Вымершие поля

      Минхо писал письма каждый день. Посвящал ему строчку за строчкой на протяжении долгих лет. Каждое слово выводилось с особой нежностью. А когда-то корявый почерк перенял себе трепетные чувства, с которыми ложился на серые листы бумаги. С тех самых пор рукописные завитки бережно выстраивались в ровную строчку. Почерк приобрел характер того, кому посвящался. Округлые чернильные линии хранили в себе воспоминания о том, кто давно ушел с драконами, испарился между своих звезд, которые когда-то собирал.       Минхо хранил в письмах каждый свой день без него. Рассказывал о тусклом мире, ставшим таким после его отсутствия. Минхо хранил в письмах свое прошлое с ним. Напоминал ему, чтобы не забыть самому.       Минхо бережно помнил.       Его звали Хенджин, но на стволе могильного дерева вырезали:       Лёма       Хранитель звёзд и драконов,       Чья-то любовь.       Тогда был жаркий август. Солнце бессовестно разжигало пламя, сметая пшеничные поля. Неприкрытое облаками, оно подогревало землю, засушивая растения. Колючая трава, изживая последние силы на подготовку к осени, была еще зеленой. Но цвет этот был нездоровый.       Выкапывать могилу было особенно тяжело. Пальцы собирали на себе мозоли из-за неподдающегося сухого земляного покрова. Лопата перерубала корни, натыкалась на камни, отдавая неприятную вибрацию в руки. Подогретая кожа покрывалась испариной, а тень высокого орехового дерева не спасала от жестокой жары.       И лишь лежащее рядом омертвевшее тело измученно переносило палящую погоду. Хладная кожа бледнела под густой тенью листвы. Мухи присаживались на грязную одежду, отдыхали, потирая тонкими лапками. Муравьи путались в пшеничных волосах. Измазанное глиной красивое лицо мертвенно дремало в ожидании новой могилы. Теперь уже с именем на любимом дереве, спасавшем все лето. Дерево это и сейчас послужило спасением, – успокоило измученную душу под своими корнями, убаюкало и пригрело.       Минхо бережно помнил.       Все началось весной. Когда зацвела сакура, и на улице значительно потеплело. Школьные коридоры на переменах заполнялись гулом. Шум учеников состоял из сплетен, подколок и историй, произошедших на каникулах. Туалеты были заполнены курящими и неприличными маркерными надписями. А со звонком наступала тишина, режущая уши послевкусием.       И только тогда в уборной раздался шум воды из заплеванного крана. Из отражения побитого зеркала смотрел на себя-реального мальчишка с темными волосами. Кровь из носа растекалась по его разбитым губам и подбородку, капая на потрескавшуюся раковину. Минхо был доволен собой.       — Не надо было за меня заступаться, — тишину нарушил вошедший Хенджин.       Он переживал, что Минхо из-за него досталось. У него была дурная привычка: он ставил себя на последнее место.       — Расслабься, чудик.       Хенджин был для Минхо одним большим вопросом. Он не понимал, почему Хенджин был весь в себе. Не понимал, почему Хенджин мало чему придавал значение. Не понимал, почему Хенджин молчал, когда его донимали другие.       Они были одноклассниками.       И Минхо совсем не ожидал следующее. Хенджин порывисто достал салфетки из рюкзака с жестяными значками на нем. А затем аккуратно прикоснулся к лицу Минхо, вытирая кровь.       — Я справлюсь сам, — колкость повисла в тишине между руками.       Минхо сжал пальцы на чужом запястье, остановив изящную руку с влажной салфеткой. Несмотря на всю видимую нежность, мозоли бессовестно покрывали его тонкие длинные фаланги пальцев.       Лучше бы он вымыл рот с мылом.       Минхо без него не справился.       Директор тогда вызвал в школу мисс Ли, поставив условие: «Без матери я тебя никуда не пущу». Минхо знал, что это бесполезно. И был прав, – она не заявилась. И только благодаря Хенджину Минхо покинул шумные школьные коридоры. Его любезно забрала миссис Хван, пригласив и в гости.       Минхо бережно помнил.       Песочные печенья с шоколадной крошкой блаженно таяли на языке. Мятный чай приятно согревал желудок. Хенджин жил на ферме среди пшеничных полей. Его дом – одинокий среди степи. Минхо сразу же представил, как по утрам он ходил кормить скот, помогая матери.       — Ты веришь в драконов? — спросил Хенджин, как только они вышли во двор.       — А должен?       — Они существуют.       — Не думаю.       Зря Минхо не поверил. Они существовали на самом деле.       И однажды Хенджин показал их.       Минхо бережно помнил.       Как он ехал на велосипеде по пустому шоссе. Вокруг расстилались необъятные пшеничные поля. Колоски шуршали, раскачиваясь потоками ветра. Над головой возвышалось ночное небо, усыпанное звездной пылью. И сплошная тишина…       Минхо слышал лишь лязг цепи велосипеда и тяжелое дыхание. Ветер раздувал темные волосы, бил в лицо, освежая. В сердце зарождалось невообразимое волнение. Или даже мальчишеское счастье?       Хенджин сказал искать его на поле.       Так Минхо и сделал: застал его между пшеницей и бесконечным звездным небом.       — Сейчас появятся драконы, не спугни их, — шепотом предупредил Хенджин.       Минхо в последнее время беспокоило, что руки Хенджина холодные. Он старался греть их, но все было тщетно. Однажды они навсегда остались ледяными. Переплетясь с ним пальцами, Минхо прошептал в ответ:       — Ты перестал принимать таблетки?       — Они мне не нужны, Хо. Драконы существуют на самом деле.       «Хо» – так он любил сокращать его имя. Первое время Минхо это раздражало, но потом он не заметил, как стал спокойно отзываться.       — Не уверен.       Пухлые губы Хенджина тронула мягкая улыбка. Его круглые черты лица нежно освещались луной и звездами. Небо было чистым для него.       — Лучше ложись на землю и не шуми.       Таблетки… Минхо однажды увидел, как миссис Хван давала какие-то пилюли сыну. После того как Хенджин вышел из комнаты, она пояснила Минхо, что без этих таблеток он видел галлюцинации. Минхо просто сложил два и два.       — Ты знаешь какие-нибудь созвездия, Хо? — в ожидании драконов прошептал Хенджин.       Его мягкий голос ласкал правое ухо, а примятые колоски под спиной неприятно кололи шею. Где-то среди пшеницы щелкали сверчки. Здесь мальчики были скрыты от чужих глаз. В этот момент только они были друг у друга.       — Я таким не увлекаюсь.       — А у меня это хобби. Я собираю созвездия.       — Это как?       — Смотри, — изящная рука Хенджина вытянулась вверх, будто вырос еще один колосок пшеницы. — Звезды, которые составляют букву М, — вытянутый указательный палец обвел яркие звезды.       Минхо пришлось поравняться головой с его плечом, поймать взглядом нужное направление на звездной карте. Хенджин стал проводником в иной мир. Не тот иной мир, который имеют в виду, когда говорят о смерти. Это был мир Хенджина. Он сам его создал. Он в нем жил. Он пустил в него Минхо.       — Это Кассиопея, — с легким хихиканьем объяснил Хенджин. — Видишь?       — Вижу, — единственное, что видел Минхо, это его изящный палец, освещенный слабым светом луны. Тень мягко падала к его запястью, очерчивая косточки под кожей. А рядом витал запах пшеницы и сирени. — Но почему буква М?       — Считается, что это фигура царицы Кассиопеи, — палец, за которым следил Минхо, мягко очертил следующее созвездие. Будто гладил нечто хрупкое, Хенджин соединил мерцающие точки на небе. — А это созвездие льва. В Древнем Египте наступал период ужасной жары, когда на карте неба появлялось это созвездие. Обычно Лева приходил в марте и апреле. Было настолько жарко, что высыхала долина Нила. Земля трескалась из-за невыносимого зноя. А по ночам Лёма приводил в пустыню своих друзей. Львы страшно рычали, скитаясь по горячему песку. Наступало их царствование.       — Лёма? — улыбнулся Минхо, будто кот поймал, наконец, мошку, которая не давала ему покой. Он давно искал для Хенджина подходящее прозвище, и вот, оно само нашлось.       — Что? — Хенджин растерянно перевел на него взгляд, не заметив в потоке увлеченного рассказа собственную ошибку.       Так и появилось у Хенджина второе имя, ставшее ему родным. Однажды маленький львенок с розовыми выцветшими волосами занял место на небе рядом со своими драконами, и больше они не покидали друг друга, защищая легенды о созвездиях.       Минхо бережно помнил.       Хенджин любил разноцветные фруктовые колечки, которые ели с молоком на завтрак, но он уплетал их за чтением книг. Для него это был особый ритуал. Хенджин ложился на кровать и раскладывал вокруг цветные ручки, стикеры, маркеры и миску с сухими хлопьями. Он любил писать в книгах поверх строк. Он любил выделять понравившиеся фразы героев. Он любил рисовать сердечки и звезды. Его книги жили, и каждая из них была любима.       У Минхо в свою очередь был свой ритуал. Он ложился рядом с Хенджином, подглядывал, что именно он выделял. В потоке слов выделились лишь особенные: «Скажи это еще раз», «Ты мой», «Другое», «Я люблю тебя». Короткий диалог украсился блестящими сердечками. Паста пахла малиной. Слова «Я люблю тебя» обвелись в аккуратный кружок. Слова, что тронули сердце Лёмы, навсегда запечатлелись на белой странице среди однотонных букв. Между строчек выстроилось созвездие Кассиопеи. Неаккуратная буква М призывала к себе. И Минхо понял: эти слова для него.       Поцелуи с Хенджином были особенно нежными. Прикосновения к пухлым губам были аккуратными. Минхо сминал их, будто пробовал клубнику в первый раз. Мягкие губы послушно подминались, оставляя бальзам. Гигиеническая помада привлекала своим клубничным запахом, а Минхо не сопротивлялся. Он любил кусаться и слышать в ответ легкое хихиканье. Он любил сцеловывать сладкий бальзам. Он любил его.       Минхо бережно помнил.       Волосы Хенджина были розовыми. Напоминали ему крем для слащавых кексов. Нежный закат. И розовое море на глянцевой картинке в журнале. В его прядях путались звезды, – серебристые заколки. Со временем цвет вымылся. Закат в розовых оттенках перетекал в пшеничное поле, а звезды остались на своих местах. И лишь в школу Хенджин собирал волосы мягкой резинкой. Вместо заколок он брал жестяные значки, крепя их на рюкзак. Вместо звезд это были ягоды и улыбки-смайлы. Однажды Минхо пополнил его коллекцию значком телевизора с надписью «Истина где-то снаружи».       У Минхо ничего не осталось.       Все значки и истина Хенджина сгорели. Его книги. Его заколки. Его любимые хлопья. Его бальзам для губ. Его ручки с фруктовым запахом. Его маркеры. Его легенды о созвездиях.       У Минхо от него ничего не осталось.       Спустя много лет он вернулся на вымершие поля. В его памяти они яростно горели, забирая с собой и одинокий домик.       Все закончилось в августе.       Лёма остался с не согретыми руками под любимым ореховым деревом. Его звезды остались на небе. Его драконы остались над полем. И не было лишь его Хо.       На удивление, выжженные поля поросли полевыми цветами. Ореховое дерево осталось на том же месте, возвышаясь над травой. Лёма, хранитель звезд и драконов, чья-то любовь, остался на широком древесном стволе.       Минхо уселся под тенью густой листвы, примяв пушистую траву.       — Привет, моя любовь, — тихо, с горечью отозвался он на дуновение апрельского ветра. — Без тебя многое изменилось в мире. Тебе бы понравились новые книги. Я читал их для тебя, ты слышал? Отмечал фразы, которые тебе бы полюбились.       Шелест страниц затасканной книги в мягкой обложке открыл иной мир. Мир Лёмы, звезд и драконов.       — Я зачитаю тебе несколько. «Он всегда выбирал тебя». Я всегда выбирал тебя. Ночью, когда ты звонил мне втайне от матери и просил прийти. Днем, когда заступался за тебя. Все это время, прямо сейчас, я выбрал тебя.       Пальцы Минхо дрожали. Они все еще ощущали омертвевшую кожу любимых рук. Они все еще помнили, как рыли могилу под этим деревом. Они все еще любили.       — «Скажи это еще раз». «Я люблю тебя», мое созвездие. А я все такой же — мне не хватает твоих влажных салфеток и пластырей. Мне не хватает тебя…       Минхо зачитывал книгу для своей любви до самого заката, до тех пор, пока черные буквы на страницах не сгинули во тьме. Минхо никогда не ощущал такое одиночество, как после его смерти. Какие бы трудности ни были у него в жизни, он не желал покончить с собой. И только после смерти Лёмы, он понял, что здесь больше нет ничего, что могло бы его сдержать. Но он все еще жил. Он приехал на вымершие поля. Он зачитал часть книги. Он дождался драконов.       Они светились в небе, будто огромные светлячки. Они подсвечивали полевые цветы, покачивая их дуновениями ветра. Они шелестели травами, касаясь их когтистыми лапами. Они резвились над полем, ни о чем не заботясь. Они выглядели эфемерно. Будто самые настоящие галлюцинации, они легко двигались под звездным небом.       Разноцветные, будто фруктовые ручки Лёмы.       Оранжевые. Синие. Красные. Желтые.       Они светились неоном. Они казались наваждением.       Но были реальны. Как тогда, когда Лёма впервые показал их Минхо.       И как же больно видеть среди крупных драконов маленькое пшеничное чудо. Львенок резвился вместе с мифическими ящерами, беззвучно рыча и скатываясь по волнистым чешуйчатым спинам. Он подсвечивался нежно-розовым. А короткая шерстка взлохмачивалась от каждого движения.       У Минхо заболело сердце, а слезы скатились по холодным щекам.       Лёма остался с драконами охранять легенды о созвездиях.