. совсем. очень классно, но. у всех есть это "но". его ебаное "но" — кажется, хэнк. влюбляться — как-то по-нищенски. влюбляться в лучших друзей — просто ёбань. а, ну да. собственно, от него не отъебались, как он и думал. зацепились возле подъезда хэнка, забавно. может, его ждали. его же, вроде, выписали из больнички, он в школу ходить опять начал, к училке своей, сука, катит. уёбки снова били по животу и рёбрам, видимо, у них какой-то фетиш или кинк. опять расквасили нос. неприятно. кисе, вообще-то, много что неприятно в последнее время. неприятно, что хэнк, ничего не сказав, сжёг их базу; неприятно, что он лучше всех на уроках ольги васильевны отвечает. вроде, логично, но зубы от этой логики сводит капитально. ещё кисе неприятно от самого себя. он, так-то, хуёво поступает с машей. он, вроде как, ей нравится. по-настоящему. а она ему — нет. шекспировская драма, ебать. годы идут, поколения сменяются, а не меняется ровным счётом нихуя. на удивление, кису спасает константин анатольевич. никогда такого не было, нахуй, но всё однажды происходит впервые. в этом году, кажется, киса перепробует всё. он уже поучаствовал в дуэли и впервые отшил девчонку ради друга. или уже не друга. у них вообще всё как-то по-дебильному вышло: гендос пропал, мел ещё в больнице, значит, мирить их некому. киса слишком гордый для всей этой хуйни, а хэнк, кажется, думает, что тот его ненавидит. так, вообще-то, сначала и было. но киса перебесился и успокоился, а хэнк решил смириться, походу. ёбаные подростки, не умеющие разговаривать через рот. хенкин старший, видимо, вышел покурить и разогнал пиздюшню эту. ну спасибо, дядь. киса тихо поднялся на нетвердых руках, чтоб ничего не заболело ещё сильнее, и поплелся в сторону дома, но его несмело тронули по плечу, чтоб он остановился. — давай к нам. боря не спит ещё, он поможет, а тебе нечего своим видом маму пугать, — на последнее у кисы сжались кулаки со сбитыми костяшками и заходили желваки. он зло взглянул из-под растрепанной челки, глубже и медленнее задышал и чуть не съязвил. зацепило. когда он зашел в квартиру, пока хенкин остался на улице, чтоб покурить, его встретил боря. приятно называть его по имени испуганно взглянул и замер от неожиданности, но ни слова не сказал. спасибо, бля. потом он промолчал, когда повёл его в ванную все обрабатывать. продолжал молчать, когда киса снял свитер и втянул воздух через сжатые зубы. потому что больно. он в ответ на это только взглянул с сочувствием, нахмурил брови и достал аптечку. борино сочувствие — это не жалость и это не унизительно. это понимание и молчаливая поддержка. он просто рядом, и этого достаточно. а еще, кажется, это очень приятно. если бы хэнк был так близко и так смотрел на него каждый раз, когда кису пиздили, наверное, он влезал бы в драки постоянно. только ради этих аккуратных прикосновений, слабого дыхания на ранки, чтоб не щипало, и напряжённого лица. если бы мог, киса просил бы целовать все раны, чтоб те быстрее заживали. всё так же молча хэнк дал ему свои спортивки и футболку (и кисе реально вкатывает, что она слишком длинная для него, ага) и куда-то съебался, пока киса лег на его кровать. ну не класть же больного на пол, да? он уже почти уснул, когда почувствовал, как его легонько треплют по плечу. чтоб не больно, если и оно ушибленное. оказалось, хэнк съебывал, чтоб сделать ему чай, и снова не стал ничего спрашивать. потому что знает, что и как кисе нравится. это приятно осознавать, правда, хотелось бы сказать это в другом контексте. бля. тихо помог подняться и передал в руки чай. киса обжёгся и, кажется, не из-за кипятка. киса пьет чай в кромешной темноте, сидя вплотную к хэнку. кажется, это то, чего ему действительно не хватало так долго. он думает, что сто́ит ему повернуть голову в его сторону, и он не сдержится. потому что это всё слишком. слишком близко, слишком интимно, слишком молчаливо-нежно. самое дурацкое слово, которое к ним можно было применить, но иначе это не назовешь. в темноте не видно, но киса чувствует (знает), что у хэнка подрагивают руки и он нервозно покусывает нижнюю губу. хочется сделать это самому. ему настолько не хочется рушить момент и отлипать от хэнка, что его чай уже начал остывать. по телу растекается жар от горячего, проходится по шее, и киса чувствует, как внутри разливается необъятное тепло. наверное, это не чай. они мучительно долго не общались, и киса иногда думает, что это длилось вечность, но почему-то ему кажется, что именно сейчас хэнк не оттолкнет. поэтому он ставит чашку на пол и быстро разворачивается лицом к хэнку, чтобы не передумать. медленно, дрожа и задержав дыхание, приближается к его лицу и обхватывает его руками. робко, как восьмиклассник, тянется за поцелуем и, не встретив сопротивления, совсем-совсем невинно целует в губы. просто прикасается своими — к его. и этого ебать как достаточно для того, чтобы почувствовать себя счастливым. потому что хэнк повторяет за ним, а после они соприкасаются лбами. наверное, это то, ради чего стоит жить.