Субординация

Шепард не мог не уважать профессионализм Кайдена и то, как он умело работал в команде и безоговорочно верил ему и его приказам. Но в последнее время он почему–то стал все чаще замечать мелочи, на которые раньше не обращал никакого внимания, считая их обыденностью: при каждой новой встрече Кайден будто "выключал" эмоции, переходя строго в рабочий режим, не пытался даже лишний раз улыбнуться неосторожно и невовремя кинутой шутке Джона и в конце каждого предложения никогда не забывал добавлять "коммандер". И в последнее время Шепарда это почему–то жутко начинало раздражать. Он прекрасно понимал, что они с Кайденом сослуживцы и работают вместе каждый день, о чем, если быть справедливым, майор не давал ему забыть даже в выходные, приходя с очередными отчетами, надоевшими даже самому капитану. Он понимал, что в первую очередь он командир, а Кайден — подчиненный, и не более того. Поэтому вполне можно было бы не обращать внимания на такое положение вещей. Но, как бы Джон не хотел, это слишком бросалось ему, упрямому, в глаза. И не только ему — иногда и Гаррус, и Тали, и даже Лиара позволяли себе упоминать, как Аленко был предан капитану, пожалуй больше всех остальных вместе взятых. А каждый раз, когда Шепард решал провести время с командой и спускался в сопровождении майора... О чем бы ни зашел разговор дальше, перед этим непременно кто–нибудь упомянул бы это обстоятельство. Шепард догадывался, по чьей инициативе и из–за чего именно. Несмотря на практически любое отсутствие страха высказать мнение и обозначить личные границы, Кайден всегда был преданен Шепарду. Но почему же тогда все чувствовалось таким неправильным? То, как Аленко молчаливо стоит в стороне, пока остальные веселятся, рассказывая забавные истории о том, как вчера на поле боя очередной идиот из Цербера подорвался и разлетелся во все стороны (Инициаторами таких историй были в основном Джек и Рекс), и лишь смотрит куда–то в окно, на бескрайний, холодный космос, будто в попытке что–то разглядеть. То, как майор в ответ на Шепардову и без того редкую слабую улыбку лишь многозначительно кивает, будто даже не обращая внимания, и переходит к делу, даже не остановившись хоть на секунду, чтобы спросить как у того дела. То, как Кайден был "вылизан" с обутых в кожаные берцы ног и до самой постоянно болящей от L2 головы: вечно идеально уложенные волнистые волосы, идеально выглаженная, постоянно пахнущая свежестью униформа, которую тот, в отличие от других, не снимал даже в выходные, идеальное умение контролировать каждую полуулыбочку и движение бровей. Кайден был идеальным. И Шепарда это чертовски бесило. Джон не требовал от Аленко многого — он всего лишь сам хотел помочь ему: без лишних мыслей похлопать по теплому плечу, как старого приятеля, коим он для капитана и являлся, выпить чего–нибудь крепкого и посмеяться над идиотскими шутками Джокера, взлохматить густую копну темных волос, портя весь этот напущенный абсолют и наконец снять с него эту чертову синюю рубашку с таким по–идиотски высоким воротником, прижаться губами к чужому изгибу загорелой шеи, чтобы услышать чужой сдавленный, но до жути горячий вздох, прежде чем послушно опуститься перед Кайденом на колени и... Шепард прижал ладони к горящему лицу, с шумом отодвигаясь от стола. Голова шла кругом. Эти фантазии — безумные, дикие — сейчас казались чуть ли не единственным правильным решением за всю жизнь Джона. Так почему же ему никогда не хватало сил наконец взять себя в руки и исполнить их в реальность? Что останавливало от того, чтобы хотя бы попытаться? Может, бесстрашный коммандер, капитан "Нормандии", первый человек–СПЕКТР и просто хороший друг, боялся. Боялся, что Кайден, с которым они на пару разделили всю ту боль и смерти, мешающие им обоим спать по ночам хотя бы более трех часов, вдруг отдалится. Боялся, что Кайден — такой идеальный даже в своих ровных шрамах Кайден — просто уйдет и не вернется больше никогда. Широкая ладонь Шепарда сама нашла ширинку. Теплые пальцы предательски дрожали, и он откинул голову назад с шумным выдохом, ударяясь о холодную стену, когда наконец смог коснуться напряженного от его собственных влажных фантазий органа. Перед глазами сами собой стали плыть цветные картинки... Кайденовы сильные, все еще слегка мигающие синим от биотики руки — они тогда промелькнули лишь на секунду, когда майор с облегченным выдохом стал снимать тяжелую броню после неожиданно провалившейся миссии, закончившейся кровавым, возможно неминуемым боем, но Шепард был готов поклясться, это был первый раз, когда он практически кончил за гребанную секунду. Джон невольно стал кусать раскрасневшиеся от стремительно поднявшейся температуры тела губы, когда его собственная рука, сжавшаяся на высвобожденном члене, вдруг мелькнула синим светом. Шепард едва успел включить слабый свет в зале, в надежде, что не разбудит никого неожиданной ночной разминкой, прежде чем его ресницы удивленно дрогнули, а зрачки стали раза в два шире — перед его глазами возник Кайден. Вспотевший, горячий, задыхающийся Кайден, соблазнительно поджимающий губы каждый раз, когда его торс поднимался в воздух, а дрожащие от тяжелого тела ладони на турнике сжимались до побелевших костяшек. Он даже не поприветствовал, лишь в очередной раз подтянулся, от чего его майка будто назло Шепарду задралась, открывая вид на подтянутый, покрытый едва заметными шрамами живот, и, блять, улыбнулся. Этой своей чертовой полуулыбкой, от которой у Джона моментально засосало под ложечкой, заставляя судорожно сглотнуть. Всю оставшуюся тренировку они старались не мешать друг другу (По крайней мере, майор) почти не разговаривали, лишь изредка обмениваясь банальностями, и в этот раз Шепард был, кажется, впервые благодарен Кайдену за его неумение улыбаться — скрывать напряжение, обозначившееся в штанах, из–за того, как резко вздымалась грудь Аленко, было слишком тяжело. К счастью капитана, сейчас скрывать каменный стояк не приходилось. Было темно, но искрящие обжигающе горячим огнем карие глаза освещали комнату достаточно хорошо, чтобы Шепард мог видеть — их хозяин практически не обращает внимание на чужую пульсацию у себя в руке, а лишь практически по–животному похотливо расплывается в полуулыбке, прежде чем лишь на долю секунды остановиться, будто бы в попытке запечатлеть на сетчатке глаза выражение лица тяжело дышащего коммандера и тут же продолжить, ловя чужой бесстыже–громкий стон своими губами. Джон тогда по–оффициальному кивнул на прощание и прошел мимо еще более серого и хмурого, чем обычно, Кайдена. Слишком близко. Капитан был почему–то уверен — между ними было около пары метров, если не целая вселенная, но Аленко оказался прав в до боли простой истине: Шепард тоже иногда просчитывался. И в этот раз он наверно ошибся фатально. Этот раз его, наверно, убьет. Потому что, помимо фантомных прикосновений и привкуса чужой солоноватой кожи, которую он на самом деле никогда и не пробовал, он чувствовал кое–что вполне реальное — запах. Этот терпкий аромат шоколада, виски и перца, витающий вокруг майора, сейчас окутывал собой стоящую поблизости Лиару, с которой, как капитан сделал вывод из широко улыбающейся азари, он сейчас неплохо проводил время за непринужденными, насколько они могут быть таковыми, когда речь идет об Аленко, разговорами. Когда его обветренные губы тронула слабая полуулыбка, Шепарда больно, где–то левее от сердца кольнула зависть. И пусть обычно завидовали именно ему, капитану "Нормандии", бесстрашному коммандеру, первому человеку–СПЕКТРУ и просто хорошему другу, Джон сейчас бы продал любые титулы, чтобы избавиться от этого мерзкого чувства, пронизывающего каждый нерв и снова вдохнуть этот запах полной грудью. Он, будучи практически всегда в центре внимания, имеющий огромный авторитет, не мог понять, что это такое, потому что не чувствовал никогда раньше и не знает, возможно, никогда уже не почувствует. Его жизнью управляли совершенно другие чувства — и впервые за свою долгую карьеру коммандера Шепард действительно завидовал кому-то другому. Когда рук и чужого одеколона стало недостаточно, фантазия услужливо подкинула образ пьянящих, мягких (По крайней мере они такими выглядели, Шепард их не касался) и до безумия теплых губ. Когда они, осторожно раскрывшись, коснулись чувствительной головки, Джон, кажется, невольно задержал дыхание. А когда чужой шершавый язык следом с нажимом прошелся по всей длине, он не смог сдержать жалкого хрипа, тут же сменившегося протяжным, откровенным стоном, в котором слишком отчетливо слышалось "Кайден". «Коммандер.» Кайден по–солдатски выпрямился, впрочем, судя по мимолетно промелькнувшему выражению боли на лице, быстро пожалев, и поспешил отдать честь как бы в качестве компенсации. Аленко неплохо так задело, что майор успешно скрывал от других, занятый защитой спины капитана и собственной. Но Шепард — капитан. Его задачей всегда будет сохранение экипажа "Нормандии" в безопасности, несмотря ни на что. А потому больше всего сейчас ему хотелось снять со своего подчиненного броню и удостовериться, что пуля прошла навылет. Не только из собственного беспокойства — не хотелось тревожить и без того уставшую после кровавой бани команду или Чаквас, в последнее время едва ли успевающую пообедать. Не хотелось больше видеть Кайдена таким: мертвецки бледным, полностью покрытым сине–фиолетовыми синяками, расцветающими под кожей подобно агератумам* и с бесконечно разбитым взглядом, от которого внутри Джона что–то будто медленно умирало. «Еще немного, и я подумаю, что вы пялитесь, капитан.» Внезапно вырванный из сменяющих одна другую мыслей, Джон пару секунд не моргает, а его брови то недоуменно сводятся к переносице, то вновь расслабляются. Шепард не может понять, что в хриплом, обволакивающем все нутро голосе майора не так, пока не поднимает глаза на чужое лицо. Кайден улыбается. «Почему же... Почему ты так редко улыбаешься, Кайден?» Шепард кончает с чужим именем, застывшим на влажных губах так плотно, что он может почувствовать его собственным языком и прикрывает глаза, когда хозяин золотистых глаз, сводящих его с ума слишком часто: на поле боя, на борту "Нормандии" и даже в собственной каюте, устало тянется поцеловать его в последний раз. «Мог бы просто попросить, Джон...» — и улыбается.