Спасибо

Сорок шесть тысяч триста двадцать восемь тонн первоклассной ирландской стали, лакированного дерева, изысканной роскоши и тысячи разбитых жизней погружаются в ледяную воду Атлантики. Четыре года адского труда многих людей, вдохновение конструкторской мысли, ирландская гордость, торжество разума над природой, надежды и мечты, все, чем он жил последние несколько лет – все это медленно погружается в равнодушный и великий океан. И вместе с этим всем тонут как минимум полторы тысячи ни в чем не повинных людей, которых погубила человеческая самоуверенность. В том числе, его самоуверенность. Томас сердито вытер слезу, скатившуюся из уголка глаза. Он джентльмен. Более того, он ирландец. Джентльмены не плачут. Ирландцы – тем более. Если бы только у него хватило духу сказать Исмею о том, что глупо устраивать гонки за сенсациями посреди льдов, развив скорость огромной стальной махины в двадцать три узла в первое же плаванье, с неприработанными машинами... Если бы у него было больше дальновидности и он спроектировал переборки по всей высоте корпуса, если бы он, не слушая никого, разместил второй ряд шлюпок… Если бы… Он сделал все что мог. До последнего усаживал в шлюпки людей, до хрипоты спорил с офицерами, опасавшимися заполнять лодки по максимуму, бросал за борт шезлонги и двери, снятые с петель – может быть, хоть кому–то они спасут жизнь, но сейчас, когда до конца осталось несколько минут, пришло время побыть наедине с собой. Нет, не наедине. С ним, со своим кораблем, гибнущем в своем первом плавании. Перед ним над камином висел пейзаж. Плимутский залив, освященный мягким светом заходящего солнца – порт, куда так никогда и не прибудет его корабль, был изумительно красив. Наверное, он никогда не видел в своей жизни ничего более красивого. Разве что улыбку маленькой Эльбы, своей полуторагодовалой дочери. Почему он никогда не замечал эту картину? Он сам проектировал эту курительную комнату – от пола до потолка и даже спорил с дизайнером о цвете деревянных стенных панелей, но он никогда не видел этот пейзаж, хотя бывал здесь десятки раз… Порт Плимута, такое тихое, такое чистое, спокойное и красивое место. Как бы величественно смотрелся там красавец-лайнер, ставший вороным стальным боком прямо напротив заросших диким плющом древних стен – смотри, старик-порт, любуйся, какие нынче стали делать корабли. Эта рыжие, громогласные ирландцы строят на века – когда-то к тебе приходили их парусные капризные дамочки, развивая на ветру многочисленными юбками-парусами в заплатках – а теперь пришло время вот таких стальных красавцев. Откуда-то из недр корабля донесся жуткий гул, Томас почувствовал, как пол под ногами вздрогнул и крен стал еще больше. Ему пришлось опереться на полку камина, чтобы сохранить равновесие. Сквозь каминную решетку посыпалось несколько раскаленных углей – прямо на роскошный персидский ковер, на его начищенные ботинки. Ничего. Скоро их потушит прозрачно синяя, ледяная вода Атлантического океана. Панические крики пассажиров стали тише – корабль погружался носом в воду, задирая корму – оставшиеся бросились туда, в тщетной надежде спастись… Но он знал, что это бесполезно – вода слишком холодная. Два градуса – это максимум пятнадцать минут. Если они не умрут, сорвавшись с накренившейся палубы, разбившись об воду, если их не утянет в бездну гигантская воронка после того, как «Титаник» полностью погрузится под воду, то их все равно ждет смерть. Ледяное дыхание Арктики слишком близко. Это ее отпрыск, отколовшийся от огромного поля вечных льдов, равнодушный, ледяной, пропорол сто метров рваных дыр в обшивке самого большого и роскошного судна на Земле, чьим-то метким словом прозванным «Непотопляемым»… И так же неотвратимо холод заберет к себе этих несчастных, кому не повезло оказаться на его борту… Но, может быть, кому-нибудь повезет. Бывает же такое. Может быть, кого-нибудь спасет милостивый Господь, просто для того, чтобы те стали живым напоминанием о тщете человеческой, о том, как легко разбить гордыню и как слаб и жалок человек со своими стальными детищами перед действительно великим. Может быть, повезло бы и ему. Но он не собирался бросать корабль. Не из-за чувства вины, хотя он знал, что не смог бы смотреть в глаза тысячам вдов, если б выжил. Это придется делать Исмею. Не из-за дяди, Джеймса Пирри, владельца «Харленд и Вульф» - для этого старика, который хотел оставить ему компанию (о, дядя, я не хочу политики и денег, я хочу просто строить суда! – а он только смеялся в ответ, дымя сигарой), для него это будет страшный удар. Не из-за деланного сочувствия вышколенных джентльменов, которые будут похлопывать его по плечу, подсчитывая в уме убытки. Вряд ли компания после такой катастрофы быстро встанет на ноги и даже сумма от страховки не покроет урон. Тонул не только «Титаник», тонула вся его жизнь – но Томас остался в курительной комнате гибнущего корабля не поэтому. Он не мог бросить его. Это все равно, что бросить своего ребенка. Он вспомнил, как несколько лет назад, когда «Титаник» только строился, он, как всегда, задержался на верфи допоздна. У корабля тогда еще не было названия – только номер. Четыреста первый. Рабочие уже разошлись и когда он, наконец, оторвал голову от чертежей, за окном была глубокая ночь. Он подошел к окну и увидел громадный корпус юного корабля – он весь был залит лунным светом и казался каким-то нереальным. Где-то далеко шумел белфастский сталелитейный завод, но казалось, это Четыреста первый тихо дышит, стиснутый со всех сторон строительными лесами. - Ничего, детка, - сказал он, улыбаясь. – Совсем скоро мы выпустим тебя на свободу. Эта ночь была какой-то странной. Он не мог найти себе места, хотел поделиться с кем-то этим необычным чувством, и, когда вернулся домой, потащил удивленную жену на верфь. - Куда мы едем? – спросила Хелен. - Увидишь. Он помог ей выйти из машины, закрыл ей глаза руками и подвел к пирсу. - Смотри, - шепнул он ей на ухо, опуская ладони. Перед ними стоял будущий «Титаник». Свет полной луны освещал его строгие и прекрасные линии. - Это мой корабль. Правда, он как живой? – спросил Томас. – Если прислушаться, слышно, как он дышит. Жена обернулась на него. - Ты пугаешь меня иногда, Томми, - сказала Хелен. – Ты… будто одержим. Он промолчал. Она поплотнее запахнула пальто и повернулась к машине. - Здесь холодно. Поедем домой. Нельзя было придумать ничего лучше, чем тащить беременную жену на верфь посреди ночи, мистер Эндрюс? - в ее голосе не было раздражения, скорее, снисходительность, как к заигравшемуся ребенку. Томас виновато улыбнулся, но, подходя к машине, оглянулся – Четыреста первый смотрел на него пустыми черными глазницами иллюминаторов. Какие-то невидимые нити протянулись той ночью между кораблем и его создателем. Он не мог его бросить, ведь он создал его. Сначала на чертежах. Потом видел его, будущий корабль, когда он был неуклюжим нагромождением лесов и шпангоутов. Видел, как закладывали его киль. Как загоняли раскаленные заклепки в корпус. Как устанавливали огромную силовую установку – в Англии даже не было подъемного крана, чтобы переместить ее на корабль и пришлось заказывать его из Германии. Разбирать там, на Рейне и собирать в Белфасте, и потом растаскивать своих рабочих, сцепившихся в драке с немцами. Как тысячи маляров, плотников, клепальщиков, электриков день за днем неустанно трудились, чтобы однажды «Титаник», днище которого было смазано рекордным количеством паровозного масла и мыла – (целых двадцать три тонны смазки, только представьте себе!), соскользнул со стапелей в воду, подняв метровую волну… Это был не просто корабль. Это было доказательством того, что тысячи людей, собравшись вместе, могут за несколько лет соорудить из тонн железа и дерева что-то действительно прекрасное. «Непотопляемый». Ему больше нравилось другое название лайнера – «Корабль мечты». Это было красиво. Даже он, инженер, конструктор, далекий от романтики, вся жизнь проведший за чертежами, украдкой улыбался, когда слышал эти слова. Корабль мечты. Корабль-мечта. Его, личная, персональная, настоящая. И теперь она тонет. Крен стал критическим. Он держался за каминную полку обеими руками, не отрывая взгляда от вида плимутского порта. Горящие угли сыпались из камина прямо на ноги, но он не обращал на это внимания. - Прости меня, Хелен. Эльба, малышка моя… И счастливой вам жизни… Свет мигнул несколько раз и погас. Парни внизу, настоящие герои, поддерживали освещение до самого конца. Оглушительный треск раздался где-то прямо над головой. «Он разваливается, – подумал Томас. – Разваливается на две части. Корма задралась слишком высоко и корпус не выдержал»… Сорвавшаяся с потолка балка угодила ему прямо в спину, и он, сорвавшись, покатился вниз, к противоположной стене. Комната вся дрожала и ходила ходуном. В стенах появлялись трещины. - Ничего, - прошептал он, морщась от боли. – Скоро все закончится… Конечно, это был бред, галлюцинация умирающего мозга, но ему показалось, будто он слышит голос – чей-то испуганный, но наполненный смиренной тоской, какой-то дивный, нечеловеческий голос, идущий со всех сторон – голос истерзанного, тонущего корабля. - Мистер Эндрюс? – такой робкий и испуганный. Ведь он совсем еще ребенок и это было его первое плавание, прерванное так жестоко. - Да? – он смог приподнять голову, расширившимися глазами наблюдая, как потолок расходится прямо над его головой. Он еще успел увидеть звезды. - Спасибо.